Преуспевая в умной молитве, развиваясь, человек может сподобиться и молитвы сердечной. Погружению ума внутрь сердца помогают разные искусственные приемы: взгляд внутрь себя, или взгляд, устремленный в верхнюю часть сердца, или молитва с дыханием. Возможно, есть и какие-нибудь другие приемы. Но снова скажу, что преуспеяние в молитве происходит более всего от смирения. Поэтому на такие вещи не следует обращать особенного внимания, не нужно ставить их во главу угла. С другой стороны, совсем пренебрегать этим также не стоит. Конечно, святитель Игнатий говорит, что лучше молиться бескорыстно, с одним только покаянием, не ища никакого преуспеяния. Однако с дерзновением скажу, что я не совсем с ним согласен. Многие другие отцы рекомендовали художественные приемы делания молитвы, среди них есть и более изощренные, и более простые. Те или иные из них разумно можно применять, но при этом помнить, что сам искусственный прием для усиления внимания и для сведения ума из головы в сердце, то есть в ту область, где находится источник человеческого духа и помыслов человеческих, приносит успех только при содействии благодати. Совсем пренебрегать такими приемами не нужно. Необходимо лишь смириться в том отношении, чтобы знать, что при молитве с дыханием, или при внутреннем взоре, направленном к верхней части сердца, или при умственном, устремленном как бы внутрь себя произнесении слов молитвы у нас получится что-то не столько нашими усилиями, сколько действием благодати.

Желательно, конечно, все это делать под руководством. И обязательно нужно читать те книги святых отцов, в которых содержится подробное рассуждение об этом занятии. Что именно читать? Наверное, из трудов русских писателей самые лучшие, а если в нашем распоряжении нет произведений других отцов, то и вполне самодовлеющие и удовлетворительные, - это труды святителя Игнатия. Некоторые из них посвящены специально Иисусовой молитве. В первом томе его сочинений помещена статья "О молитве Иисусовой", во втором - "Слово о молитве Иисусовой". Во втором томе содержатся труды, в которых занятие молитвой Иисусовой, умным деланием излагается более отвлеченно, теоретически, и в то же самое время в них изображаются высшие степени духовного преуспеяния. Это статьи "О поучении, или памяти Божией" и "О молитве умной, сердечной, душевной". Во втором томе есть также краткая статья "Странник", в которой описывается обильное действие Божественной благодати и где под видом странника изображен Дух Святой, как бы странствующий по миру и находящий приют в той или иной человеческой душе. Сейчас я не могу рассказывать об умном делании подробно, да, наверное, и незачем - лучше было бы вам прочитать об этом у самого святителя Игнатия и других аскетических писателей.

Мы не должны, однако, заниматься молитвой Иисусовой словно каким-то, простите за такое слово, спортом, то есть во что бы то ни стало стремиться к определенным результатам. Результат здесь - это как раз не умная или сердечная молитва, но овладение собой, приобретение прежде всего покаяния, обретение через молитву силы бороться с собственным грехом. Иначе говоря, результат, которого нужно искать, - исполнение заповедей. Хотя можно сказать, что и исполнение заповедей тоже средство, а конечная цель - спасение в вечности. Когда мы будем так серьезно смотреть на свою духовную жизнь и понимать, что она ведется не ради какого-то преуспеяния, духовного развития и достижения каких-то духовных высот, но ради спасения в вечности, тогда наше отношение к молитве станет совсем другим. И для нас будет не так важно, устами ли мы молимся, или умом, или уже в сердце, а важен будет конечный результат - оказаться в Царствии Небесном, в Раю. До той поры никто из нас не имеет права успокаиваться и считать, что он достиг какого-то уровня, и этим тщеславиться или впадать в самодовольство. Такой неправильный подход, то есть стремление стать кем-то или достигнуть определенного состояния, весьма опасен. В этом отношении все сочинения святителя Игнатия действуют чрезвычайно отрезвляюще. Мы молимся, постимся, совершаем все прочее и даже заповеди исполняем ради спасения в вечности. И когда мы так вот помышляем о своей духовной жизни, в особенности о молитве, тогда никакой, пусть и самый возвышенный, духовный, так сказать, результат не может привести нас к кичению, так как мы знаем, что это еще не все и цели мы пока не достигли. Повествуют о преподобном Макарии Великом. Когда душа его после смерти была возносима ангелами на Небеса, то демоны с мытарств кричали: "Макарий, ты ушел от нас!" А он отвечал: "Нет, я еще от вас не ушел". Так было несколько раз. И только когда преподобный Макарий одной ногой уже вступил в райские врата, тогда он сказал: "Вот теперь я ушел от вас". Таково было смирение великих преподобных мужей, и после смерти не надеявшихся на себя и на свои подвиги, не полагавшихся даже на благодать Божию, хотя она стала для них вторым естеством. Смирение сделалось их внутренней сущностью, поэтому они не могли кичиться, превозноситься даже тогда, когда для этого будто бы был весьма основательный повод. Авва Дорофей повествует о том, как некоторый философ-софист спрашивал у одного знаменитого подвижника - аввы Зосимы, что такое смирение. Тот отвечал: "Смирение - это значит считать себя хуже всех". Тогда софист говорит авве Зосиме: "Как же ты можешь считать себя хуже всех, если ты видишь, какой ты добродетельный? Ты ведь чудеса творишь". Зосима по простоте своей сказал ему: "Не смущай меня, я только знаю, что хуже всех, и все". Тогда авва Дорофей, присутствовавший там, попробовал объяснить софисту явление смирения. Он сказал: "Когда человек упражняется в смирении, оно становится его навыком. Подвижник, преуспевший в смирении, сделал его вторым естеством. Поэтому хотя бы он и не понимал, почему же он хуже других, и разумом своим, по рассуждению, осознавал, что должен быть лучше, но навык смиряться не позволяет ему превозноситься". Не важно, в каких словах святые отцы говорили о своем смирении, важно их душевное чувство, их естественное воззрение на самих себя.

