Чтооо?!!

 Что же делать? Нам тоже трудно. Наш народ ненавидит вас, и кто тут виновен  не буду разбирать, но факт тот, что ни вы, ни я, никто не может погасить вражды, очевидно имеющей для себя причины, и вы помните, как сказал Лоту Авраам: "Если ты пойдешь на восток  я пойду на запад, а если ты на запад  я на восток". Так и надо сделать.

 Что сделать? Выселиться?

 Вы богаты, у вас есть Ротшильды. Да и здесь в Москве есть богачи, Поляков... Турция бедна. Зачем ей Иерусалим? Она продаст, и вы образуете свое королевство.

Не могу здесь не вспомнить слов матери (мачехи) этого еврея, которую я имел все причины уважать особенно глубоко в этой прекрасной вообще во всем ее составе семье. Как сейчас помню  звали ее Анной Осиповной. Белокурая, полная, добрячка без границы, она казалась истинною христианкою, типом христианки, хотя была строгая еврейка. Она немножко картавила и вот раз говорит мне:

 Евгеи никогда не могли и не могут обгазовать цагства. Они слишком гогды для этого. Где цагство  там и князья и царь. Евгеи все равны. Потому, что они не могут допустить возвышения над собою когонибудь, они и не могут иметь государства. От этого мы несчастны.

И я видел, что она гордится своим несчастием, имеющим такое происхождение.

Возвращаюсь к разговору о сионизме.

Я заметил, что своим указанием на Палестину как бы стеснил дух Гого. Он ничего не говорил, но ему, видимо, было трудно. Я стал его утешать.

 Разделиться, когда нельзя жить вместе, есть единственная почва примирения. Почему вам не жить полною и цельною национальною жизнью? Не понимаю. Вы какойто обрывок среди европейцев. Ни начала ни конца. Какието промежуточные у вас занятия.

 Это трудно, это ужасно трудно.

Не помню, чем кончился этот разговор. Но раз у нас был разговор и о христианстве.

 Стаха, вы так любите нашу церковь; говорите, что вас чтото влечет к ней. И ваш брат Джон  чистый русак по грубости, прямоте и великодушию. Почему вы не перейдете в христианство?

 Мы говорили об этом с отцом. "Невозможно,  сказал он,  нам обещаны за это привилегии, права службы, повсеместного передвижения. Это подло  перейти в веру, за переход в которую чтото обещано. Если бы не это препятствие, я вас, дети, не удерживал бы".

Молодой этот еврей гостил одно лето у меня в Б., и у него произошел чудный двухмесячный роман с прекраснейшею русскою девушкою, хорошею музыкантшею, дочерью священника. И в семье этого священника он был прекрасно принят. Роман по разности вер ничем не кончился. Но как они оба плакали! Прошло с тех пор двадцать лет, но таких Ромео и Юлии, истинных, без прикрасы, без преувеличения, я еще не встречал. Главное, оба они были очень чисты и очень бескорыстны. Я же для обоих их был другом, и тоже почти плакал, и тоже сожалею, что люди и неправильный закон помешал соединиться их судьбе. Трудно даже сказать, кто из них кого больше любил. Я видел, что она вся таяла и сияла, а он с самого возникновения рассказывал мне все чувства. Бедная провинциальная девушка грацией души своей закрыла, затмила, бросила, можно сказать, под ноги всех московских умниц и щеголих, каких он знал. Его любовь именно началась с удивления, с восхищения (он мне говорил) и достигла высшей степени экстаза. Такой еще богомольной преданности друг другу я не помню.

И расстались. И разорвались.

Возвращаюсь к умной заметке г. W. Да, "гибридизация" нужна, но нужна для нее обоюдная скромность. "О верующей жене спасается неверующий муж, и о верующем муже спасается неверующая жена",  сказал апостол (Поел, к Коринф., гл. 7) для всех возможных случаев гибридизации. Мы должны щадить чужую гордость. Начнем сперва сближаться, а потом и ожидать достойных плодов веры, ожидать деликатно, ожидать молчаливо. Ведь еврей, о котором я рассказал, да и даже вся его семья, были почти христианские. Ну, снизойди закон к завязавшемуся роману, не нудя никого сейчас же к перемене веры, и его дети стали бы потом чистейшими и ревностными христианами. Для чего нам подражать ревности и щепетильности самих евреев, которые, придя в Ханаан, не допускали брачных союзов себя с соседями? В чем же высота и универсальность христианства и его долготерпение сравнительно с Ветхим Заветом? даже с его частностями, с его признанно жесткою односторонностью и исключительностью?

Вот на этой почве, я думаю, коечто можно придумать, кое к чему можно придвинуться. Право, как мы отделяем Синайское законодательство от Талмуда, своевременно и нам подумать об отделении безукорного Евангелия от его средневековой талмудизации, которая ввела столько нетерпимости и разделений между верами, столько перегородок на почве брака.

Между тем какое было бы красивое зрелище, если бы при допущении смешанных браков воскресенье евреи праздновали бы с женою, с невесткою, с матерьюхристианкою похристиански, а в субботу со свекром, с мужем, с деверьями, и эта христианка зажигала бы четыре шабашевые свечки в память праматерей еврейского народа: Сарры, Ревекки, Рахили, Лии. Кстати, отчего эти четыре праведницы Св. Писания не имеют у нас иконообразных изображений? Разве эпизоды Библии менее для нас священны, чем эпизоды из ЧетьиМинеи, иконописью запечатленные?

Много вопросов. Тягостные вопросы. Но и на краю их я вижу зарю.