Евангельские заповеди не являются чем-то совершенно чуждым для нас, навязанным извне. Они, в понимании Православной Церкви, по мысли святых отцов, возобновляют в человеке ту добродетель, которая была дарована ему Богом при сотворении, и потому естественно воспринимаются совестью. Если бы человек прислушивался к своей совести и беспрекословно, искренно повиновался ей, то заповеди были бы и не нужны, он жил бы только по законам совести, которые полностью соответствуют тому, чему учат заповеди Божии. Если нам кажется, что какой-то магометанин, или атеист, или убежденный коммунист, совершая преступление с точки зрения Христианства, при этом следует своей совести, то мы просто не понимаем, что иное дело - совесть, и иное дело - стыд, иное дело - совесть естественная, и иное дело - совесть, искаженная каким-нибудь неправильным учением. Поэтому если бы магометанин всегда действовал по совести, то он бы в иные моменты чувствовал, что она противоречит тому, чему учил лжепророк Магомет. Также и коммунист, наверно, весьма часто обнаруживал бы, что совесть его не соглашается с тем, что предписывает, скажем, моральный кодекс строителя коммунизма или с тем, что говорили Маркс, Энгельс и прочие о классовой борьбе. Не нужно путать совесть и стыд. В Православном Христианстве описанного противоречия нет. Конечно, надо было бы долго об этом говорить и, может быть, доказывать (я, наверное, к тому не готов), но для нас, православных христиан, это уже как аксиома, мы без сомнений принимаем это, верим в это. Добродетель естественно присуща нашей душе, совесть также является естественным проявлением душевной жизни. Евангельские заповеди оживляют совесть, их исполнение воскрешает ту добродетель, которая была дарована нам Богом при сотворении и которая возобновлена Святым Крещением. Нужно помнить, что без Святых Таинств исполнить заповеди невозможно, у нас просто нет для этого сил. Собственных сил у нас нет, но, будучи крещенными и участвуя в прочих Таинствах Православной Церкви, мы получаем некоторую возможность, дарованную нам Богом, возможность благодатную, богодарованную. Если же мы Церковные Таинства не приняли, то как бы мы ни изучали Добротолюбие, как бы ни были искусны и рассудительны, как нам кажется, в духовной жизни, но без помощи Божией - а в таком случае ее у нас нет - мы не сможем, так сказать, прыгнуть выше головы, не сможем сами себя за волосы вытянуть из болота. В то же самое время очень важен момент, о котором говорит преподобный Антоний Великий: добродетель естественно присуща душе (конечно же, речь идет о душе христианина, о душе, просвещенной Таинствами). Это чтобы мы не думали, что добродетель является для нас чем-то совершенно посторонним, чуждым и потому невозможным.

По учению святых отцов, страсть - это отсутствие добродетели, она не есть нечто существующее само по себе. Нельзя сказать о тьме, что она является какой-то самостоятельной субстанцией или сущностью, потому что тьма - это всего лишь отсутствие света. Так же и страсть - отсутствие добродетели, естественно присущей душе. Можно говорить о добродетели в единственном числе, как рассуждает Антоний Великий, то есть вести речь о естественной силе души творить что-либо, а когда душа творит что-либо правильно, то это одновременно есть уже, само собой разумеется, и добродетель. Можно рассуждать о добродетелях в связи с теми или иными душевными проявлениями, тогда это уже будут разные добродетели. Можно рассуждать о добродетелях как о заповедях. Если же мы будем рассматривать учение о добре как внешнее предписание, то добродетелями будут сами заповеди. Можно рассматривать страсти как нарушение заповедей, а можно - как отсутствие или искажение добродетелей в душе человека. Все это я хочу вам сейчас объяснить для того, чтобы вы поняли соотношение понятий "исполнение заповедей" и "добродетель", "нарушение заповедей" и "страсть" или "борьба со страстями". Поэтому, борясь со страстями, препятствуя той или иной страсти свободно действовать, мы одновременно совершаем добродетель. Может быть, некоторые из вас замечали, что после того как во время приступа гнева, скажем, человек при помощи молитвы или как-то иначе воспрепятствует страсти, в его душе сразу же возникает некоторая кротость. И наоборот: если поддается страсти, то добродетель, противоположная этой страсти, умаляется. Поэтому когда мы говорим о стяжании благодати Духа Святого, о исполнении добродетелей или о борьбе со страстями, то, в сущности, говорим об одном и том же. Это лишь разные стороны одной и той же духовной проблемы, если можно так выразиться.

