Kniga Nr1435

Возможная пионерка

Нельзя не наблюдать с большою печалью, как туго у нас распространяется ремесленный труд, как много сфер этого труда находится всецело в руках иностранцев или инородцев, особенно евреев, и не попадает в русские руки. Только грубые и громоздкие ремесла, в то же время скуднее всего оплачиваемые, находятся издавна и прочно в русских руках, до известной степени национализировались. Сапожник, столяр и портной суть классические фигуры русского ремесленника, но и здесь с сожалением приходится добавить, что, как только дело заходит о художественной мебели, об изящном покрое платья и даже обуви,  приходится обращаться к фирмам, носящим не русское имя. Также есть целые ремесла, особенно выгодные, слегка уже научные, требующие тонкой техники, от которых почти безусловно устранились русские. Таковы часовое ремесло и аптечное. В какую бы вы аптеку ни зашли и в какой бы часовой магазин ни обратились, вы встретите там или еврея или немца. Все петербургские аптеки и вслед за ними аптеки по целой России распределены между этими двумя племенами, без всякого участия здесь русских. Положение мало выгодное для нас и отчасти позорное.

Мы заметили, что хорошо идут в русских руках громоздкие ремесла. Там, где требуется сила, русский хорошо работает; там, где требуется ловкость, он хуже работает; и еще хуже работает там, где требуется вкус, сноровка, приспособляемость и, наконец, мелкая и мелочная, скрупулезная техника. Просто русские мужские руки и русский мужской глаз слишком крупно устроены для мельчайших колесиков и штифтиков карманных и даже стенных часов, как и для развешивания лекарственных доз. Опыт женской аптеки, открытой гжою Лесневскою в Петербурге и, как слышно, вызвавшей множество предложения труда со стороны бывших воспитанниц гимназий и институтов, пробуждает мысль о том, что вообще женский труд может проложить первую дорожку русским в такие ремесла, от которых до сих пор русские уклонялись. Уже одно то, что женщина и девушка есть вековая рукодельница на Руси, исполнительница мельчайших и иногда изящных работ, что она века обращалась с иглою, а не с топором, сидела за пяльцами и кружевом,  одно это заставляет предполагать в ней, так сказать, историческую и бытовую приспособленность и подготовленность к такой ручной технике, на которую до сих пор не отважился русский мужчина. Мы указали на часовое и аптечное ремесло, как бросающиеся в глаза; но есть, конечно, и множество подобных же ремесел, менее заметных и не выходящих до сих пор из рук немцев и евреев. Вот куда хотелось бы, чтобы направилась русская женщина. Вот где она могла бы сослужить роль пионера. Водворившись здесь, она распространила бы уменье и искусство на младших братьев, на детей, вообще родных. И промысел, еще вчера бывший немецкоеврейским, станет русским.

Об этом вовремя напомнить теперь, когда женщина ищет приложения своей трудоспособности. Мы вправе надеяться и ожидать, что и частная предприимчивость, и правительственная заботливость откроет училища или курсы для теоретического и практического подготовления к ремеслам и откроет их именно для девушек и женщин. И может быть, эти ветви труда, никогда не бывшие у нас туземными, станут повсеместно распространены и дадут русскому хороший кусок хлеба.

В поисках за трудом и просвещением

От тягостных вопросов можно отмахиваться. Ставить их в рубрику неразрешенных тем, злословить около них, острить и, в конце концов, отталкивать их от себя. И сколько мучительных вопросов, оттолкнутых небрежением общественным, у нас в своем роде дожидается или "честного погребения" себе, или хоть койкакого разрешения.

