Обращаюсь теперь к тому, что касается собственно тебя, душа человеческая. Дело идет о твоей участи. Мы утверждаем, что ты должна пережить смертную твою оболочку, чтобы выждать судного дня, и тогда будешь наказана или награждена навеки за свои дела. Для наслаждения или страдания необходимо нужно будет тебе восприять свое тело, свои чувства, свою память. Но между тем люди считают это сектой, глупостью, хвастовством. Вникнем в дело. Когда речь у тебя идет о мертвом, ты называешь его несчастным, не потому, вероятно, что он лишен жизни, но ты считаешь его осужденным и как бы уже наказанным; иногда говоришь ты также, что мертвые блаженны и упокоены. Стало быть, ты признаешь иногда, что жизнь бывает в тягость, а смерть приносит счастье. Если не останется у тебя никакого чувства по смерти, то зачем тебе так лгать, вопреки своей природе, зачем предполагать в покойниках удовольствия или скорби, зачем бояться смерти, после которой нечего уже тебе ни бояться, ни испытывать? (гл. 4).

Все эти свидетельства души тем более вероятны, что обыкновенно бывают весьма просты. Простота делает их народными; а чем более они народны, тем более всеобщи; всеобщность их доказывает, что они естественны и, следовательно, в некотором смысле божественны. Вместо того, чтобы обвинять нас в легкомыслии и глупости, лучше бы вам помыслить о величии природы, от которой происходит авторитет души. Природа есть воспитательница, а душа ее воспитанница: все, чему учит первая, чему научается последняя, происходит от Бога, Который есть Учитель и самой природы» (гл. 5).

В конце Тертуллиан упрекает душу в крайней непоследовательности и неразумии по отношению к христианам. «Христианская истина, – говорит он, – была врождена в тебе (душе), и ты воздвигла гонения на христиан» (гл. 6).

Против иудеев

Сочинение «Против иудеев» написано по случайному поводу. Однажды между христианином и иудейским прозелитом произошел спор о вере, в котором принял участие и Тертуллиан, но вследствие поднятого присутствовавшею при этом публикою шума он не мог убедить иудея в справедливости своих слов. Вследствие этого он решился написать сочинение, в котором в последовательном порядке изложил свои доводы в пользу христианства и в обличение упорствующего в своем ослеплении иудейства («Против иудеев, гл. 1).

Сочинение это вполне аналогично с таким же сочинением св. Иустина: также говорится о временном и относительном значении закона Моисеева и всех его предписаний, о замене его новым законом, данным через Иисуса Христа, доказывается, что явившийся на землю Христос был обетованный Мессия и наконец говорится, что вместо отвергнутых иудеев будут призваны новые народы. Сходство между апологетами усиливается тем, что соблюден тот же порядок изложения, приводятся те же пророчества и опровергаются те же возражения иудеев, например, о возможности рождения Иисуса Христа от Девы, о совместимости Его страданий с Его Божеской природой. Разница между сочинением св. Иустина и трудом Тертуллиана заключается только в том, что второй короче первого и, кроме того, в нем приводятся рассуждения о том, что заповедь, данная Адаму, заключала в себе весь последующий закон, и о седмицах Данииловых, чего нет у св. Иустина.

«При начале мира, – говорит Тертуллиан, – Бог дал закон Адаму и Еве, запретив им прикасаться к плоду дерева посреди рая, и предуведомив их, что они смертью умрут, когда нарушат это повеление. Закон этот был бы достаточен, если бы они сохранили его. В нем находим мы сокровенный корень всех предписаний закона, впоследствии изданного Моисеем, как-то: «возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею; возлюбиши ближнего твоего, яко сам себе; не убей, не укради, не пожелай чужого». Первоначальный закон, данный Адаму и Еве в раю, есть как бы источник всех Божиих постановлений. Словом сказать, если бы они любили Господа Бога своего, то не нарушили бы Его заповеди. Если бы они истинно любили ближнего, – как самих себя, то не поверили бы внушениям змия, и не были бы против самих себя человекоубийцами, лишась бессмертия через нарушение заповеди Божией. Равным образом они воздержались бы от кражи, если бы тайно не вкусили плода и не скрылись от взоров Господних. Они бы не подверглись гибели, постигшей диавола, если бы не положились на слово его, что будут подобны Богу. Если бы они не пожелали чужого добра, то не прикоснулись бы к запрещенному плоду» (гл. 2).

В доказательство того, что Иисус Христос есть истинный Мессия, Тертуллиан приводит известное пророчество Даниила о седминах (Дан. 9, 1, 2, 21-27). «Нельзя не заметить, – говорит он, – с какою точностью пророк обозначает тут время рождения, страдания и смерти Иисуса Христа. Ангел ясно говорит, что «от исхода словесе до Христа» пройдет шестьдесят две седмицы, «и Святый святых помажется»; потом «помазание потребится»; по истечении же семи седмин в одну седмину и в полседмины «рассыплется град, отымется жертва и скончание дастся в опустение». Мы начнем исчисление наше с Дария, когда происходило видение; последующие затем происшествия будут нашими путеводителями. Взглянем на преемство государей. Дарий царствовал 19 лет, Артаксеркс – 40, Кир – 23, Аргус 1 год, Дарий II – 22, Александр Македонский – 12, Сотер – 35, Птоломей Филадельф – 39, Клеопатра – 201/2 Август вместе с Клеопатрою – 13, Август один – 43. Итого, 4381/2. Таким образом, исполнилось 621/2 седьмины, равняющиеся 4381/2 годам до пришествия Иисуса Христа, когда правда вечная водворена, когда Святый святых – Христос помазан, когда запечаталось видение и пророк, и когда загладились грехи, отпускаемые всем верующим во имя Христово. Посмотрим теперь, как исполнились остальные 71/2 седмин. Август жил еще 15 лет после рождества Христова. Ему наследовал Тиверий, царствовавший 22 года, 7 месяцев, 20 дней. В 15 лето его царствования пострадал Иисус Христос, имея от роду около 30 лет40. После Тиверия были императоры: Калигула – 3 года, 7 месяцев, 13 дней, Нерон – 9 лет, 9 месяцев, 13 дней, Гальба 7 месяцев 6 дней, Отон – 3 месяца 5 дней, Вителий – 8 месяцев 10 дней, Веспасиан торжествует над иудеями в первый год своего царствования. Всего прошло 52 года 6 месяцев. Вот как исполнились для иудеев предсказанные Даниилом семьдесят седмин до конечной их гибели. По истечении сих лет пресеклись в стране их жертвы и приношения, которые уже с тех пор не могли быть там отправляемы, ибо помазание сие потребовалось во времена страдания Иисуса Христа» (гл. 8).

Марк Минуций Феликс

Биографические сведения о Минуцие Феликсе крайне скудны, так что нельзя даже с точностью указать ни место его родины, ни время его жизни, т.е. ответить на самые первые и весьма важные вопросы в биографии каждого писателя. На основании некоторых данных, родиной его считают или Рим, или Африку, но ни одно из этих предположений не имеет за себя таких веских оснований, чтобы которое-нибудь из них можно было признать несомненно достоверным. Точно также и относительно времени жизни Минуция нельзя установить строго определенной даты. Можно только утверждать, что он жил не раньше 160 и не позже 250 года, или, по определению Барония, в конце второго и в начале третьего века по Р. X.

Более удовлетворительно решаются вопросы об его образовании, роде занятий и религиозных убеждениях, так как сведения об этих предметах дают и сторонние свидетели, как Иероним, Лактанций и Евхерий, и сам Минуций в своей апологии. Обширное знакомство с поэзией, историей и философией, какое он обнаруживает в своей апологии, убеждает нас в том, что он получил всестороннее образование. Главным образом бесспорно и его основательное знание юриспруденции и ораторского искусства, так как по вступлении в действительную жизнь он избрал своей профессией судебную адвокатуру («Октавий», гл. I) и даже в тогдашнем Риме, где так много было выдающихся адвокатов и ораторов, пользовался большою известностью как ученый и красноречивый оратор. Блаженный Иероним и Лактанций (последний очень скупой на похвалы) дают самые лестные отзывы о нем, как специалисте своего дела: первый называет его «знаменитым адвокатом римским», а второй – «известным среди судебных адвокатов».

В первое время прохождения адвокатской должности, равно как и до этого, Минуций Феликс держался язычества и, несмотря на свою образованность, не возвышался над толпою в своих взглядах на христиан. Подобно большинству язычников, он смотрел на них предубежденно, подозревал их в разных пороках и преступлениях и, когда привлекали их к суду, он как адвокат обвинял их, обрекал на пытки и радовался, когда более слабые отрекались от веры (гл. 28). Но потом он убедился в своем заблуждении, обратился «от тьмы неведения к свету мудрости и истины» (гл. 1), – принял христианство, и доказал искренность своего обращения благочестивою жизнью и святою ревностью о пользе и славе Церкви. Благочестивая настроенность его засвидетельствована Евхерием, еп. Лионским, который ставит Минуция Феликса в один ряд со святыми Киприаном, Иоанном Златоустом и Амвросием, получившими Царство Небесное за свои христианские подвиги. Памятником же его ревности о вере служит его апология, написанная с целью рассеять предубеждение язычников против христианства и дать о нем истинное понятие, как о религии, отличающейся возвышенным учением и доброю нравственностью своих последователей.

Апология Минуция Феликса, изданная, нужно думать, в царствование императора Каракаллы, когда при наступившем затишье от гонений предшествовавшего царствования (Септимия Севера) всего удобнее было обнародовать книгу в защиту христианства, носит название «Октавий» и по внешней форме представляет из себя диалог двух друзей Минуция – язычника Цецилия и христианина Октавия (в честь последнего она получила свое название). Каждый из них в своей речи старается выставить на вид превосходство своей религии и ложность религии противника, в доказательство чего приводится масса всевозможных доводов, но победа, как и следует ожидать, остается на стороне христианина, так как его сильные доводы язычник должен был признать убедительными для себя и потому сам обращается в христианство.

Октавий