Неподготовленному вниманию трудно все охватить. Не случайно сказал поэт:

Мы в небе скоро устаем,—

И не дано ничтожной пыли

Дышать божественным огнемXCIX.

Устаем больше оттого, что живем другим. Адано или нет? Или кому как? Дано как возможность, и иногда этот огонь касается души, и она это знает, только не все о том говорят.

Ирмосы повторяют в конце каждой песни канона. Наверное, от регента зависит усиление некоторых слов, подводящих черту, и тогда особенно убедительно звучит: «воскреснут мертвии и востанут сущии во гробех, и вси земнороднии возра-а-дуют-ся!». И особенно любимое: «Не рыдай Мне, Мати...». В этот миг, кажется, оживают и объединяются усилия всех, кто участвовал в создании этого торжества — строил храмы, писал музыку, служил, украшал, берёг, передавал в род и потомство свою любовь к храмовому богослужению. Всех не перечислить. Конечно, все эти усилия соединил Господь, и Он создал Церковь Вселенскую и каждую в отдельности — тоже. Мы как-то мало об этом думаем, мало ценим, благодарим, а потому и мало радуемся.

Окончили канон, унесли в алтарь маленькую Плащаницу. Стали собираться на крестный ход. Ждем звона. Очень люблю это весеннее время: уже темно, прохладно. От земли поднимается особый запах пробуждающейся жизни. Первый полуночный звон, в который вливается и гомон разбуженных грачей. Звон поплыл над темными коробками дальних новостроек, над полями, речушками, перелесками. Около всех храмов движение. Белеет Успенский собор мощными своими стенами. Сейчас двинутся крестные ходы из всех храмов, замелькают маленькие огоньки свечек, поплывут над толпой цветные огоньки в высоких фонарях. Мы все смотрим в окна. Внизу крестный ход Покровского храма. Вышло духовенство, хор. Совсем скоро у дверей услышим: «Воскресение Твое, Христе Спасе...». В этот момент святое не только святым. И нам, грешным, даже без особых чудесных переживаний, дорого и то, что доступно зрению, слуху, памяти. Слава Богу, что все это есть на земле, на нашей земле, в наше время и мы можем стоять и хотя бы просто слушать первую пасхальную заутреню и литургию. Вспыхивает в храме «Х В», зажигается все, что есть. Крестный ход в притворе, и вот уже около ажурных закрытых створок: «Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице...». После «Аминь» хор грянул: «Христос воскресе...». Поют все. «Да воскреснет Бог...» — поют громко, бодро, весело, быстро. Вздыхают старушки: «Слава Богу, дожили, дождались...». Все в храме, все вместе, все рядом — духовенство, народ, хор.

Ектения и сразу канон Пасхи. Особенно люблю , когда поют: «Предварившия утро яже о Марии...» и усиливают: «яко воста Господь, умертвивый смерть…». Все так быстро, думать некогда. Уже поют «Воскресение Христово видевше...». Нельзя не вспомнить тут преподобного Симеона Нового Богослова, спрашивающего каждого: правду ли мы говорим, что видели Воскресение Христа духом своим? И тут же такое утешительное: «се бо прииде Крестом радость всему миру...».

Хочется всем радости, без креста она не бывает — настоящая, способная исцелить все раны. И это общий закон для всех, тем более что первым здесь был Господь!

Кончается канон обращением Архангела к Богоматери: «Чистая Дево, радуйся…». Ее радость не отделена от радости всей Церкви, ведь мы слышим и для себя: «людие, веселитеся!».

Ексапостиларий в общее мажорное звучание включает минор, который смысловым акцентом удивительно подчеркивает неизбежно бодрое уверение: «Пасха нетления, мира Спасение». Стихиры Пасхи с громогласным «Да воскреснет Бог…» отгоняют дремоту, которая несколько туманит сознание. В храме душновато. Скоро будут читать «Огласительное слово» святителя Иоанна Златоуста. Если вспомнить, что его слова шли к нам шестнадцать веков, то раздвигается мир и понятие, всех единящее,— Церковь! Для себя отмечаю: «никтоже да плачет прегрешений...», и еще мне очень нравится: «вси насладитеся пира веры». Вроде бы — где этот пир и кто нас звал на него? Но пир веры — не пир разговенья. Пример тому — рассказ о древнем старце, пришедшем с послушником в обитель на празднование Пасхи. После службы пустынник направился в свое уединение, благословив послушнику братское утешение на трапезе. Послушник напомнил, что в их келии ничего нет, только сухари, а ведь Пасха. На это авва сказал: «Поверь мне, чадо, что они ничего не отнимут у меня», то есть отсутствие разговенья для него ничего не значит.

Пропели «Славу», тропарь Златоусту и веселые пасхальные часы. В алтаре все переоблачились и начали первую пасхальную литургию. Кажется, что вся она состоит из бесконечного повторения: «Христос воскресе…», но нет, все по чину: и стихи, и антифоны, только вместо Трисвятого — «Елицы во Христа...».

Прокимен 8-го гласа «Сей день...» звучит у ребят так, будто нет у храма стен и сводов, будто мир должен услышать и возрадоваться. Прочитали Апостол, вышли читать Евангелие. Раньше читали на нескольких языках. Не все понятно, но интересно. Напоминало о том, что всему миру (на всех языках, разумеется) проповедуется весть о Воскресении Христовом. Сейчас стали читать фрагменты первой главы Евангелия от Иоанна только на греческом, славянском и русском.

Медленно и спокойно в притихшем храме звучит Херувимская. Совсем скоро все пропоют Символ веры, «Тебе поем.…» и вместо «Достойно… » — «Ангел вопияше…». «Отче наш» — и в алтаре причащаются. Народу вышли читать патриаршее послание. «Со страхом Божиим…» — и всем исповедавшимся дозволено причаститься. Слава Богу, что здесь не препятствуют сознавать причащение центром, смыслом и главной ценностью богослужения. Слава Богу, что большинство молящихся при сознании своего недостоинства видят в Таинстве Евхаристии Источник Жизни. Причастников много, причащают из трех Чаш под пение «Христос воскресе…». Окончив, владыка ФиларетC на солее окропляет артос, говорит краткое слово приветствия, благословляет всех крестом. Священники дают крест, хор поет стихиры Пасхи, народ движется к выходу. Не хочется ни разговенья, ни разговоров. Прилечь бы... и побыть в тишине, помолчать. Не получается ни того, ни другого. Слава Богу за то, что главное было — мы встретили Пасху в Лавре.