При занятии Иисусовой молитвой - пусть это будет молитва устная, умная, а у некоторых, может быть, и сердечная - очень важно не уклоняться в две следующие крайности. Одна из них - чрезмерное спокойствие, когда человек молится без всякого усердия под предлогом того, что Господь все устроит и что все в руках Божиих, и потому человек этот никак не заставляет себя молиться со вниманием. Вторая крайность - это чрезмерное понуждение себя, когда мы не знаем меры и преувеличиваем значение собственного усердия. Трудно бывает нащупать для каждого отдельного человека и для самого себя "золотую середину", хотя теоретически это выразить просто. Притом состояние настоящего молитвенника за день многократно меняется, и для каждого человека индивидуально нужно отыскивать ту самую "золотую середину", как вообще, так и в каждом конкретном случае в течение дня: когда необходимо смириться и молиться устами, когда - понудить себя к внимательной молитве, когда следует примириться с обстоятельствами, мешающими молитве, а когда - их преодолеть. Здесь поневоле возникает множество ошибок, и их не может не быть у того человека, внутреннее состояние которого постоянно меняется. Таких перемен не знает тот, кто не усердствует в молитве. На этот счет преподобный Силуан Афонский говорит, что молящийся по привычке никаких перемен в молитве не знает, а настоящий молитвенник переживает их во множестве.