Наверное, нужно начать со страсти самой низкой, так сказать, простой и очень трудно различимой. Я имею в виду чревоугодие. Страсть эту, как одну из самых, может быть, примитивных, часто не замечают и ею пренебрегают. Многие люди, оправдывая себя, говорят, будто бы важно внутреннее и безразлично, много я ем или мало, употребляю пищу вкусную или простую, а важно то, как я отношусь к ближнему. Мол, главное - это любовь к ближнему, а пища никакого значения не имеет. Несомненно, главное - любовь к ближнему, но неразумное употребление пищи, совершенно неожиданно для нас самих, может привести к нарушению этой заповеди. Самый простой пример - когда некоторые люди от обильного употребления пищи впадают даже в гнев, скажем. Если человек воздерживается, то он угашает телесную крепость, несколько, так сказать, приглушает ее, и гневливость в нем может ослабеть. Конечно, пост неразумный, то есть чересчур строгий и не соединенный с молитвой, подчас вызывает еще больший гнев. Но это уже другая крайность. Нужно держаться "золотой середины", причем у каждого человека она своя. Все обусловливается в основном телесной крепостью. Но не только. В зависимости от духовного преуспеяния человек имеет право придерживаться более или менее строгого поста. Человек физически очень крепкий, но не имеющий благодати иногда не в состоянии выдержать самое простое воздержание в пище. Ему непосильно даже полдня ничего не есть, а человек немощный по природе, но обилующий благодатью способен много и строго воздерживаться: благодать Божия будет его укреплять. Об этом сказано в Священном Писании. Когда апостол Павел перечисляет плоды духовные, среди них он называет и воздержание, то есть воздержание есть плод духовный. Однако же это не значит, что мы не должны ограничивать себя в пище. Представим себе человека, чрезвычайно внимательно молящегося, необыкновенно ревностного к молитве и пламенно желающего чистоты (конечно, не телесной, не вымыться в бане, некоторые же считают, что возможна единственно телесная чистота). И если таковой, желающий нравственной чистоты, может быть и при пламенной молитве, (не знаю, бывает ли это в жизни, наверное нет, но все же предположим) будет одновременно обильно употреблять пищу, то он не в силах будет победить свою плоть. Как сказал Иоанн Лествичник, человек, борющийся с блудной страстью и угождающий чреву, подобен тому, кто угашает огонь маслом. Преподобный Исаак Сирин, если я не ошибаюсь, говорит, что даже преуспевшие подвижники, когда нарушают правила поста, терпят некоторые повреждения в бесстрастии. Что уж о нас говорить? Поэтому даже самые немощные должны, разумно, конечно, сообразно своей немощи воздерживаться в пище. Едва ли есть такие больные, которые не нуждаются в воздержании, - может быть, исключение составляют только умирающие. Пусть воздержание это будет очень слабое, но оно все равно необходимо. И здесь, разумеется, нужна рассудительность, чтоб не "перегнуть палку".

Пост должен ослаблять телесные силы до такой степени, чтобы человек был способен с некоторым понуждением овладеть своим умом. Пост не может все сделать, все исправить, но он необходим. В наше время чревоугодие часто оправдывают болезнями. Наши врачи таковы, что они считают, будто есть лишь два лекарства, для того чтобы быть здоровым, - это жениться и есть мясо. Больше никаких лекарств нет. Однажды я пошел к врачу, так как меня беспокоил кишечник. И она мне кое-что посоветовала (быть может, она и хороший специалист), а потом тихо одному пациенту (она не думала, наверно, что он передаст мне ее слова) сказала: "Ничего у него не получится, не выздоровеет он, потому что мясо не ест". То есть если бы я ел мясо, то, значит, выздоровел бы, а раз я его не ем, то уже все бесполезно. Можно иногда и гораздо более отвратительные вещи услышать. В наше время считается, что, для того чтобы быть здоровым, надо побольше есть. Чем больше ешь - тем здоровее будешь. Мало ешь - естественно, будешь болеть. Возможно, сейчас я приведу пример примитивный, но бывает так, что люди приходят на исповедь и говорят, что они не в состоянии поститься даже перед Причастием или, по крайней мере, соблюдать большие посты по причине болезни. "А чем болеешь?" - "У меня аллергия". Я спрашиваю: "Ну и что, что у тебя аллергия?" - "А пока молока не попью, сил никаких нет". Или: "У меня повышенное давление" - "Ну, хорошо, повышенное давление, и что с того?" - "Если молока не попью, так совсем не могу". Люди с пониженным давлением тоже молоком лечатся. Молоко у них является лекарством от всех болезней: от повышенного или пониженного давления, от аллергии, остеохондроза... Вот что, оказывается, нужно делать. Иногда они с удовольствием едят даже такую пищу, которая на самом деле просто вредна им для здоровья, но считают, что без нее они будут болеть. Конечно, еще раз повторяю, это примитивный пример, и тем не менее мы должны быть весьма и весьма к себе внимательны. Необходимо хорошо понимать, что воздержание в пище необходимо даже больным людям, и не оправдывать себя телесной немощью. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что он видел людей, которые находились в тяжелой болезни и даже на смертном одре, но были люто боримы блудной страстью. Кто же тогда не нуждается в воздержании?

