Было бы совершенно напрасною попыткою утверждать, что государство не имеет огромной доли участия в семье и браке: семья есть ячейка государства, есть клеточка огромного политического тела. Столь же напрасно было бы пытаться доказать, что семья и брак не подлежат вовсе суждению самих супругов, людей совершенно частных, но состоящих в браке и несущих как сладость, так и горечь его. И индивидуум, и государство совместно с церковью имеют в этом чрезвычайно сложном институте свою долю интереса, а следовательно, и долю права наблюдать за ним и регулировать его. Эта сложность заинтересованных сторон прямо приводит к мысли о создании смешанного учреждения, которое ведало бы вопросы семьи и брака. Пусть это учреждение называется "судом" или "комиссиею", пусть оно действует без присяги или под присягою и в последнем случае называется "присяжным судом" или "присяжною комиссией". Не в названиях дело; дело в составе ее, куда вошли бы все три заинтересованные стороны: четыре священника, четыре коронных судьи, четыре совершенно частных человека, по выбору или по назначению. Подробности можно урегулировать, о подробностях можно сговориться. Важна мысль, важен план  и мы его предлагаем и на нем настаиваем.

Процедура развода ведь уже давно поставлена не на почву прелюбодеяния, о котором в бездне случаев никто не спорит, но о так называемых "юридических доказательствах" прелюбодеяния, т. е. о доказательствах, имеющих силу перед лицом закона и перед "господами судьями". Как известно, даже личное сознание которойнибудь стороны в вине своей или признание обеими сторонами, что между ними все кончено и никакой совместной жизни нет, супружества вовсе нет,  все это не принимается теперь во внимание и не служит поводом к формальной кассации умершей связи.

Внимание "разводителей" начинается там, где есть третий свидетель и где есть протокол. Но "протокол" и "свидетель"  это есть элементы не таинства, а суда; а когда это дело "суда", то надо давно подумать о совершенстве суда, об организации суда, о компетенции и беспристрастии "господ судей". Что это за археология, что за древности "Любушина суда", которым довольствовались чехи в доисторическую пору и перешли к более совершенным формам, как только переступили за порог мифов и вступили на путь ясных и точных исторических фактов! Не слишком ли элементарен и суд у нас о семье и над семьею? Приходит в суд муж, плачет. "Тебе чего?"  "Жена четвертый год у соседа живет и надо мной насмехается".  "Свидетели есть?"  "Как же, вся деревня  свидетель".  "Да нет, не такой свидетель, что она не живет с тобою, и не такой свидетель, что она живет с другим, а такой особенный свидетель и даже три свидетеля, что слов их свидетельства ни в бумагу вписать, ни вслух сказать нельзя,  вот мы такого послушаем, а тогда и слово молчим".  "Смилостивьтесь, отцы, нет такого свидетеля: такой свидетель больших денег стоит, а у меня  котомка за плечами, а жена мне нужна, потому хозяйство, да и дети".  "Пошел, пошел..."

Согласитесь, что это "Суд Любуши" по наивной простоте.

Или приходит женщина, горло завязано. "Зарезал меня мужто".  "Ну, однако, не дорезал?"  "Нет, не дорезал, лезвието в сторону свернулось".  "Этакий грех, этакий грех... Ведь и говорено вам было  "лучше не жениться"; однако ничего, заживет: а вы храните любовь и согласие и внимательнее блюдите святое таинство. Иди, милая, с Богом".  "Да как же, ведь он меня зарежет".  "Иди, иди, милая, нам некогда".

Согласитесь, что все это уж слишком просто, и в таком деликатнейшем деле.

Если вы имеете вексель, на котором неправильные подписи, вы обратитесь к усовершенствованному суду, который внимательно и зорко разберет ваш возможный ущерб на 200 руб. и жестоко накажет того, кто покусился нанести вам этот ущерб, этот булавочный укол вашему состоянию. Но вы с ума сходите от горя; ваша жизнь разбита; вы близки к сумасшествию или к преступлению  и вам отвечают: "Успокойтесь", "примите брому".  "Да ведь есть Божий суд?..."  "Ну, что вы, тот будет за гробом".  "Но есть человеческий суд для дел совести, для мук совести. Я не животное, а человек; я  христианин и прошу христианского суда над тем и о том, что сводит меня с ума".  "Вот какая сложная оказия. Есть свидетелито?"  "Свидетель  лицо мое, слезы мои; друзья мои, родные мои, все знают и видели жизнь мою личную и нашу совместную жизнь. Их послушайте, меня спросите".  "Нечего нам спрашивать и нечего нам слушать, мы слушаем только особых свидетелей и которые имеют хитрость такое видеть, чего никто не видит и чего никому не показывают".  "Тогда я застрелюсь".  "Пожалуйста, только не в учреждении, а отойдя шагов 50 в сторону".

Весь секрет археологии, которую мы оставляем в силе, лежит в том, что не обращено внимания на сложность семьи и на то, что в семейном праве, в брачном праве есть три участника, которые имеют каждый свою компетенцию в деле. Государство стоит на факте семьи и на желательности этого факта для каждого индивидуума и во все дни его жизни. Государство никак не может становиться на почву номинального брака,  оно заинтересовано только нравственною стороною всякого фактического супружества, где бы и как бы оно ни сложилось; и оно также не может допускать ни крови, ни преступлений, ни тайного прелюбодеяния, которое растлевает нравы, а ему нужны чистые нравы и здоровое народонаселение. В сущности, эта точка зрения есть точка зрения и индивидуума, и он никогда не пойдет вразрез с государственным воззрением на семью как на факт, который есть только тогда, когда он цел и когда он чист. И вот, нам думается, смешанный суд или смешанная комиссия с правом признавать семью упраздненною юридически после того, как она фактически не существует, и с правом одному невинному или обоим сомнительно виновным сторонам открывать возможность вступления в новую семью,  такой суд есть потребность времени.

Семья есть самый тонкий институт, весь сотканный из духа, нервов и крови. Нельзя тут взять циркуль и отмерить, взять линейку и провести черту. Нужно тут послушать, нужно тут поспрашивать; нужно духовно судить духовное и совестно судить вопросы совести.

"Нов. Вр.", 1900 г.

МАТЕРЬЯЛЫ К РЕШЕНИЮ ВОПРОСА