Итак, в каждом отдельном случае нужно правильно сориентироваться. Конечно, лучше всего, когда есть опытный советчик. Прежде всего необходимо уяснить для себя следующее: в чем ты должен себя понудить, а в чем - терпеть свое состояние, в чем смириться, а в чем, наоборот, ревновать. Если, скажем, человек, только приступивший к устной молитве, при этой устной молитве понуждает себя умом войти в сердце и мечтает стяжать молитву сердечную, то, конечно же, он требует от себя вещи невозможной. (Для того чтобы объяснить свое рассуждение, я нарочно привожу примеры совершенно очевидные, простые, выпуклые, но на самом деле в жизни бывает трудно разобраться). Здесь ревность не уравновешивается смирением. А если человек, преуспевший в умной молитве, пренебрежет являющимся от нее вниманием под предлогом разных обстоятельств и начнет молиться устами, то он также потеряет благодать. В последнем примере смирение (я говорю образно, потому что настоящего смирения здесь нет) перевешивает ревность. Это тоже неправильно, и я с такими случаями сталкивался: когда человек под предлогом смирения считает, что он не должен сосредоточиваться и что раз у него в какой-то момент и по какой-то, может быть мимолетной, пустяковой, причине не получилось молиться умом, то, значит, ему и вовсе так молиться не надо. И он теряет благодать. Есть две вещи, которые нужно для себя определить. Во-первых, в каком вообще ты находишься состоянии, к чему ты имеешь право и должен себя понуждать, а в чем - терпеть свою немощь. Во-вторых, определять ежедневно или, может быть, по нескольку раз в день, где нужно себя заставлять, а где смиряться. Например, если человек, работающий у станка, пилорамы, углубится в сердечную молитву, то он себя покалечит. Другой пример: если послушница, несущая послушание на кухне, также начнет углубляться в Иисусову молитву, то, в лучшем случае, она не сварит обед или ужин к назначенному времени и все сестры из-за нее будут голодными, а в худшем - вообще ничего не приготовит, только испортит продукты. Значит, нужно знать, когда необходимо смириться перед обстоятельствами и несколько отступить от того, что для тебя стало уже привычным и является твоим достижением, твоей принадлежностью. В принципе так ты можешь помолиться, имеешь такую возможность и у тебя уже есть на то благодать и соответствующий опыт, но в данной ситуации надо смириться. Некоторые этого не понимают и хотят пребывать в созерцании с утра до вечера и с вечера до утра. Если такую позицию довести до крайности, то дело может окончиться просто сумасшествием. Человек, где бы он ни находился - в монастыре или в миру, - должен трудиться, зарабатывать себе на хлеб, и в этом также выражается смирение. Нужно подкреплять себя пищей, для того чтобы быть способным и к трудам, в том числе духовным, и к самой молитве. Необходимо давать себе время на отдых, на сон, потому что плоть и ум человека нуждаются в этом. Если мы будем понуждать себя к самой внимательной, напряженной молитве на протяжении целого дня, то это окончится только головной болью, а можно и повредиться умом. Во всем нужна мера, надо знать, кто к чему способен. Поэтому наши обстоятельства промыслительно устраиваются таким образом, чтобы мы смирялись и всегда имели как бы "духовный аппетит". Здоровый человек постоянно чувствует голод, и сколько бы раз его за стол не посадили, он с удовольствием поест. Но попробуйте действительно дать ему возможность есть всегда, как только он захочет, - он может в конце концов заболеть. Известно, что от объедения, пресыщения бывает много разных болезней. Так же и в духовной жизни. Промысел Божий устраивает так, что мы постоянно имеем жажду к молитве, но не всякий раз можем ее удовлетворить, и это хорошее состояние. Предположим, что нам вдруг представилась возможность молиться всегда и мы ею воспользовались (что на самом деле едва ли у нас получилось бы). Это завершилось бы пресыщением, унынием, в лучшем случае, а в худшем - даже расстройством рассудка. Если же мы во время правила или богослужения, когда нужно прилежать именно к молитве, будем себе снисходить, жалеть себя и "смиряться", не будем понуждать себя с достаточной силой, то здесь уже мнимое смирение станет преобладать над ревностью и мы, конечно же, не будем преуспевать. Есть обстоятельства, которые можно и преодолеть, но перед некоторыми надо смиряться. Например, желательно умалить, так сказать, в известной степени общение с теми людьми, которые мешают нам вести духовную жизнь, избегать их. Но, с другой стороны, не от всякого общения мы можем себя оградить. Мы вынуждены общаться с людьми, допустим, на работе или в монастыре на послушании, и здесь необходимо терпение. Итак, нужно всегда нащупывать "золотую середину", чтобы не уклониться ни в неразумную ревность, ни в мнимое смирение. Понуждать себя надо, но понуждать к тому, что действительно возможно. Если я, будучи новоначальным, начну заставлять себя молиться совершенно нерассеянно, без всяких, помыслов, то у меня все равно ничего не выйдет. Или если я, будучи человеком едва пришедшим в Церковь, стану понуждать себя к тому, чтобы ни в чем никогда не согрешать, то у меня ничего не получится и я буду только унывать, оттого что постоянно падаю. Но в то же самое время совсем ни к чему себя не понуждать, не стараться совершать движение от худшего к лучшему, от меньшего к большему также неразумно. Сидеть, как говорится, и ждать у моря погоды нельзя, нужно найти ту степень, в которой мы находимся, и стремиться перейти на высшую. Не перескакивать через ступеньку, но взойти именно на следующую. Бывают иногда такие ситуации - как в молитве, так по временам и в других добродетелях, - когда благодать Божия "подхватывает" человека и как на крыльях возносит его на самую вершину лестницы, в некоторых же случаях переносит через несколько ступеней. Но это исключение, а не правило, и рассчитывать на это нельзя. Кто рассчитывает на такое исключение, тот уже поддался гордости.