В минувшую зиму, по поводу открытия первой женской аптеки в Петербурге и еще по случаю одного инцидента, рыцари с претензиями на благовоспитанность облили русскую трудящуюся женщину и русскую учащуюся женщину самою невозможною грязью. Ни труда, ни просвещения будто бы женщине не нужно, "ибо ее призвание  семья". Писавшие это не знали, напр., того поразительного факта, что в Петербурге, по данным статистики 1898 года, в возрасте брачном было 193 497 незамужних женщин, а замужних 136 249, т. е. более половины возможных жен  женами не были; и что не могут же эти женщины без семейного приюта сами делать предложение мужчинам. Мы любим звенеть фразами, не справляясь с делом. Вполне можно удивляться не развращенности женщин, как сделали обвинители их в газетной полемике, но выдержанности, скромности и твердости их и тому, что, лишенные в таком числе удовлетворения главного своего призвания и инстинкта, они не перевернули до сих пор вверх дном все наши понятия о браке, семье, супружестве, деторождении; понятия, выросшие в законодательные нормы, крайне неуклюжие и не благоприятствующие нормальному течению семьи в стране. С желанием обратить на это внимание, я недавно поместил в "Новом Времени" статью "Без надежд на замужество", указав в ней даже на такой факт, как вывоз девушекхристианок в южные и восточные страны, который при ближайшем рассмотрении оказывается добровольным их туда уходом. Дальше идти некуда, и наш квиетизм и равнодушие при виде бессемейного положения более чем половины женщин в столице, к каковому положению приближается более или менее и вообще положение их в стране,  должен рассеяться. Мне кажется, забота эта должна разделиться на две. Первое  на облегчение условий вступления в брак, на благоприятствование этомузаконодательное, юридическое, экономическое, служебное и всяческое. Напр., что за странность в законе, что женщина, получающая пенсию за службу свою, лишается ее, как только выходит замуж. С пенсией жены муж чиновник, получавший маленькое жалованье, еще мог бы существовать; а на одно свое жалованье в какиенибудь 50, 75 руб. он семейно существовать не может. Здесь закон, к которому никакого мотива найти нельзя, прямо враждебен семье, завязыванию семьи, семейному состоянию человека. Поискав, мы нашли бы множество и других подобных мелочных, придирчивых законов о браке. И заметьте, законы эти царствуют и господствуют при полном и всеобщем признании, что "всякое государство держится семьею". Тут начала и концы государственного мышления не совпадают. Вторая половина забот должна быть направлена на расширение сфер женского труда. Или семья, или  труд: все остальное женщину развращает. Мне по понятному чувству хотелось услышать отклик на эту мысль, и вот письмо одной девушки, к которому, мне кажется, не может не прислушаться общество, дорожащее своею судьбою: "Прочтя вашу статью "Без надежд на замужество", я от лица всех девушек не могу не поблагодарить вас за то, что вы заговорили на эту тему. Грустную, безотрадную картину представляют факты, вами приведенные, но еще грустнее, еще безотраднее станет она, если вникнуть в эти факты. Какую массу лишений, унижений, собственного презрения к себе нужно было испытать девушке, чтобы ухватиться как за единственное спасение за место двусмысленной экономки у старикакупца. А между тем, по вашему рассказу, этих девушек, молодых, образованных, явилось к нему очень много; стало быть, это не были случайные исключения, не были испорченные субъекты, готовые ради ничегонеделания пойти на позор,  это было тупое отчаяние, презрение к себе, как к человеку,  и ни луча надежды на более честную, более лучшую жизнь. И тем ужаснее, что это все были образованные личности, которым идти на этот позор было еще тяжелее, чем не интеллигентным. Спасибо за то, что вопрос этот вы подняли в печати; но вы не во всем правы. Не правы вы в том, будто бы нет ничего промежуточного или среднего между "союзом единого с единой вечным" и совершенно грязным пороком; напрасно вы говорите, что ничего среднего не изобретено; изобретеното изобретено, да только не дается хода этому изобретению. Сколько времени рвутся девушки в здания университета, сколько времени добиваются они напрасно высшего образования ради очень скромной цели  трудиться наравне с мужчиной на общественном поприще, хотя бы с вдвое меньшим окладом, и до сих пор все это тщетно. Боятся, чтобы из совместного обучения не вышло разврата и, как писал "Гражданин", чтобы студентки не слушали лекций на коленях студентов, а того, что общественная безнравственность и общее положение вещей бросает девушек в дома терпимости и двусмысленные экономки к старым купцам, наконец, даже в гаремы на Востоке, этого не боятся и как будто даже не видят. Право, страшно за униженную, поруганную личность девушки и женщины. А между тем совместное обучение, дарование права служить наравне с мужчинами подняли бы в женщине упавшую веру в себя, не заставили бы смотреть на ее тело, как на товар, и повысили бы также уровень семьи, так как тогда выходили бы замуж более обдуманно, с сознанием той нешуточной обязанности, что берет на себя девушка, делая этот шаг: зная, что ей придется отвечать перед детьми за свою жизнь, зная, что ей придется воспитать в них истинных людей, тогда как теперь в большинстве случаев, за неимением другого выхода, они смотрят на брак как на возможность добиться разных благ жизни. Да и не думаю, чтобы мужчины много потеряли от вновь явившихся конкурентов; наконец, можно было бы ограничить число служащих женщин известным процентом, чтобы на службу попадали наиболее даровитые личности. Мне лично приходилось слышать и читать, что совместное обучение способствовало бы улучшению нравов, так как заставляет мужчин с большим уважением смотреть на своих соучениц и видеть в них не только "женщин", но и человека. Дайте хоть небольшие права женщинам, дайте им возможность высшего образования, хотя с половиною тех привилегий, что оно дает мужчинам, и вы устраните уход девушек из стран христианских в нехристианские, дадите более серьезно относящихся к своим обязанностям жен и матерей и, наконец, получите за половинные оклады служащих на всех поприщах, и (судя по фактам в некоторых областях Америки, где женщины допущены на государственную службу) эти новые конкурентки принесут более добросовестное исполнение своих обязанностей, чем служащие мужчины. И это будет великое дело. Женщины ждут от представителей печатного слова защиты своих прав, как человеческих, так и женских, и дай Бог, чтобы они не ошиблись в своих ожиданиях".