Еще раз говорю: от чревоугодия бывает не только блудная страсть, но и гнев, и иногда уныние, выражающееся, правда, лишь в определенном отношении. Это очень весело, конечно, когда ты хорошо и вкусно поел, и уныние здесь проявляется не в такой примитивной форме, что тебе грустно. Может быть, ты уныния этого и не замечаешь, тебе кажется, что ты весел, но стоит только взяться за Священное Писание, или за четки, или вообще начать как-то молиться, как ты сразу же чувствуешь, что для тебя это совершенно невозможно, мучительно. Таким образом, становится явным то, что чревоугодие приводит к унынию в отношении духовных занятий. Я думаю, это также многие испытывали. Потому-то святые отцы советуют после обеда заниматься наиболее легким духовным занятием, то есть чтением святоотеческих писаний. Разумеется, в послеобеденное время гораздо легче читать, чем исполнять молитвенное правило.

В принципе, каждый, учитывая состояние здоровья, должен стремиться к тому, чтобы соблюдать все посты, чтобы плотно не есть на ночь, - за исключением тяжелобольных, очень немощных людей, которые нуждаются в постоянном подкреплении пищей. Вообще, желательно не переедать, но всегда чуть-чуть недоедать и не очень увлекаться лакомствами, по крайней мере в обычное время. В некоторые праздники можно дать послабление, сделать себе утешение в пище, так сказать, но в основном надо придерживаться простой пищи, той, которая на самом деле нужна и которая действительно укрепляет человека. Миряне, конечно, пусть едят и мясо, никто им не может запретить. Но, как сказал апостол Павел в сегодняшнем апостольском чтении, все мне дозволено, но не все полезно; все мне дозволено, но ничто не должно мною обладать (см. 1Кор.6:12). Если это можно, хотя мне не и полезно, то не следует отсюда делать вывод, что я все же должен это употреблять. Разрешение есть мясо - это не приказание. Как-то я советовал одному человеку воздерживаться от мясной пищи, по той причине, что он был неженатым и ему нужно было хранить хотя некоторое воздержание в еде, есть мясо ему было совершенно ни к чему. Он возразил: "Церковь же разрешает!" Как же, мол, я запрещаю то, что Церковь дозволяет? Я как бы иду против Церкви: она разрешает есть мясо, а я запрещаю. Вот какой я еретик. Но он совсем не думал, пойдет ли ему на пользу вкушение мясной пищи или нет. Нужно помнить вот что: если человек занят тяжелым физическим трудом или очень болен, то ему нужно вообще много есть, в том числе и мяса, то есть как-то особенно себя подкреплять. Во всех остальных случаях надо быть очень разборчивым, очень осторожным, чтобы не превратить разрешение в приказание. А у нас получается, что когда дело доходит до поста, то нам можно его не соблюдать, поскольку мы немощны, когда же пост заканчивается и начинается мясоед, то нам нужно есть мясо, потому что "Церковь так учит". "Церковь учит есть мясо". Получается, что мы лукаво выбираем то, что нам выгодней. Без воздержания в пище невозможно преуспеть в молитве. Как сказал Исаак Сирин, даже совершенные - и те от нарушения правил поста терпят некоторое повреждение в бесстрастии. Человек, предающийся чревоугодию, не может заниматься умным деланием. Желающим в нем преуспеть я бы посоветовал питаться попроще, но, конечно, с рассуждения, с благословения духовника. Неважно, что есть на столе. Можно взять благословение воздерживаться от каких-то видов пищи. Совсем необязательно съедать все, что предлагается, допустим, на монастырской трапезе, ты можешь и не съесть что-нибудь особенно вкусное - никто и не заметит. Это незаметное, скромное воздержание, возможно, принесет тебе большую пользу. В то же самое время еще раз хочу предостеречь от крайностей, сейчас все-таки много людей немощных, больных, и поэтому особо строго подвизаться, наверное, едва ли кто способен, за редким исключением.