При понуждении себя к молитве мы допускаем вот какую; ошибку: преуспеяние заранее делаем для себя невозможным. Причина тому в следующем нашем рассуждении: "Ну куда нам? Мы люди грешные, обыкновенные, мы не избранники Божии. Куда нам благодать Божия: мы грешники". И мы даже ни к чему особенно не стремимся, заранее ставим на себе крест. Такое отношение происходит совсем не от смирения, но это не что иное, как теплохладность. Если бы мы хотели сразу перейти в какое-, то возвышенное состояние, то здесь действительно была бы гордость. Но если мы желаем быть немножко лучше и заставляем себя, то это не гордость, а именно та ревность, без которой невозможно не только преуспеяние, но даже спасение. Хоть и реже, но все-таки бывает у некоторых такая неразумная ревность, когда человек хочет сразу чего-то достигнуть или стремится стать таким, как Макарий Великий, или Антоний Великий, или Амвросий Оптинский. Здесь, конечно же, присутствует гордость. Вывод отсюда таков: мы должны двигаться, преуспевать, понуждать себя, но глядеть только на одну ступеньку вверх - не на самый верх лестницы, - чтобы не споткнуться о следующую ступеньку и не упасть. Должны смотреть под ноги, но идти. Обычно бывает так: человек много мечтающий вообще ничего не делает. Он читает те книги (что характерно для подобных людей), в которых рассказывается о самых высоких духовных состояниях, или жития святых, или творения таких подвижников, как Макарий Великий, Исаак Сирин или Симеон Новый Богослов, описывающие возвышеннейшее духовное состояние, доступное для немногих. И человек живет мечтаниями обо всем этом, на самом же деле ничего не делает. Он спит, а ему снится, что бежит, - вот что с ним происходит. Именно этот пример приводят святые отцы во обличение такой неразумной ревности. Настоящий же, истинный подвижник делает скромные шаги, возможно маленькие, но неуклонные. Если он иногда и споткнется или оступится, то не унывает от этого, а встает, оправляется и вновь идет вперед. И он постепенно, постепенно продвигается. Может быть, у этого человека есть даже какие-то недостатки: чего-то он не дочитывает, не доделывает, но все же он хотя немного движется. А если бы он делал все правильно, то двигался бы вперед неуклонно и быстро.

В связи с этим, конечно же, большое значение приобретает такая добродетель, как рассуждение. В наше время, по причине оскудения духовных наставников, очень полезно и нужно много читать святых отцов, а именно тех, которые учат добродетельной жизни. Разумеется, необходимо читать и догматических писателей, но более - нравственных и аскетических, потому что этим мы живем. И постепенно у нас создастся представление о некоторой системе, перед нами изобразится лестница духовная, но не обязательно в буквальном смысле, наподобие того как преподобный Иоанн Лествичник свое произведение построил в виде лествицы из тридцати ступенек. Я имею в виду систематичность, постепенность перехода от одного духовного состояния к другому, как в отдельных добродетелях, так и во всей нашей жизни.

Это было общее рассуждение, но хочу вернуться к молитве, поскольку о ней я говорил более всего. Когда мы понуждаем себя ко вниманию, то должны знать, к чему мы способны. В чем состоит понуждение? (Приходится разбирать и такие элементарные вещи). Оно состоит в том, что человек заставляет себя что-то делать, то есть делает что-то через силу. Если же человек молится с легкостью, пусть даже очень внимательно, то, значит, понуждения у него нет. По какой причине? Либо он имеет такое обилие благодати, что уже собою не руководит, - но это исключительный случай, высочайшее духовное состояние восхищения ума, про которое нам, наверное, и говорить рано, - либо по той причине, что он свыкся со своим теперешним, может быть даже и благодатным в какой-то степени, состоянием. В последнем случае человек преуспевать не будет. Более того, по словам Спасителя, "кто не приобретает со Мною, тот расточает" (Мф.12:30; Лк.11:23). Если мы не развиваемся, не приобретаем все больше и больше благодати, то, стало быть, мы тут же начинаем ее терять. Поэтому привычное нам благодатное состояние мы должны в себе, так сказать, развивать, понуждать себя к несколько большему. В этом, собственно, и заключается понуждение - заставлять себя, прикладывать некоторое усилие. Конечно, имеется в виду усилие духовное, или, если говорить не так абстрактно, а более конкретно, усилие ко вниманию. Именно оно должно быть. И правильное совершение молитвы состоит в том, чтобы человек, понуждая себя, в течение всего правила постепенно, постепенно внимание свое усугублял. Тогда молитва будет становиться все более и более чистой, чуждой всяких посторонних помыслов, собственно внимательной. Это необходимо как во всех добродетелях, так, в особенности, и в молитве. Потому что она, по словам святителя Игнатия, является такой добродетелью, которая умерщвляет ветхого человека. Понуждая себя к молитве, мы подавляем и уничтожаем имеющиеся в нас страсти и греховные навыки. В нас живут как бы два человека: один из них - христианин, человек духовный, а другой - человек греховный, или ветхий, и для последнего, ставшего нашим вторым естеством, молитва является смертью, уничтожением. Поэтому часто во время молитвы мы чувствуем какой-то протест, нам скучно, неинтересно, иногда отвратительно молиться, и мы вынуждены себя заставлять. Предельно легкой, беспрепятственной молитвы достигают только те люди, которые почти до конца очистили себя от греха. Совершенно чистых от греха людей на земле быть не может, а полные легкость и свобода в молитве бывают лишь у подвижников высоко преуспевших, и притом не всегда, но в исключительных случаях, когда особенно обильно действует благодать Святого Духа. Тогда Дух восхищает их и показывает им неизреченное откровение. И все же всякий, даже очень чистый, человек хотя несколько, но должен себя понуждать, и нам необходимо иметь это в виду. Некоторые думают: "Мне не хочется молиться, так и не буду. Нет у меня настроения - и не буду себя заставлять, а когда появится, тогда я искренно помолюсь". Но это просто наивность. На самом деле понуждение не имеет ничего общего с лицемерием, притворством. Притворство - это одно, а понуждение - другое. Первое совершается ради людей, а второе - ради самого себя и собственной совести. Хорошо было бы нам научиться разумной ревности и понуждению, стоящему между неразумным усердием и мнимым, ложным смирением, тому понуждению, которое не имеет ничего общего с притворством. И тогда каждый, определив и познав свою меру, мог бы правильно двигаться вперед, начиная с этой ясно осознанной степени собственного преуспеяния или, наоборот, развращенности - неважно. Без осознания своей меры совершать такое движение невозможно. И не нужно думать, что ощущение греховности противоречит сознанию личного преуспеяния в том или ином отношении. Одно другому не мешает. Некоторым же кажется, что если они искренне считают себя грешниками (это, безусловно, хорошо), то уже не могут трезво о себе думать. Если же они здраво себя оценивают и видят в себе некоторое преуспеяние, то считают это гордостью. Наше преуспеяние - не от нас, оно не наше, но дар Божий. Пока мы не осознаем своего преуспеяния, мы не будем знать, что нужно делать дальше. Конечно, здесь есть опасность впасть в гордость, но, как говорится, волков бояться - в лес не ходить. Когда мы твердим только, что мы грешники и в нас вообще ничего хорошего нет, то, значит, мы добровольно ставим себя на степень самых новоначальных и отказываемся от всякого развития и внутреннего изменения.

В сегодняшней беседе я говорил о том, что во время молитвы нам нужно помнить, что конечной целью является спасение в вечности. Иначе наша молитва может превратиться в некоторую игру, как бы в спорт, и мы будем подвизаться лишь ради того, чтобы добиться каких-то духовных результатов, поставить "духовные рекорды". Вот чего нужно очень бояться. Надо помнить о смерти и ею все, так сказать, осенять. Но об этом, я думаю, мы поговорим особо.

На любой своей стадии молитва Иисусова - устная ли, умная ли, сердечная ли, а есть и более высокие степени преуспеяния, - является оружием. Преподобный Василий Поляномерульский говорит, что существуют две причины, движущие молитву и заставляющие нас молиться: борьба с греховными помыслами и память смертная. Когда нас начинают смущать те или иные помыслы, тогда мы поневоле молимся, восстаем против них молитвой и противимся им. Когда же у нас все хорошо, то возникает опасность впасть в беспечность, и здесь необходимо помнить о смерти и побуждать себя к покаянию. Я как раз и хочу предостеречь от впадения в беспечность в той ситуации, когда у человека нет сильной борьбы с греховными помыслами, а сравнительно ничтожные, мелкие прегрешения остаются незамеченными. И оттого что у него нет нужды напрягать себя ради борьбы с грехом, молитва его ослабевает и становится вялой, спокойной. Этого нужно бояться и в таком случае особенно понуждать себя к памяти смертной. Собственно, и в борьбе с греховными помыслами, даже сильно одолевающими, смущающими нас, полезно соединять молитву Иисусову с памятью смертной, как советует преподобный Иоанн Лествичник. Но делать это не так, чтобы размышлять о смертном часе, вспоминать какие-то вещи, касающиеся собственно смерти или загробной жизни, и рассматривать все это в своем уме, а так, чтобы память именно того, что мы умрем, безвидно, безобразно соединить с молитвой Иисусовой. Тогда молитва Иисусова будет гораздо более сильным и серьезным оружием против всех греховных помыслов. И против блудной страсти, и против гнева, и против тщеславия, и против гордости, и против уныния - против всякого вида греха. Но о памяти смертной в связи с молитвой Иисусовой мы поговорим, наверно, в следующий раз - посвятим этому особую беседу.

Вопрос. В контексте сказанного, как мог преуспеть тот схимонах, от которого сначала ушла отроковица-молитва?

Ответ. Преуспеяние выражается не только в молитве, но прежде всего - в исполнении заповедей. И если рассмотреть заповедь с внутренней стороны, то есть уяснить себе, что необходимо человеку, чтобы ее исполнить, то можно назвать ее добродетелью. Потому преуспеяние в исполнении заповедей, или в добродетелях, и было, собственно, преуспеянием этого подвижника и привело его к тому, что перед кончиной своей он сподобился благодатной непрестанной молитвы и такого обильного действия благодати.

Вопрос. Расскажите о "видениях" во время умной молитвы. Как с ними бороться?

Ответ. Святые отцы предостерегают, что во время молитвы Иисусовой могут возникать разные ложные видения. Можно увидеть как будто бы лик Господа, или икону Спасителя, Божией Матери, или Ангела, или святого и так далее. Иногда является свет, но это не в любом случае свет бесовский. Существуют определенные признаки, по которым отличают истинное светолитие или светоявление от ложного. Самый главный признак - твоя собственная мера, твое духовное преуспеяние. Если я только приступил к молитвенному подвигу и во время молитвы мне явился свет, то это весьма и весьма подозрительно. Как бороться с такими видениями? Просто пренебрегать ими, не придавать им никакого значения, углубляться в молитву и притом искать одного только внимания, ревновать о нем. Все, что не от Бога, конечно же, вниманию будет препятствовать, и, наоборот, внимание при молитве будет уничтожать ложные видения. Здесь ничего особенного нет, такое бывает часто. Нужно просто вести себя разумно. Иногда не только в уме, но даже перед глазами возникают какие-то видения: вспышки света или что-то другое, - не следует придавать этому никакого значения. Порой изображается нечто устрашающее или прельщающее - надо осенить себя крестным знамением и продолжать молиться. Не всегда такая прелесть появляется из-за гордости; иногда дьявол, пользуясь нашей неопытностью, просто пытается отвлечь нас от молитвы. Однако бывает, что и весьма опытные, высоко преуспевшие подвижники подвергаются опасности впасть в прелесть. Например, преподобному старцу Силуану Афонскому было такое видение. Внезапно перед ним открылся купол храма, с разверзшихся небес стал изливаться свет, и он услышал пророка Давида, поющего псалмы. Преподобный Силуан долго не мог понять, от Бога ли было видение или это прелесть. Даже многие опытные, но не испытавшие чего-либо подобного духовники ничего не могли ему объяснить. По умножению бесовских искушений и по некоторым другим признакам он сам постепенно понял, что это была прелесть. Если человек впадает в прелесть по неопытности, то Бог его не осуждает. Один знаменитый подвижник - Симеон Столпник подвергся тяжкому искушению. Ему явился демон, принявший вид ангела, на огненной колеснице и сказал: "Ты достоин уже быть восхищенным на небеса". Действительно, подвиги преподобного Симеона были вышеестественными. На протяжении многих десятков лет он стоял на башне под открытым небом, день и ночь молился, клал тысячи поклонов, пищу вкушал раз в неделю, а в Великий пост сорок дней ничего не ел и даже не пил. Конечно же, у него могла возникнуть мысль о том, что он представляет из себя нечто исключительное. Дьявол воспользовался этим и хотел его прельстить. Преподобный Симеон уже занес одну ногу, чтобы вступить на колесницу, но - перекрестился. Это крестное знамение его и спасло - видение исчезло. В наказание он заставил себя целый год стоять на одной ноге, на той самой, которую он занес, чтобы вступить на колесницу. Разумеется, подражать Симеону Столпнику мы не можем. Я просто хотел сказать, что даже опытных подвижников демоны пытаются прельстить. Чем святой Симеон оградил себя, чем спасся? - Крестным знамением.