Накануне вечером дети очень просили меня остаться еще на день. Тогда я был непреклонен. Теперь я отвел больную в сторону и сказал ей:

— Милая Гаэтана, знаете ли, что я надумал? Вместо того чтобы ехать завтра, я уеду только послезавтра.

Она была чрезвычайно обрадована.

— Но я ставлю условие,— прибавил я с улыбкой,— завтра я отслужу обедню для вас, и вы за ней приобщитесь. Будем просить Бога вернуть вам здоровье. Вы, конечно, знаете, милое дитя, что Господь есть наилучший врач души и тела.

Ребенок ничего не ответил. Я понял причину этого смущения.

— Вас, конечно, стесняет исповедь?

— О, да,— сказала она,— я никогда не смогу исповедываться пред священником, которого я не знаю.— И, помолчав немного, она добавила: — Вот если бы вы могли…

— Если только это вас останавливает, милое дитя,— отвечал я,— не беспокойтесь. Готовьтесь же: завтра мы проведем прекрасный день.

Я немедленно послал депешу епископу, в епархии которого я находился в этом приморском месте. Час спустя я имел нужное мне разрешение на совершение литургии. И в первый раз я спустился в душу этого ребенка. Я все сердце свое вложил в это дело. С любовью созерцая ее, зная, что ей оставалось жить [не более] трех или четырех месяцев, я силился употребить все свое влияние на то, чтобы сделать эту душу возможно прекраснее: не только невинною — она такой была,— но сильной, мужественной, великодушной, невзирая на ее шестнадцать лет, пред лицом смерти. Но о смерти я ей не говорил. К чему? Зачем было печалить ее? Она была чиста. В каком еще другом приготовлении она нуждалась? Не довольно ли было влить в эту непорочную душу каплю Божией любви? На другой день она приобщилась за обедней и я расстался с нею со слезами на глазах.

Я был глубоко взволнован этим первым знакомством. Но я не догадывался о последствиях, которые оно за собою повлечет. Я думал, что ребенок, вернувшись в свой родной город, найдет там нужную ей духовную поддержку и что я, разделенный с ней большим пространством, к тому же в то время сильно занятый, обмениваясь с нею лишь несколькими письмами, буду вспоминать ее только постоянными молитвами. Кроме того, я обещал себе явиться к ней в последние ее дни для совершения предсмертных Таинств и последнего с нею прощания…

2. Сила церковных Таинств

Гаэтана вернулась домой в начале сентября, и первое время, проведенное ею там, прошло довольно хорошо. Она еще не лежала в постели, могла ходить, занималась ручными работами, рисовала, немного играла. Единственной переменой, которую я мог заметить в ней после нашего свидания, было необыкновенно сильное стремление делать добрые дела. Она сама говорила, что хочет во что бы то ни стало быть доброю.

Ей пришлось узнать об одной глубоко несчастной семье. Отец предавался пьянству, бил и терзал свою жену. Шесть маленьких детей были без присмотра. Она решила взять эту семью на свои руки и спасти ее от порока и от нечистоты. На возражения своего отца, что едва ли она успеет в своей цели, она отвечала: "Не бойтесь, я подойду ко всей семье через старшую из дочерей. Вы увидите — Мария меня полюбит, а через нее я сближусь с остальными". Она своими руками одела всех шестерых девочек, поместила старшую в школу и своими уговорами, просьбами, непрестанными заботами сумела дойти до сердца отца и матери и вернула мир, порядок, даже добродетель в эту бедную семью.