Поскольку о борьбе со страстями я хочу сказать бегло, то перейду к следующей страсти. Второй плотской страстью (мы смотрим, так сказать, по восходящей, т.е. восходим от плотских страстей к духовным) считается страсть гнева. Святыми отцами она действительно расценивается как плотская, телесная. Ведь вы и сами замечали: у человека, поддавшегося гневу, появляется такое чувство, будто бы возле сердца закипает кровь, и вообще он ощущает очень сильный прилив крови, часто лицо краснеет и так далее. То есть страсть гнева, несомненно, зависит от физического состояния человека. Есть, конечно, люди более наклонные к гневу, есть менее наклонные. На самом же деле в каждом из нас присутствуют все страсти, но в ком-то одни страсти действуют сильнее, другие - слабее, а в ком-то - иначе. При страсти гнева очень полезна бывает молитва за тех людей, которые вызывают в нас гнев и раздражение. Пусть даже они нам незнакомы, пусть это люди, может быть, и откровенно плохие, лишь бы в нашем сердце прошла неприязнь по отношению к ним. Но иногда гнев бывает столь силен, что одно упоминание имени и вообще воспоминание в молитве того человека приводит к более сильному гневу. Ты вроде бы хочешь молиться за него, но, поскольку в молитве вспоминаешь о нем, вспыхивает еще больший гнев. В таких случаях нужно молиться просто против помысла гнева, раздражения, не вспоминая о том человеке, пока такое чувство не утихнет. Гнев проявляется и в виде злопамятства, когда мы, обидевшись по какой-то причине на человека, а иногда, может, и обидев его, долго это зло, действительное или мнимое, помним и при всяком воспоминании об этом вновь и вновь в нашей душе восстает гнев. Что тогда необходимо делать? Прежде всего - не видеть, так сказать, очевидного (наверное, ранее я говорил об этом, но повторюсь, "повторение - мать учения"), то есть даже не вспоминать ту ситуацию, которая как будто бы естественным образом приводит к гневу и является поводом для того, чтобы разгневаться, и иначе как будто бы поступить нельзя. Если нам так кажется, то лучше и саму ситуацию никак не вспоминать, изгонять ее из своего ума, потому что отделить эти обстоятельства от своей страсти мы не можем. Сейчас объясню, что значит отделить обстоятельства от страсти. Человек кроткий в подобной ситуации отнюдь бы не рассердился, а гневливый нашел повод для гнева. Причина - в гневливом, а не в обстоятельствах, но поскольку понять этого он не может и не может вспомнить их так, чтобы страсть не начала вновь действовать, то лучше мысленно к ним не возвращаться. Это, между прочим, относится и к другим страстям. Любой случай, любые обстоятельства, воскрешающие в нас страсть, желательно не приводить себе на память, если мы не в состоянии отделить эти соблазнительные события от собственной страсти, также не следует вспоминать и какое-то конкретное событие. Потому что здесь кроется некоторая дьявольская хитрость. Увидев что-то соблазнительное в отношении, например, блудной страсти, или гнева, или чревоугодия - чего угодно, мы думаем: "Ну как же этим не соблазниться? Ведь эта же вещь вкусная. Как же ее не съесть, как же мне не испытывать влечения к пище?" Или: "Как мне не соблазниться этим мужчиной (или женщиной), если он красив?" Или: "Как мне не разгневаться, когда он сказал мне то-то, то-то и то-то? Кто тут не разгневается?" Этой мнимой справедливостью дьявол нас искушает и соблазняет. Поэтому нам нужно стараться ее не видеть, сделать для себя эту самоочевидную вещь отнюдь не очевидной. Раз мы не можем разоблачить эту, так сказать, дьявольскую хитрость, значит, и вовсе отвергнем все это. Не видеть и самой вещи! Вы скажете: "Как можно не видеть самой вещи, если мы на нее взираем, если она - перед нашими глазами?" Но можно так молиться, что глаза будут видеть, также и другие чувства будут воспринимать, а сердце, ум отвратятся от происходящего перед нами. Конечно, это трудно, но это единственный способ удержаться от соблазна. Не думайте, что если мы скроемся от людей и вокруг нас вообще никого не будет, то мы не будем соблазняться, допустим, гневом. Мы уйдем в пустыню, но гнев останется с нами, и дьявол найдет случай, чтобы вновь нас прельстить и попрать этой отвратительной страстью. Гнев будет с нами. Поэтому нужно научиться не видеть очевидного, не верить как будто бы совершенно справедливому.

