— Ах, если бы я была уверена, что увижу мою дочь!

— Вашу маленькую больную? — спросил я, полагая, что она говорит о второй дочери.

— Нет, другую.

— Как, неужели вы в этом сомневаетесь?

— Не сомневалась, пока была счастлива. Но теперь сомневаюсь. Я вижу в этом лишь благочестивое верование. Церковь не говорит ничего, Евангелие молчит, а в некоторых книгах приведено учение, что в небе мы не встретимся. Эта мысль меня убивает.

Не могу достаточно осудить распространителей этих унылых взглядов. Вот путь, которым ложные мистики замораживают души и создают, не понимая сами того, на что посягают, своими ложными взглядами целые пропасти между религией и благороднейшими инстинктами благороднейшего сердца. А крайности сходятся, и эти люди своими благочестивыми руками играют на руку неверию. Атеисты вовсе не признают бессмертия, а эти унылые мистики учат о нем, но делают его ужасным и ненавистным. Где взяли они мысль, что люди не узнают друг друга на небе? Где нашли они, что высшее созерцание Бога изгладит воспоминание о нашей земной жизни? Как гибелен этот прием — под предлогом торжества благодати оскорблять самые законные запросы человеческой природы! Как будто Бог может наслаждаться тем, что Его дети лишились лучших чувств! Как будто глубочайшие, непобедимые инстинкты людского сердца не предвозвещают и здесь, и повсюду абсолютную истину! Разве все то, что доказывает бессмертие души, не доказывает в то же время бессмертия воспоминания любви, бессмертия единения с тем, кого любишь? Ведь высшее выражение бессмертия можно передать такими словами: "Желаю вечно любить тех, кого люблю,— значит, они будут жить". Да, если Бог существует, если мир имеет смысл, если сотворение его не было насмешкой и великим недоразумением, то в этой надежде и потребности человеческого сердца, в вечной привязанности заключается вернейшее доказательство вечности. Вслушаемся в разные отголоски человеческого сердца.

Один благородный ум говорил: "О, смерть, я бы мог все уступить тебе; но никогда не выдам тебе моих друзей".

А вот крик женской души, в которой чудным сплетением переплелась пламенная вера с беззаветной любовью: "Нельзя любить глубоко и верно без чувства веры и бессмертия. То, что я испытываю, кажется мне предвестником другой жизни. И невозможно, чтобы волнения этого рода не переступили за гробовую доску". Русские поэты часто затрагивали мысль о будущей жизни, о встречах в вечности. Над гробом поэта Баратынского, одного из глубочайших лириков славной плеяды Пушкинской поры, в Александро-Невской Лавре стоит памятник с надписанным на нем четверостишием, посвященным им страстно любимой жене, которая его пережила. Поэт в боязливой думе о том, что останется жить без нее, с радостью рисуя себе встречу с ней в вечности, написал так:

Им бессмертье я привечу,

Им в тебе воскликну я,

И к душе моей навстречу

Полетит душа твоя47.

Один из современных поэтов, К.Р48., в прекрасном стихотворении выражает свое упование на то, что загробная жизнь явится развитием всего благородного, чистого и высокого, что билось в душе нашей во время земной ее жизни.

Вот это стихотворение: