Kniga Nr1435
Да как же вы, мудрые люди, и законы пишете, а подумать вам трудно?
Законы пишем, и вы повинуйтесь им.
Так как же?
Что "как же"?
Сынто у меня.
Нет у вас сына. Он Семенов, по зеленщику, у которого вы забирали картофель и капусту тогда по осени. Ведь самито вы Колотилин!
Колотилин.
Колотилин и Семенов что же общего? Чужие вы. Не родные вы.
Ну, а если бы не сын, а дочь, и вот ей семнадцать лет, а мне сорок семь: можно бы мне на ней жениться?
На дочери!
Да ведь вы говорите, что "не дочь", или вот о сыне что он "не сын". Вы както врете: "сын" и "не сын", "дочь" и "не дочь". Очевидно, вы знаете, что он мой сын.
Конечно, знаем.
Ну?
Но не признаем.
В этом и сущность дела: что закон и вообще администрация рождений, конечно, знает о факте родительства и родственной связи, но их отрицает. И жало понятия "незаконнорождаемости" падает в кровь человеческую, в семя и кровь и разрывает их, как лев раздирает в пустыне лошадь. Т.е. тут отвергается святость крови, сила и святость; откуда косвенно проистекло и на наших глазах течет вообще всякое: "убий". Да, если нет и не содержится в крови и семени святого, священного тогда "убий". Моисей, совершенно устранивший понятие "незаконнорожденности" и предупредивший, мудрою разработкою брака, самую возможность прелюбодеяния, по чувству связанности этих двух фактов и написал около заповеди: "не прелюбодействуй" другую, выше: "Не убий". Мы же, составившие и введшие в кругооборот быта понятие "прелюбодействуй", в глубочайшей с этим связи не пугаемся более и "убий". Ни литераторов, ни чиновников детоубийство не тревожит. Некоторых только священников оно тревожит, как моего корреспондента, и они пытаются найти новую формулу брака: как честного, продолжительного, верного друг другу, вообще индивидуально чистого сожития, но с устранением требования других, не всегда, при самом горячем желании, осуществимых подробностей обстановки заключения супружества. Как крестит иногда повивальная бабка так, увы! вечно будет и некоторая сумма очень чистых и верных друг другу семей нелегальных, и, поверьте, в угоду никакому закону они не разорвутся. Об этом мальчике вы говорите:
Он духовно рожден от зеленщика, посему его сын.
Но уж позвольте, я в самом деле родил его, он сидел у меня двенадцать лет на коленях, и, что бы вы ни говорили, с какой бы полицией ни входили в мой дом, я скажу:
Он мой сын.
У вас lex (закон (лат.)), у меня кровь. До сей минуты lex побеждал кровь. Но ведь и христиане были некогда в катакомбах, а потом вышли и овладели империей. Боюсь, чтобы кровь или родство и родительство не выглянули из катакомб и, убрав "зеленщиков", которых вы подставляете в "духовные родители" на место кровных, принимая к себе младенца, не подняли тяжбы и "при" с духом и против духа. Мистицизм крови и семени немножко другой, чем "духовной дружбы", и "духовной любви", и "духовного рождения", и всех этих "всякую шаташеся" идеек, коими вы, как увядшими цветами, увили и увиваете мир. Кровь это живой цветок. И страшно будет, когда он спросит у мертвого цвета: "Откуда ты? и на моем месте?"
Центр вопроса, очевидно, сводится к метафизике рождения, "от Бога" оно или "так..." И к священству родственности, крови.
Тютчев в 60е годы, в эпоху всеобщего нигилизма, ища опор против триумфов Бюхнера, Молешотта, Фохта, Бокля, Спенсера, Дарвина, Геккеля недоуменно и тоскливо спросил: