"Как-то вечером мы были в Кастелламма-ре, смотрели на закат солнца над морем. Матушки не было с нами. Нам казалось, что мы одни во всем мире и с нами Бог. Альберт с восторгом следил за солнцем и сказал: "Если бы мы могли пойти туда, куда оно идет!"... Я любовалась его восторгом, но лишь отчасти его разделяла. Я думаю более о нем, а он более о небе. Я любовалась небом через него, а он шел туда один. После таких минут какою-то священною показалась мне остальная часть вечера. В каком восхищенном, тихом счастье я пошла заняться немного своим туалетом, чтобы вернуться несколько покрасивее пред глазами того, ради которого я становилась лучшею во всем".

Все идет в этом тоне. Надо бы выписать всю книгу. Это была заря безграничной чистоты, всходившая над двумя молодыми жизнями. "Вдоль Вилла Реале мы гуляли с ним и с его сестрами. Их родители замыкали шествие. Так мы шли, составляя уже одну семью, озаренные ласкающим светом луны, под ясными звездами, которыми мы любовались, удивляясь красоте творения Божия, полные взаимной любви и дружбы".

С этого очарованного неба всего через одиннадцать дней после свадьбы они упали в самое томительное беспокойство, а через четыре года в самую безысходную скорбь… Но в этот страшный роковой час религиозное чувство, улыбнувшееся когда-то их счастью, не изменило им. Оно связало их еще крепче и святее узами их несчастья. Через восемь дней по смерти мужа молодая вдова написала так:

"Господи, не разлучай тех, кого Ты Сам соединил! Вспомни, Господи, Отец наш, и прости мою смелость: вспомни, что мы всегда помнили о Тебе! Вспомни, что все время нашей любви мы не писали ни одной записки друг другу, в которой бы не было произнесено Твое имя и призвано Твое благословение! Вспомни, что мы вместе много молились Тебе! Вспомни, что мы жаждали, чтобы наша любовь была бесконечна!" Это было последним благодеянием религии. Высоко было ее значение в любви и в страдании, в соединении и в разлуке этих двух душ.

Но еще больше сделала она для утешения той, которая осталась жить. Тут религия совершила чудо. Она разом помешала и ей умереть от скорби, и умереть самой скорби. Она осталась жить, питаясь своей скорбью, черпая для себя из нее все новые и новые силы. Горе предохранило ее от несчастья — забвения любимого человека, от рассеяния, от искания на стороне суетных и ничтожных утешений. Каким-то дивным светом в ее глазах религия осветила ее исчезнувшего супруга, и она стала жить с ним в единении еще лучшем, чем прежде. Разлука с тем, кого она любила, вызвала у нее потоки слез. А теперь, найдя его в новой, бессмертной, любви, она утешилась. Ее первая жизнь с ним, столь счастливая, стала казаться ей скоро только бледною зарею, пробормотанным на недостаточном, неясном языке предсказанием об ожидавшем их союзе.

"— Знаешь ли,— сказала она однажды своей свояченице,— все, что нравится нам на земле, есть только тень, а истинное воплощение его только на небе. Не правда ли, нет ничего на земле слаще, как любить? И в этой сладости что может быть совершеннее, как любить Самое Любовь: ведь любить Иисуса Христа — значит любить Самое Любовь. Только бы умели любить Его всеми силами так же исключительно, как любят людей на земле. Я бы никогда не могла утешиться, если бы не узнала, что такая любовь к Богу существует и что она продолжится в вечности.

— Как ты счастлива, что так любишь Бога! — сказала ей сестра.

Она ей заметила:

— Как же мне не любить Бога? Как мне не быть полною восторга, когда я думаю о Нем? И в этом нет никакой заслуги. Это дало мне такие безграничные радости! Я так любила Альберта, так жаждала земного счастья, обладала им, утратила его и была в невыразимом отчаянии. Теперь же душа моя так преобразилась, так полна счастья, что все радостное доселе или все, что я воображала радостным доселе,— все это [стало] ничтожным в сравнении с моим теперешним счастьем".

Ее сестра была изумлена такими словами и возразила:

"— Но если бы теперь тебе предложили восстановить твою жизнь с Альбертом такою, как ты мечтала о ней, и если бы тебе обещали продлить ее на много лет?

Она, не колеблясь, ответила:

— Нет, я бы не приняла этой жизни!"

В другой раз сестра, видя, как она с ясным лицом входит и выходит из той комнаты, где она так много страдала, сделала ей намек на эти ужасные ее прошлые страдания. Тогда она сказала слово, поразительное для всех, кто бы ни знал всю глубину ее неизменной любви: