Вот куда ведет религия своих героев. Она бросает на страдание такой ослепительный свет, что заставляет их любить страдание. Они упиваются его сладостью. Они погружаются в него, как в животворящую струю. Они взирают на Крест и шепчут ему: "О, благий Крест, о, возлюбленный Крест!".

Правда, я говорю здесь лишь о физической боли, о боли, которая ломает наши кости, терзает наши члены. Я только об этом страдании говорю, что религия способна заставить нас полюбить его. Но разве это не является уже дивным результатом, когда вам, представителям мудрости людской, не удается даже заставить меня принять страдание, заставить меня полюбить его или [хотя бы] только заставить меня понять возможность его любить.

Осмелюсь ли я применить выражение "любить страдание" по отношению к другим испытаниям, испытаниям сердечным: утрате дорогих лиц, разлуке с теми, кого любишь? На это не хватит у меня духа. Я боюсь оскорбить человеческую природу, подавая ей надежду на то, что она может с радостью принимать такие удары судьбы. А между тем это слово, которое мне кажется невозможным, я нахожу на устах женщины, которая бесконечно много страдала. Так как мы дошли теперь до самой сердцевины этого великого вопроса, то да позволено будет мне представить в сжатом очерке, во славу Бога и религии, повествование о том, как в этой женщине, так жестоко испытанной, самое тяжкое горе было смягчено утешением веры и почти превратилось для нее в радость.

5. Пример великого христианского страдания

Я затрудняюсь назвать в числе произведений литературы XIX века, описывающей интимную сторону души человеческой, что-либо более трогательное, чем книга "Рассказы сестры"38.

Двое молодых людей встречаются в Риме, часто видятся и привязываются друг к другу. В Неаполе одного как бы поражает молниеносный удар любви, и в сердце другой возникает начало этой любви, которая скоро разовьется и достигнет необыкновенной красоты. Книга заключает в себе много писем Александрины Алопеус и ее жениха, Альберта Ла-Ферронэ. В этих письмах вылилась душа обоих, и сколько тут чистой любви, проникнутой религией! Казалось, что эти два сердца, полюбивши друг друга, вручили Богу ту священную связь, которая должна была их соединить.

"Клянусь вам,— писал Альберт,— что когда я нахожусь подле вас, то мои чувства кажутся мне предвестником другой жизни. Как чувствам этого рода не переходить за могилу? О, нет! Я не думаю, что можно любить вас чистою, глубокою любовью без того, чтобы не быть проникнутым религиозным чувством и ожиданием бессмертия".

Со своей стороны, Александрина писала: "Матушка предложила князю Лопухину (отчим Александрины) взойти на террасу. Я пропустила их вперед и шла сзади, стараясь идти как можно медленнее. Я говорила себе: "Может быть, в эту минуту он войдет". Так и вышло. От радости видеть его я не могла говорить. Но так как это продолжительное молчание могло быть им понято иначе, чем я бы желала, то я его прервала первая, и весь вечер я была так весела. Господи, Господи, Боже всякой любви! Этот чистый восторг, эта бесконечная радость, эта любовь, которая делает совершенным в наших глазах любимого человека: не есть ли это предчувствие того, как мы в Твоем Царстве будем навеки любить тех, которых мы уже так любим на земле?"

Вот другой отрывок:

"Мы проводили большую часть наших вечеров на верхней террасе. Это было очаровательно. Эти два залива, эти берега, этот Везувий, из которого вытекали реки огня, всегда звездное небо, всегда благоухающий воздух, и со всем этим любить друг друга, любить и говорить о Боге!"..

А вот еще из дневника Альберта:

"Я бы хотел остановить часы. Всякий уходящий день так прекрасен! Никогда я не понимал так хорошо несчастья, как теперь, когда душа моя полна радости. Должен ли завянуть столь прекрасный букет?! Нет, это невозможно! Это счастье должно жить дальше гроба; оно уже теперь открылось для меня и никогда не будет отнято у меня Небом!"

Как дуэт двух согласных голосов, раздаются и следующие признания влюбленных: