Увы, я слишком хорошо знал, что она никогда больше не пойдет в церковь! Но как настаивать? Я никак не желал пугать ее, и, если бы предо мною было еще несколько дней, я бы подождал. Но я должен был уехать вечером. Можно было предвидеть другой кризис. И в мое отсутствие она была бы испугана, увидав пред собою незнакомого священника. Не знаю, какие слова вложил Господь в мои уста, но она, протягивая вперед свои исхудавшие руки, сказала: "О, если так, то я согласна".

Было решено, что я пойду за Причастием потихоньку от других. Ее мать одна должна была присутствовать при совершении Таинства, а маленькая больная должна была встать и принять Причастие у небольшого алтаря, воздвигнутого в соседней комнате. "Таким образом,— сказала она мне,— мой отец ничего не узнает".

Ее отец был хороший человек, но очень чувствителен и подавлен смертью первой дочери. Гаэтана боялась "добить" его.

Не знаю, что произошло в голове Гаэтаны, пока я ходил в церковь за Причастием. Но, когда я вернулся, неся на моей груди Тело Того Бога, Которого Церковь зовет благим Утешителем, план больной был изменен. Она сама предупредила своего отца, брата, сестер и слуг. Был устроен красивый алтарь, весь благоухающий цветами. Она хотела, чтобы на него положили вуаль, в которой она в первый раз приобщалась. Она встала [с кровати] и, сидя пред этим престолом, бледная, скромно одетая в белое, сохраняя жизнь и в глазах, и в сердце, ожидала своего Спасителя. Я сказал ей несколько слов, глотая звуки и стараясь улыбнуться ее счастью. Мне представлялось, что я приобщаю Ангела.

Время после полудня прошло необыкновенно спокойно. Воздух был теплый. Могли открыть окна, чтобы проветрить в комнате. Бледный луч солнца тихой солнечной зимы мягко освещал ее. Казалось, она воскресла. Поддерживаемая отцом, она могла выйти в другие комнаты и села с нами за стол. Это было последний раз в ее жизни, но мы этого не знали, и в те краткие мгновения у нас вновь возгорелась надежда.

3. Последние записи дневника

Я уехал вечером и на другое утро в воскресенье в Шартре взошел на кафедру, бледный от волнения и от бессонницы… По дороге я купил книгу "День больных" и послал эту книгу Гаэтане, надеясь, что ей возможно будет

прочесть несколько страниц и что этот прекрасный труд, составленный глубоким знатоком скорбей, поможет мне еще более приблизить к Богу эту юную душу. Это второе посещение окончательно склонило меня отдаться от всей души приготовлению этого избранного существа к высоким сферам духовной жизни, и я решил, несмотря на расстояние и препятствия всякого рода, появляться у ее постели как можно чаще. Каково бы ни было улучшение, происшедшее столь чудесным образом, я хорошо чувствовал, что мое служение ей будет недолговременно.

Я покинул ее 26 декабря. Через пять дней Гаэтана, уцелевшая после этого кризиса и испытывавшая, по крайней мере по утрам, немного покоя, написала карандашом на своем маленьком бюваре75 следующие сроки, найденные после ее кончины:

"1 января. Вот прошел еще год, мой 15-й год! Каков будет для меня этот новый год, начатый мною в постели? Будет ли он последним? Или, наоборот, я пересилю болезнь, выздоровлю, буду жить? Иногда я думаю, что ведь я бы могла выздороветь! Господи! Бегать, как все другие! Рисовать!.. Мое милое рисование! Читать… У меня столько прекрасных книг! Работать… О, сколько наслаждений в жизни! А потом я бы ходила к обедне, я бы слышала еще праздничную церковную службу.

Но нет, это кончено! Я не услышу более звона колоколов, я не пойду более в церковь. Зачем создавать себе иллюзии? Лучше подумать о действительности… Я больна, очень больна. Я много страдаю; но с помощью Божи-ей я надеюсь идти далее в тех чувствах, которыми полна сегодня. Да! Я предлагаю все мои страдания как жертву Христу, и пусть это приношение Ему таких жертв даст прощение грехов моей жизни!".

"5 января. Господи, какая ужасная погода! Солнце не светит более. Я в одиночестве печально мечтаю о будущем. Каково оно будет, это будущее? Господи, я временами содрогаюсь. Я так дорожу еще землей… О Господи, сжалься надо мною, поддержи меня, не дай мне видеть больше слез моей матери, но покажи мне в небе мою сестру! Небо, как оно должно быть прекрасно!"

"11 января. Шестнадцать лет! Зачем этот возраст? Отчего я не старше? Зачем я не жила дольше? Теперь я уже стара. Страдания дали мне утомление жизнью. Теперь уже около двух лет я страдаю, и всякий день кажется мне годом. И теперь, в шестнадцать лет, во цвете жизни, я уже больше не желаю жить.