По каким причинам разрешается гневаться? Есть две причины: это грех (то есть позволителен гнев против греха) и ересь, заблуждение. Перестанем гневаться в отношении этих двух вещей, значит, подчинимся греху, иногда действующему внутри нас самих, а иногда - через какого-нибудь соблазняющего нас человека. Если не будем гневаться против ереси, то под предлогом кротости поддадимся заблуждению и отойдем от Православия, то есть от единственной спасительной Церкви. Часто люди ведут себя безразлично по отношению к ересям, заблуждениям отнюдь не потому, что они кроткие, а по той причине, что им это совершенно безразлично. Правда ли, неправда ли, истина ли или заблуждение - им все равно, для них это не является чем-то значимым. Потому они охотно уступают, поддакивают даже в тех случаях, когда какой-нибудь сектант, или еретик, или безбожник говорит им явное кощунство. Приведу такой пример. Один ученик Паисия Великого, если не ошибаюсь, совершал небольшое путешествие. Попутчиком его был иудей. И этот иудей стал говорить ему против Христа, а тот, как будто бы сохраняя кротость и спокойствие, не желая вступать в спор, сказал: "Может быть, ты и прав". Когда же он пришел к своему учителю Паисию Великому, тот его к себе не впустил. Ученик спрашивает: "Почему ты меня не пускаешь?" Он ему отвечает: "Я не вижу на тебе благодати Святого Духа. Что ты сделал?" Тот стал вспоминать и рассказал о том случае, едва его вспомнив. Он даже не придал этому значения, а благодать Божия от ученика того отошла. Потому в подобных ситуациях отнюдь не нужно проявлять кротость, но, наоборот, твердость, и ни в коем случае никому не уступать. Может быть, лучше нам до некоторой степени поддаться даже и греховному гневу, а то бывает и греховная кротость, что гораздо хуже. Также если какой-нибудь человек будет соблазнять нас на грех (неважно, на какой) и мы смиримся перед ним, уступим ему, то это отнюдь не будет кротостью, это будет хуже любого гнева. Допустим, нас уговорят украсть или украдут на наших глазах, а мы, имея возможность воспрепятствовать, явимся соучастниками, ради того чтобы остаться спокойными. Эту оговорку я делаю потому, что сталкивался с такими случаями, когда люди под предлогом кротости отрекались от своих убеждений или по крайней мере вели себя очень и очень, так сказать, мягко. В конечном счете в жизни они совершали тяжкие нравственные преступления, потому что на самом деле были отнюдь не кроткими, а просто совершенно безразличными к вере, к христианской нравственности и вообще к Церкви. В этом отношении они были спокойны. Если бы захотели отнять у них какое-то имущество или оскорбили бы их, то здесь они повели бы себя твердо, рьяно. Но когда дело касается Церкви, то, поскольку для них это ничего не значит, они бывают безразличны.

Следующая страсть - сребролюбие. Страсть сребролюбия, любостяжания, по выражению Нила Сорского, противоестественна человеку, но если он поддался ей и она в нем укоренилась, то бывает очень трудно от нее избавиться. Конечно же, она все-таки есть во всех нас, - может быть, мы не такие уж корыстолюбивые, но до некоторой степени она во всех нас присутствует, потому что часто, когда нам приходится выбирать между своим благополучием и благополучием окружающих нас людей, нам бывает трудно в ущерб себе поддержать нашего ближнего, это нужно иметь в виду. Здесь подразумевается не только милостыня. Случается, что какой-то человек наносит нам ущерб, и тогда нам приходится претерпевать его поневоле. Если мы от этого испытываем скорбь, то, значит, в нас есть страсть сребролюбия. Чем полезно бороться против нее кроме молитвы? Наперекор своей страсти совершать добрые дела. Почувствовал, что в тебе действует сребролюбие, - возьми и не только дай ту милостыню, какую хотел дать, но дай еще больше. Кто-то нанес тебе ущерб - постарайся, если возможно, стерпеть это, простить. Бывают, конечно, в жизни такие случаи, когда сделать это невозможно, потому что от нас зависят и другие люди. У семейных - это их семья, у монашествующих - братство или сестричество. Иногда и угодники Божии судились за имущество. Например, святитель Игнатий Брянчанинов вступил в суд с окрестными крестьянами за то, что они захватили монастырские земли. Сделал он это потому, что земли были отобраны у его братства. Естественно, братству они были нужны: их можно было обрабатывать, они приносили некоторый доход и пропитание для насельников обители. Святитель Игнатий, думая прежде всего о братиях, пресек, можно сказать, корыстолюбие крестьян. Так что вещь эта тонкая, невозможно вести себя чересчур просто. Конечно, есть люди очень ревностные, сильные духом, которые готовы на все, способны все раздать. Но потом такой человек сам будет нуждаться в чьей-то помощи, и, значит, ему даст кто-то другой. Были и такие нравственные герои, как святитель Иоанн Милостивый, который все раздавал. Один благодетель, видя, что святитель даже не имеет чем укрыться (а он являлся Патриархом Александрийским, это была одна из самых величайших патриарших кафедр в древности), поскольку все раздает нищим, купил ему одеяло. Тот поблагодарил благодетеля, а потом пошел и продал одеяло, деньги же вновь раздал нищим. Благодетель случайно увидел, что одеяло опять продается. Он снова купил его и принес Патриарху. Эта борьба продолжалась до тех пор, пока все-таки Иоанн Милостивый не победил. Благодетель понял, что все его усилия бесполезны. Но таких людей, как Иоанн Милостивый, немного, и брать на себя подвиги выше своей меры не нужно. Мы все раздадим, отдадим свое одеяло, а потом нам станет холодно. Мы начнем переживать, ругать себя: "Зачем я это сделал, как же мне теперь быть, я поступил глупо". Начнем предпринимать что-то, для того чтобы как-то возместить лишение. В конечном счете мы ничего не выиграем, а только обнаружим свою немощь и еще больше согрешим - будем роптать. Надо делать все по силе, тем более если от нас зависят другие люди. Предположим, я возьму и все раздам, а что будет с братством в монастыре? А если так же поступит человек семейный, то что будет с семьей? Разные есть подходы. Один подвижник, правда не причисленный к лику святых, но, несомненно, святой жизни, - иеросхимонах Арсений (русский подвижник, живший на Афоне) имел необыкновенное нестяжание, и он все-все раздавал. Во время русско-турецкой войны, когда ничего нельзя было продать, он и еще один брат, вместе с которым он жил, - монах Николай изготовляли какие-то поделия, кажется ложки или что-то подобное. Но продать их было некому, потому что всем было не до того. Когда война закончилась, они думали, что продадут ложки, купят все необходимые вещи и, так сказать, спокойно заживут. Их потребности были минимальными: лишь бы имелся хлеб. Питались они сухарями и стручковым перцем - и все, больше почти ничего не ели. Еще им необходимы были елей для лампад, вино и просфоры для литургии, также они нуждались в одежде. Больше их ничего не интересовало. Итак, они думали, что сейчас купят все необходимое. Тем временем к ним случайно забрел какой-то бедный монах, лишившийся кельи, не имевший никакого имущества, и Арсений взял и отдал ему все ложки. Николай стал роптать: "Как же так, что же мы теперь будем делать?" А тот просто молчал. "Ничего, как раньше терпели, так и дальше будем терпеть". Арсений, так сказать, заставил Николая поневоле терпеть нужду, но он вытерпел. Прошло время, тот подвижник - Николай отошел ко Господу, должен был отойти и Арсений, но ему было видение, что ради некоторых учеников он проживет еще несколько лет, и Господь продлил ему жизнь. К нему собрались немногие ученики, человек восемь (но все-таки для афонского отшельника это много, обычно отшельники имеют одного-двух учеников, а у Арсения было восемь человек). Им также жить с ним было очень тяжело (жили они вместе). Арсений все раздавал, и часто они терпели лишения. Ученики роптали на него и говорили: "Кто может понести твое нестяжание?" А он молчал. Конечно, можно и так поступать, но если даже афонские подвижники, отшельники, едва выдерживали такое нестяжание и нищету, от него происходящую, то как мы можем требовать от наших близких, семейных, чтобы они такое терпели? Значит, мы должны заботиться об их? благосостоянии, но одновременно стараться не впадать в корыстолюбие и совершать одну из важнейших христианских добродетелей - милостыню. И монастырь, разумеется, должен заботиться о братстве, но в то же самое время нельзя думать только о себе, нужно стараться по возможности помогать ближним.

В отношении борьбы с другими страстями, например: с гневом, чревоугодием и всеми прочими - можно сказать, что также необходимо стараться делать нечто противоположное своей страсти. Но все должно быть разумно и умеренно. Надо знать свои и телесные, и, самое главное, духовные возможности и не брать на себя подвиг выше меры. То есть не пытаться приобрести такое нестяжание, которое станет для тебя невыносимым, не силиться так подвизаться в посте, чтобы изнурить себя и потом быть вынужденным оставить всякий пост. Все должно быть разумно. Не уклоняться ни в ту, ни в другую сторону, знать свою меру.