Так кончается письмо. И еще раз напомним, что это голос и просьба без немногого 193 497 в одном Петербурге взрослых девушек и вдов. Никто не откажет этому письму в признании спокойствия его тона, достоинства самой просьбы, глубокой горести, основательности доводов. Припоминаю я служащих женщин в женских гимназиях и в двух полуфинансовых учреждениях, где я ранее служил. Невозможно представить себе более кропотливых и, так сказать, переполненных ответственностью служащих, чем женщины там. Да и достаточно вспомнить нам благороднейший Красный Крест, ведомство Императрицы Марии и множество всевозможных частных человеколюбивых обществ и комитетов, где трудятся или преимущественно, или в большом проценте женщины, чтобы сознаться и признать ту до последней степени очевидную истину, что все сферы технического, письменного, административного, счетного, распорядительного, организационного труда доступны женщине в такой же мере, как и мужчине. И всюду женщина вносит мягкий дух и деликатность в службу, женственность. Да, мое личное впечатление, мои личные наблюдения, не обширные, но внимательные, говорят мне, что служащая женщина отнюдь не приобретает мужиковатости, грубых и резких манер и тона мужчины  словом, что она ровно ничего не утрачивает из прекрасного своего женского облика. А сколько ее мягкость и деликатность, ее поспешная деловитость, ее непременная сострадательность к чужому горю или затруднению даст удовлетворения всяческим клиентам, стучащимся в двери наших учреждений, начиная от школы и кончая банком,  об этом трудно говорить! Помню я, в бедном уездном городке, начальницу женской прогимназии, вдову и уже мать двух взрослых дочерей, имевшую от них внуков. Она напрягла все свои усилия, чтобы не допустить ни одну ученицу до исключения за невзнос платы; обивала пороги купцов, чтобы собирать беднейшим крошечные стипендии или на форменное платье. Она не вмешивалась в ученье, не будучи в нем очень компетентною. И так как она в него не вмешивалась, то есть педагогически не раздражалась, то все сплошь ученицы казались ей восхитительнейшими существами, и она безустанно с утра до ночи хлопотала, чтобы они были сыты, одеты, согреты и никогда, никто и ни за что не исключен из прогимназии. Имея "должность" весьма официальную и ответственную она совершенно поглотила и затушевала ее сухие черты в трансформированном материнстве. Не знаю, жива ли она сейчас, но эту маленькую, добрую и толстую старушку я помню как прекраснейшее явление нашей общественной деятельности. Всякий "инспектор" на ее месте был бы хуже, жестче, не говоря о том, что попросил бы вчетверо большее жалованье за свои "мужские таланты". Нет, решительно нужно признать, что во множестве случаев женские таланты действуют не хуже мужских, и для клиентов, просителей, "нуждающихся и обремененных" они положительно удобнее. С точки зрения народа, публики, общества, "просителей"  разлитие в стране женской работы можно рассматривать как огромный выигрыш, из которого получена пока самая малая доля.