"Господи, я верую, что Ты благ. Верую всеми силами моей души, всем светом моего разума, всем увлечением моего сердца, что Ты — сама благость!

Господи, я верую, что Ты не только благ, кроток, заботлив, снисходителен и милосерд: верую, что Ты — бесконечная любовь. Да, верую, что все Твои мысли, Твои дела имеют источником Твое сердце, что их первое и последнее вдохновение — в святой любви Твоей.

Господи, я люблю моего отца, мою мать, братьев, сестер, мужа, детей; глубоко люблю тех, кого я люблю; но я верю, Господи, что Ты любишь меня еще больше.

Господи, я не хотела бы ни за что сделать зла своему ребенку. А разве возможно, чтоб Ты хотел сделать зло мне? Правда, я иногда его наказывала, иногда даже ударяла; я отнимала у него вещи, которые ему нравились, и, не обращая внимания на его крики, запрещала ему удовольствия, которые были ему приятны. Но, Господи, искала ли я чего другого, кроме его блага? Я заявляю, что я не делала ничего ему во вред, чтобы огорчить его, ничего, чтобы доказать ему мою власть над ним. И была бы противна мне одна эта мысль. Блага его, только одного блага его искала я всегда. Я готова страдать, умереть, чтобы доставить ему это благо. Господи, вот мое сердце как отражение Твоего сердца! Я обнимаю мой крест, говоря: его посылает мне Божия благость, его посылает мне Божия любовь. Природа моя содрогается, я не могу этого ясно понять, но я верю, я закрываю глаза и, пораженная, еле живая, я успокаиваюсь на Твоем, вместившем меня, сердце.

Господи, я жду с нетерпением, но в мире великого дня, когда заблестит над вселенной Твой свет. В этот день туман рассеется. Я узнаю, зачем Ты отнял у меня отца и мать, зачем Ты отнял у меня мужа; зачем в этом сладком гнездышке, которое я приготовила этим детям, Ты лишил меня одного, другого, третьего. Я пойму, зачем было необходимо, чтобы я была не понята, покинута, перенесла измены и клеветы. Я буду знать, к чему была эта болезнь, которая пригвоздила меня на много лет к одру страдания. Все я пойму тогда, Господи! Но и теперь я это отчасти знаю. Слово вечности, полной света, и слово могильного мрака — одно и то же: Бог благ, Бог — любовь, Бог делает все по милосердию Своему, по благости Своей.

Ты соединишь тех, которых разлучил, Ты осушишь их слезы, Ты прольешь елей на их страдания. Я жду, верую и благословляю Тебя".

3. Христианская душа плачет, надеясь на Бога

Надо признаться, что встречаются несчастья, которым рассудок тщетно приискивает объяснения и которые могут потрясти веру,— такие несчастья, что сама вера кажется величайшим препятствием для утешения.

Умирает любимое существо, за всю свою жизнь ни разу не вспомнившее о Боге. Умирает сын, молодой человек, увлеченный омутом страстей. Для верующего человека возможно примириться со всяким несчастьем. Вера поможет ему спокойно и даже с благодарностью к Богу принять самые ужасные несчастья. Краткость благополучия, неизлечимая болезнь, смерть близких людей — со всем можно примириться. Нет ничего страшного в этом для того, кто сумел перенести в будущую вечность все свои надежды, кто верит, что там встретит дорогих ему людей, что там будет сторицею вознагражден за все свои земные страдания. Но нет более тяжкого испытания для верующей души, как знать, что самые близкие, дорогие люди безнадежны для вечной жизни и приобрели себе своими делами лишь право на осуждение. Всю жизнь в моих ушах будет раздаваться крик одной матери, сын которой только что застрелился. Скорбь великая для матери, невыносимая для христианки. Но и тут религия не изменяет тем, кто страдает. И тут надежда проливает свет в самый глубокий мрак, который мог бы довести до полного отчаяния.

Кто может проникнуть во все проявления милосердия Бога при кончине Его детей? Там, в этих смутных тенях последнего часа, где глаз человеческий уже ничего не различает, кто может знать, что происходит тогда между Богом и человеческою душою? Когда душа как бы блуждает над человеком, как легкое дуновение, уже не принадлежа к земле, но не перейдя еще к небу; в то мгновение, когда Бог приближается, чтобы принять эту душу, кто может сказать, что тогда происходит? Мать оттолкнет ли ребенка своего, хотя бы он был неблагодарным? Не попробует ли она всеми способами вернуть его к себе? Не пойдет ли она к нему навстречу до конца? Не будет ли она стараться спасти его, даже несмотря на его злые намерения? А ведь Бог для человека больше матери.

Посмотрите, что совершил Он для того, чтобы сделать погибель душ почти невозможною. Мало того, что окружил нас такой благодатью, которая, как Он Сам говорит, нас предупреждает, нам сопутствует, нам последствует, в которой мы движемся, как в атмосфере; мало того, что установил семь Таинств, то есть семь источников света и силы, которые орошают и всю жизнь в ее полноте, и отдельные периоды жизни,— и всего этого не было еще достаточно, чтобы успокоить Его отцовское сердце. Посмотрите и преклонитесь пред дивным измышлением Его любви.

Вы находитесь на необитаемом острове. Вы одни, вы не были крещены. Нет там никого, чтоб преподать вам Таинства возрождения: ни священника, ни христианина вообще, ни одного человека. А смерть близка. Так неужели же вы погибнете? Нет. У вас есть сердце. Из этого сердца вы извлечете одно движение: ваше желание, ваше стремление, вашу любовь. И вы крещены, возрождены, спасены.

Вы больны. Вы чувствуете уже, что смерть распростерла над вами свои печальные крылья. Вы вспоминаете про ваши грехи, про ваши слабости, про такие дела, о которых совесть вам шепчет: "Без сомнения, бесспорно, это было дурно". Священник не является, чтобы принять вашу исповедь, предложить ее Богу и простить вас Его именем. Что делать? У вас есть сердце, Вы извлекаете из него один крик, одну слезу, одно сожаление, один порыв любви, только одно усилие. И вот вы получили отпущение: вы очищены и прощены.