Далее идет страсть блудная. Это одна из самых ужасных, самых страшных страстей. Говорят, что брань с нею бывает у человека на протяжении всей жизни. Редко кто достигает того, чтобы совершенно, полностью от нее избавиться. Блудная брань самая тяжелая и самая продолжительная (кроме того, тяжелой борьбой для христиан является хульная брань). Если мы воздерживаемся в пище, то это уже несколько ограничивает блудную страсть. Если мы молимся, понуждаем свой ум сохранять чистоту, то, значит, довершаем дело. Но без воздержания в пище невозможно овладеть блудной страстью хотя бы несколько (я уж не говорю о том, чтобы совсем ее победить), связать ей, так сказать руки, чтобы она не действовала свободно. Преподобный Иоанн Лествичник про эту страшную страсть говорит так: "Не верь своему телу, пока оно не ляжет в гроб". Бывали случаи, когда некоторые старцы, понадеявшись на свои подвиги и даже на свою старость, впадали в этот страшный, отвратительный грех. Необходимо постоянно остерегаться, всегда быть начеку, сторониться близкого общения с противоположным полом, чуждаться каких-то двусмысленностей и, конечно же, избегать разнообразных соблазнов, не только откровенных, но и того, что отвратительными впечатлениями возмущает в душе блудную страсть. Самое же главное, что необходимо в борьбе с этой страстью, - это твердая решимость. Может быть, она важна и в отношении других страстей, но здесь важна особенно, поскольку блудная страсть почти для всех является одной из самых опасных. Человек должен выдвинуть для себя такое положение: "совершить грех блуда невозможно". Уже одно это очень облегчает борьбу. Если мы любим себя, свою плоть, до такой степени, что считаем лучшим как-то блудную страсть утолить, чем мучить себя, то мы не сможем выдержать. Я уж не говорю о помыслах, это очень тяжело - бороться с помыслами, и тем не менее необходимо, но мы даже на деле совершим грех, если не будем иметь твердой решимости, не сочтем блуд невозможным для себя. И когда я такую решимость уже имею, тогда я, конечно же, буду искать средства, для того чтобы исполнить свое доброе намерение, оградить себя от этой омерзительной страсти. А если у меня нет такой твердой решимости, то мне ничто не мешает преступить границу, - собственно, и границы-то для меня нет. Когда у человека бывает борьба с блудной страстью, он начинает прибегать ко всем средствам, какие для него возможны. Неопытные прежде всего вспоминают о посте. Для большинства людей он имеет значение, но не принципиальное, не самое главное. Однако есть люди настолько крепкие телом, что если они не будут ограничивать себя в пище, то никакая самая пламенная молитва им не поможет. Таких, правда, сейчас мало, потому что в основном все мы немощные, но есть. К сожалению, бывает так, что человек во всех отношениях больной и немощный испытывает очень сильную страсть (не знаю, почему: то ли от дурной наклонности, то ли оттого, что порок этот развился). И он не в состоянии воспользоваться таким легким и как будто бы простым, доступным средством, как пост. Пост ему необходим, но кардинального облегчения он ему принести не может. Здесь в первую очередь нужна усиленная молитва, в особенности молитва Иисусова, а также обладание своим умом. Приобрел это обладание, научился справляться, значит, ты страсть эту уже несколько обуздал. И еще надо сказать... Может быть, нескромно об этом говорить, и тем не менее, поскольку почти всем приходится с этим сталкиваться, и потому я вынужден об этом сказать, - чем проявлять ложную скромность, а потом совершать нескромные поступки, лучше в словах проявить нескромность, а на деле вести себя целомудренно. Во время борьбы с блудной страстью особенно важно хранить самообладание. Самообладание не в том смысле, что тебя одолевают помыслы, ты им поддаешься, уже увлекаешься ими и одновременно пребываешь совершенно спокойным. Это не самообладание, это цинизм. А самообладание состоит в том, чтобы бороться и в то же самое время хранить твердость духа, не смущаться ни сильными, отвратительными, чрезвычайно соблазнительными помыслами (потому что не всегда это происходит от нашей природы, часто эту нечистоту приносит в нашу душу дьявол), ни ощущениями и отвращать ум свой от возбуждаемых в нас помыслов и ощущений. Конечно, отвращать его не значит просто, так сказать, переводить на какой-то посторонний нейтральный предмет, скажем начинать любоваться природой, - это не поможет. Нужно отвращать ум от греховных ощущений, помыслов и усиленно внимать молитве, прежде всего Иисусовой молитве. Когда у нас бывает сильная брань - любая: блудная ли, гнева ли или другая - очень полезны краткие молитвы, в особенности молитва Иисусова. Если мы будем бесконечно повторять самые длинные, самые трогательные молитвы, даже такие, какие по видимости направлены именно против блудной брани - есть такие особые молитвы, или станем непрестанно молиться каким-нибудь угодникам Божиим, то пользы не получим. (Вообще-то, делать все это можно, но лишь иногда). В первую очередь подразумевается блудная брань, но и во время брани против других страстей, с чрезвычайной силой возмущающих нашу душу, длинные молитвы не помогают, так как наш ум уже становится союзником дьявола, во время этой бури он начинает услаждаться грехом. И потому здесь краткая молитва - гораздо более удобное и могущественное орудие, чем молитва длинная. Читая длинную молитву, мы так отвлекаемся, что устами или в уме произносим ее, а на самом деле совершенно углубляемся в рассматривание греховных помыслов. Краткая же молитва помогает нам опомниться. Я, кажется, уже говорил, что при сильной брани лучше читать молитву вслух, за исключением тех, кто особенно преуспел в этом отношении, преуспел до такой степени, что уже молится, скажем, умом в сердце, - такому, конечно, лучше вникнуть во внимательную сердечную молитву, чем молиться устами. А кто этого не имеет, у кого молитва, так сказать, колеблется между молитвой умной (умственной) и устной и кто во время бури греховных помыслов какого бы то ни было характера - блудных ли, или гневных, или еще каких-нибудь - увлекается ими и ум его возмущается, тому лучше говорить молитву вслух. Молитва, произносимая вслух, заставит его опомниться. Если же такой возможности нет, то надо говорить молитву хотя бы одними устами, чтобы как-то напоминать себе, даже телесным образом, о том, что ты молишься, - потому что иногда так увлекаешься грехом, что забываешь об этом. Также полезно в это время взирать на иконы Спасителя, Божией Матери, чтобы и глаза, и слух, и уста - все заставляло тебя опомниться. Дьявол наводит на нас забвение - мы же должны всеми средствами возбуждать в себе именно память Божию, каковой является молитва Иисусова, поскольку другое ее название - память Божия.

Не правы и те, которые, борясь с блудной страстью, надеются только на пост и другие телесные подвиги, и те, которые, занимаясь Иисусовой молитвой, умным деланием, думают совершенно обойтись без воздержания в пище и без поста. К сожалению, в жизни мне приходилось сталкиваться с обеими этими крайностями. Бывает печально падение, случившееся оттого, что человек надеется только на пост и притом ничего не может сделать со своей душой, никак не может обуздать ее страстные порывы. Мне приходилось встречать и другое: человек как будто бы ревнует о молитве Иисусовой, но совершенно нерадив в отношении воздержания в пище, поклонов и прочего подобного, хотя по его телесному состоянию ему это необходимо. Из-за этого нерадения он подвергается сильнейшим искушениям, а иногда и падениям. Итак, сейчас мы сказали о блудной страсти.

Далее идет страсть печали, скорби. Кроме молитвы Иисусовой одним из самых могущественных средств против этой страсти является сознание того, что скорби мы терпим по причине наших грехов. Скорби - это естественное наказание, следующее за нашей греховностью, естественное ее последствие. И когда мы это осознаем, терпеть нам бывает гораздо легче. Не всегда вид скорби совпадает с характером греха так очевидно: каков грех - такова и скорбь, бывает, что явную связь проследить нельзя. И тем не менее в любом случае скорбь - последствие греха, и осознание этого, покаяние в своих грехах, в особенности в тех, которые мы можем вспомнить, и даже вообще в своей греховности облегчает терпение скорбей, делает их какими-то удобоносимыми. Кроме того, нужно сознавать, что жизнь - это есть, как она названа в Священном Писании, "юдоль скорбей" и совершенно от них избавиться невозможно. Какими бы мудрыми, рассудительными и пусть даже добродетельными мы ни были, все равно от скорбей не уйти. И если мы будем роптать, возмущаться, то к внешней скорби, огорчению от каких-то неприятностей добавим еще и внутреннюю горечь - ропот, и тогда уже действительно будет невыносимо. С Божией помощью можно терпеть все. Вспомним хотя бы тех новомучеников российских, которые десятками лет пребывали в лагерях. Иные в общей сложности проводили в них лет двадцать, многие погибали от невыносимых условий содержания, и тем не менее они терпели, духовно преуспевали, исполнялись благодати, соблюдали заповеди, когда, казалось бы, ради того чтобы только выжить, можно было, так сказать, извинить себе все. Также юродивые Христа ради добровольно брали на себя невыносимые скорби подвижнической жизни и совмещали в своей жизни все вообще подвиги христианские: столпничество, пост и все что угодно. Значит, мы не в состоянии иногда что-то терпеть не потому, что это невозможно вытерпеть, а потому, что считаем себя достойными лучшей участи. Если бы мы, подобно разбойнику, воскликнули: "Достойное по делам моим приемлю, помяни меня, Господи, во Царствии Твоем!" - то терпеть нам было бы гораздо легче. Вы видите: два разбойника страдали возле Господа, один роптал, говорил: "Если ты Христос, спаси Себя и нас", другой сказал: "Достойное по делам нашим принимаем" (см. Лк.23:39-42). Разбойник, сказавший, что он принимает достойное по делам своим, от одного этого безропотного смирения приобрел необыкновенную веру в тот момент, когда даже ученики ее потеряли, и произнес: "Помяни меня, Господи, когда приидешь во Царствие Твое!" Вот что бывает от безропотного терпения скорбей.

Скажу вам, что сегодняшний наш разговор - это лишь беглый обзор страстей, по ходу которого я даю некоторые второстепенные советы. Самый главный совет был уже дан мною в предыдущей беседе: необходимо молиться Иисусовой молитвой. Без молитвы, без понуждения себя к молитве Иисусовой ничто не поможет, ничто не принесет ни малейшей пользы и все эти советы окажутся просто пустословием. Даже если бы мы не знали всего того, что я говорил в беседе, но истово молились, то мы вполне могли бы бороться со страстями. А если мы будем это знать, но не будем молиться, то никакие советы нам не помогут. Мы не сможем вытерпеть никакой скорби, если не будем иметь помощи Божией, приобретаемой прежде всего через непрестанную молитву Иисусову.