После этого Тертуллиан показывает, до какого явного безумия доводит слепая ненависть к христианскому имени. «Ненависть, которую толпа питает к этому имени, у большинства людей так слепа, что они, даже хваля христианина, вменяют ему в преступление его имя. «Кай, – говорит один, – хотя добрейший человек, но христианин. Удивительно, – говорит другой, – что такой умный человек, как Луций, сделался христианином». А никто и не подумает, что Кай добр или Луций умен, потому что они христиане, или они потому христиане, что один умен, а другой добр. Некоторые даже предпочитают вредить себе, лишь бы не мириться с именем, которое им так ненавистно. Муж, не имеющий более повода к ревности, разводится с женою, которая, сделавшись христианкою, стала целомудренною. Отец лишает наследства покорного сына, прежнее непослушание которого охотно переносил. Господин прогоняет от себя верного раба, с которым прежде обходился кротко. Ненависть к христианскому имени берет верх над всяким добром, проистекающим из него. Может быть звук этого слова непривычно поражает уши, или оно звучит зловеще, оскорбительно или намекает на бесстыдство? Нисколько! Слово христианин происходит от греческого слова, означающего помазание. Когда произносите его неправильно, то оно и тогда не имеет другого значения, как только добрый, приятный. Следовательно, ненавидят невинное имя невинных людей; ненавидят секту, получившую имя от имени ее Основателя» (гл. 3).

В оправдание своей ненависти к христианскому имени язычники указывали, что христианская религия не дозволена законом. Non licet esse vos (вам не дозволено быть), обыкновенно говорили язычники христианам. В виду этого Тертуллиан рассматривает вопрос о том, что такое закон, каково должно быть отношение к нему, и как все религиозные законы должны применяться к христианам. Вопреки пристрастию римлян к старинным законам и взгляду на них, как на нечто неизменное, Тертуллиан говорит, что закон, как произведение человеческое, подлежит изменению и улучшению, и доказывает это фактами из истории. «Разве лакедемоняне не исправили законов Ликурга? А разве вы сами не очищаете громадный и спутанный лес ваших древних законов новыми рескриптами и эдиктами императоров? Разве император Север, этот коренной враг нововведений, не уничтожил вопреки почтенной древности древний Папиев закон, который преписывал иметь детей раньше срока, назначенного Юлиевым законом для заключения брака? Варварский закон, позволяющий заимодавцу умерщвлять несостоятельного должника, также уничтожен с общего согласия всего народа. Смертная казнь заменена позорным клеймом на лбу и конфискацией имущества. Сколько законов ждут реформы, если действительно законы пользуются уважением не на основании их древности или заслуг законодателей, а соразмерно с проникающей их справедливостью! А пока они признаются несправедливыми, мы имеем право осуждать те законы, которые осуждают нас (гл. 4).

Не безынтересно для нас заметить, что у нас человеческий каприз решает вопрос о божестве. Если бог не понравится человеку, он не будет богом; здесь человек должен проявить милостивое расположение к богу. Взглянув в летописи, вы узнаете, что Нерон первый извлек императорский меч и открыл первое жестокое гонение против последователей христианской религии, которая при нем только стала распространяться в Риме. Но мы считаем за честь себе, что имеем его во главе наших гонителей, потому что кто знает Нерона, тот поймет, что только что-нибудь слишком хорошее могло преследоваться Нероном. Домициан, наследовавший часть Нероновской жестокости, хотел последовать примеру своего предшественника, но вскоре прекратил гонение. Таковы были всегда наши преследователи – люди несправедливые, безбожные, презренные. Напротив, из всех государей, знавших и уважавших права божеские и человеческие, укажите мне хоть одного, который гнал бы христиан. Что же после этого значат все законы, которые приводили в исполнение только безбожные, несправедливые, презренные, жестокие, пустые, сумасшедшие императоры? Траян отчасти обессилил их указы, запретив разыскивать христиан. Их не признавали ни Адриан, интересовавшийся всем, ни Веспасиан, покоритель иудеев, ни Антонин, ни Вер. Между тем, конечно, было бы приличнее истреблять шайку злодеев (христиан) добродетельным государям, а не тем, которые сами были злодеи» (гл. 5),

Другим основанием языческой ненависти к христианам служили ходившие в обществе слухи о безнравственности христиан. По этому поводу Тертуллиан сообщает, что именно говорили худого про христиан, и дает видеть, как все это неправдоподобно. «Говорят, что в наших мистериях мы убиваем ребенка, съедаем его, и после этого пира мы совершаем развратные поступки, между тем как собаки, пособники наших постыдных наслаждений, тушат факелы, освобождая нас от излишнего света и стыда за позорные страсти. Вы толкуете об этом давно, но ни разу не подумали разузнать правду с тех пор, как начали говорить об этом. Известность христианской религии началась со времени Тиверия. Истину возненавидели, как только она открылась людям. Сколько чуждых ей людей, столько и врагов: иудеи ненавидят ее из зависти, войско – вследствие испорченности, рабы – по характеру своего положения. Постоянно нас держат как бы в осаде, постоянно нас предают; часто врываются насильственно в наши собрания. И что же! Слышал ли кто у нас крик умерщвляемого дитяти? Назовите хоть одного доносчика, который показал бы на суде запекшуюся на губах наших кровь, как у циклопов и сирен? Заметили вы на наших женах христианках какие-нибудь следы развратных оргий, которые вы нам приписываете? А если, по вашим словам, мы постоянно скрываемся, то каким образом могли быть отрыты наши преступления? Сами преступники, участники в мистериях не могли выдать их, потому что во всех мистериях обязательно соблюдается тайна. Но если христиане не изменяют сами себе, то значит их могли выдать посторонние люди? Но каким образом люди, чужие нам, могли познакомиться с нашими мистериями, когда все посвящения пугают профанов и удаляют лишних свидетелей? Если же вы прислушиваетесь к молве, то всякий знает, что такое молва. Она постоянно лжива; даже и тогда, когда она передает истинное, она не перестает обманывать: она вплетает ложь в истину, что-либо прибавляя или убавляя в ней, или же придавая ей иной вид.

Ее характер таков, что она существует только тем, что лжет; она живет дотоле, пока возвещаемое ею не сделается достоверным, и после этого исчезает, так как все достоверное лежит вне области молвы. Поэтому молву никто не приводит в свидетели, и верить ей может только глупый, потому что умный не может верить неверному» (гл. 7).

Доказав недостоверность источника, из которого вышли слухи о христианской безнравственности, Тертуллиан обращается к человеческой природе, показывая, как противны ей преступления, приписываемые христианам. «Призываю в свидетели, – говорит он, – человеческую природу против тех людей, которые подобные слухи считают достойными вероятия. Положим, что мы действительно обещаем вечную жизнь в награду за такие преступления. Но я спрошу вас, согласитесь ли вы купить эту награду столь дорогой ценой? Придите вонзить меч в сердце дитяти, которое никому не сделало зла и которое вы считаете собственным вашим дитятей. Если же столь варварское дело поручается другому, то придите посмотреть на смерть подобного вам человека, лишающегося жизни прежде, нежели вкусил ее. Берите не остывшую кровь, мочите в ней хлеб и ешьте с удовольствием. Во время пира внимательно замечайте места, занимаемые матерью и сестрой, чтобы не ошибиться, когда собаки потушат светильники, так как было бы преступлением не совершить нечестивого поступка. Теперь ответьте мне: желаете ли вы бессмертия на этих условиях? Если нет, то вы не должны верить, что вечная жизнь покупается такой ценой. Если бы вы и поверили, вы не захотели бы; а если бы и захотели, то не могли бы. Если же не можете совершить, то не должны верить этому, потому что христиане такие же люди, как и вы» (гл. 8).

Развивая далее свою мысль о невиновности христиан в возводимых на них преступлениях, Тертуллиан указывает, что слишком грубое нарушение законов человеческой природы и попрание лучших человеческих чувств возможно только в язычестве, которое учится преступлениям у своих богов, тогда как предписания христианской религии заставляют христиан тщательно избегать всего дурного и тем более проступков, противных человеческой природе.

«В Африке, – говорит он, – открыто приносили детей в жертву Сатурну вплоть до проконсульства Тиверия, который повесил жрецов Сатурна. Но эти преступные жертвоприношения совершаются и до сих пор, только тайно. Ежели Сатурн не пощадил собственных детей35, то может ли он щадить чужих детей, которых приносят по добровольному обету родители? Древние галлы приносили людей престарелых в жертву Меркурию. Трагические поэты пусть расскажут вам о кровавых обычаях Тавриды. Но в Риме, в этом набожнейшем городе благочестивых потомков Энея36, разве не поклоняются Юпитеру (Латиару), статуя которого во время игр окропляется кровью преступников? А нам, которым запрещено всякое убийство, непозволительно также убивать в утробе матери, прежде чем плод сформируется в человека. Об ужасных кровавых пирах вы можете прочитать у Геродота,–- что некоторые народы для скрепления заключенных договоров выпивают друг у друга немного крови, выпущенной из плечевых вен. Но к чему нам ходить так далеко, когда посвященные в мистерии Беллоны должны пить кровь из рассеченного ребра? Разве подверженные эпилепсии не сосут у вас с жадностью кровь преступников, убитых на арене, для своего исцеления? Разве не питаются человеческой кровью те, которые едят убитых на арене животных, отрывая куски от кабана, от оленя? Стыдитесь за ваши заблуждения относительно христиан, которым воспрещено употреблять на пирах даже кровь животных, и которые по этой причине воздерживаются даже от употребления в пищу животных, удушенных или умерших естественною смертью, из боязни оскверниться кровью, хотя бы оставшейся во внутренностях! Неужели вы можете считать виновными в человеческой крови тех, которые, вы видите, питают ужас к крови животных? Затем, кто развратнее тех, которых приучил к разврату сам Юпитер?37 Подумайте, насколько заблуждения способны увеличить разврат среди вас, преданных разнузданной роскоши! Вы выкидываете своих детей; следы таким образом рассеянного семейства необходимо должны изгладиться. Таким образом, заблуждения, увеличиваясь из поколения в поколение, усиливают и упрочивают разврат. Наконец, так как ваша страсть путешествует с вами повсюду, на родине, за пределами ее, за морями, то может случиться, что дети, происшедшие от вашей невоздержности, рассеянные по всем местам, неизвестные вам самим, встретятся друг с другом или с родителями, не признавая родства между собою. Самая строгая и надежная чистота оберегает нас от подобного результата, чистоте мы обязаны тем, что она предохраняет нас от прелюбодеяния и от любострастия в брачной жизни, как и от разврата. Некоторые, избегая в течение всей своей жизни этих заблуждений, сохраняют девство до могилы и умирают старцами по возрасту, детьми по чистоте» (гл. 9).

От обвинений в безнравственности Тертуллиан переходит к общественно-государственным обвинениям христиан в безбожии, в содержании странной и недозволенной религии, в оскорблении величества, в недостатке патриотизма, в том, что христиане – виновники общественных несчастий и, наконец, в бедственном положении христиан.

На самое распространенное обвинение в безбожии он говорит: «Мы перестали почитать ваших богов с тех пор, как узнали, что их нет. Христиане были бы достойны казни, если бы было известно, что боги, которых они не почитают, существуют в действительности. Но для нас, говорите вы, они суть боги. Мы от вас самих переносим дело к вашей совести; пусть она обвинит нас, если в состоянии отрицать, что ваши боги были людьми. Если же и заспорит с нами, то будет обличена древними своими книгами, из которых она получила сведения о богах, потому что они до сего времени свидетельствуют и о городах, в которых эти боги родились, и о странах, в которых оставили по себе следы, и в которых показывают их гробницы. Раньше Сатурна у вас не было ни одного бога. Ни Диодор Сицилийский, ни Фалес, ни Кассий Север, ни Корнелий Непот и никто из историков не говорит о нем иначе, как о человеке. Гора, на которой он жил, получила название Сатурнийской; город, основанный им, до сих пор называется Сатурнией. Наконец, вся Италия, потерявши имя Энотрии, стала называться Сатурнией. Он первый дал законы этой стране, и с его времени стали чеканить монету с его изображением, почему он и считается покровителем общественной казны. Следовательно, Сатурн – человек, а если человек, то сын человека, а не неба и земли. Но так как родители его неизвестны, то легко можно было почесть его за сына неба и земли, которые по справедливости могут называться отцом и матерью всех людей. Я умалчиваю о том, что в те отдаленные времена люди были настолько грубы, что вид нового человека поразил их, как какое-нибудь божество, когда и теперь их просвещенные потомки в число богов включают людей, смерть которых удостоверна общественным трауром (гл. 10).

Не осмеливаясь отрицать, что ваши боги были людьми, вы решились утверждать, что они стали богами по смерти. Посмотрим, какие могли быть тому причины. Прежде всего нужно допустить существование верховного бога, который бы мог сообщать божественность людям. Ведь не могли же бы получить божественность те, которые не имели ее, и никто не мог бы им дать ее, кроме того, кому она собственно принадлежит. Итак, если есть существо, способное делать людей богами, я перехожу к разбору причин, которые оно могло иметь для сообщения людям божественности. Я не нахожу других к тому причин, кроме услуг, в которых бы этот великий бог имел надобность от их содействия. Но, во-первых, неприлично, чтобы он имел нужду в помощи другого и, притом, умершего; приличнее было бы с самого начала создать (себе в помощники) какого-нибудь другого бога. А затем я не вижу даже надобности в существовании этого нового бога. Не может быть несовершенным то существо, которое все сотворило, и не может оно нуждаться в помощи Сатурна и его потомства. Но вы находите другую причину, полагая, что божественность дается в награду за заслуги. Итак, я хочу рассмотреть заслуги ваших богов: достойны ли они быть вознесенными на небо, или быть низвергутыми в тартар. Туда обыкновенно низвергаются нечестивые, делающие кровосмешение с матерями и сестрами, прелюбодеи, обольстители девиц, мужеложники, убийцы, воры, грабители и все те, которые походят на кого-нибудь из ваших богов, из которых вы не можете выставить ни одного, свободного от преступлений и порока, если только не отвергнете его человеческого происхождения. Допустим, что они были честные, хорошие, безупречные люди. Однако же, сколько вы оставили в аду людей, которые превосходнее их, каковы Сократ по своей мудрости, Аристид по своему правосудию, Фемистокл по своей храбрости. Верховный бог ваш, зная наперед, что будут эти лучшие, достойнейшие люди, должен бы дождаться их, чтобы принять их в число богов (гл. 11).

Что же касается самих изображений (статуй), я замечаю, что они составлены из того же самого материала, как всякого рода обыкновенные сосуды и орудия. Художник делает и переделывает их по своей воле, поступая с ними самым жестоким образом. Мы должны утешаться, смотря на то, что они для достижения божества притерпевают те же самые муки, которым вы нас за них подвергаете. Вы скоблите ребра христиан железными когтями; но члены ваших богов подвергаются большему мучению от топоров, скребков и пил. Нас сожигают на огне; то же происходит и с массой, из которой лепят изображения ваших богов. Нас присуждают работать в рудниках; но оттуда берут свое происхождение и ваши боги. Ваши боги не чувствуют ни обид, ни оскорблений, ни почестей ваших. Итак, если мы не почитаем статуй и безжизненных изображений, похожих на изображаемых ими мертвецов, то не заслуживает ли скорее похвалы, чем казни, наше отвержение очевидного для всех заблуждения? Раз мы уверены, что богов не существует, может ли казаться кому-нибудь, что мы их оскорбляем?» (гл. 12).

Далее Тертуллиан показывает, что сами язычники повинны в том, в чем обвиняют христиан, – в непочтительности к своим богам, так как домашних богов (ларов) они закладывают, продают и меняют на различные обыденные предметы, а общественных сдают на откуп с аукциона; в жертву им приносят негодных животных, изморенных, истощенных, больных; в литературе представляют их низкие страсти, а на сцене выставляют их в комичном виде, причем роль богов играют презренные люди, нередко рабы; в храмах составляются планы прелюбодеяния, у алтарей ведутся переговоры со сводниками. «Не знаю, – заключает отсюда Тертуллиан, – на кого ваши боги имеют больше оснований жаловаться, на христиан, или на вас самих!» (гл. 13-15).

Христианам далее ставилось в вину, что, при отрицании языческих богов, они содержат какую-то удивительную религию – поклоняются ослиной голове, кресту, солнцу, распятому человеку. Отвечая на эти обвинения, Тертуллиан относительно первого говорит, что выдумка Тацита, приписывающая иудеям поклонение ослам и перенесенная потом на христиан по сходству их религии с иудейской, опровергается самим же Тацитом, который в другом месте своего сочинения говорит, что Помпей, вошедший в иерусалимский храм, не нашел там ни одного идола. С другой стороны, как бы признавая справедливость обвинения, Тертуллиан думает, что язычников не должно бы удивлять и возмущать почитание христианами ослиной головы, так как они сами почитают богиню лошадей Епону. Равным образом не должно удивлять их и почитание креста, который встречается у самих язычников в виде основы их статуй, в виде знамен и трофеев. Обвинение в поклонении солнцу, по мнению Тертуллиана, возникло оттого что христиане молятся, обращаясь на восток, и почитают воскресный день, называемый днем солнца. Но и сами язычники часто молятся на восток и в день Сатурна предаются праздности и пированию (гл. 16).