Гордость может быть мощным источником энергии даже в служении Богу. Черпая силы в тщеславии, можно достичь больших «духовных» подвигов. Например, заучить наизусть Новый Завет. Или молиться, стоя на коленях по нескольку часов в день. Или говорить потрясающие, вдохновенные проповеди. При этом человек может не сознавать истинный источник своих сил.

«Самый последний период христианства на земле… характерен тем, что даже в рядах истинных евангельских церквей… будет духовное охлаждение; большинство верующих будет не с горячими, а только с теплыми сердцами… Характерной чертой такого теплого, а не горячего, христианина является довольство собой, своими знаниями, своей духовной силой. К таким христианам обращены слова Христа: «Ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3:17) [30].

«Не знаешь, что ты несчастен» – этот пронзительный взгляд Христа я почувствовал лишь в Православной Церкви. Никак не доходило до моего искреннего баптистского сердца, что и достигший духовных высот, я могу оказаться жестоко обманутым – самим собой.

Православие познакомило меня с таким понятием, как прелесть, носителем которой, подозреваю, я был всегда. Прелесть – слово библейское. Написано, что дьявол прельщает людей (см., например, Откр. 20:7). Схиигумен Савва пишет: «Из страстей самой страшной является гордость с ее последствиями: самомнением, самочинием, самоуверенностью, непослушанием, отсутствием авторитетов. Вот на таких людей легко действовать темной силе и прививать им «прелесть» в той или иной форме. Это случается всегда, когда люди в духовном отношении стоят одиноко, не признавая для себя никаких авторитетов, не желая иметь ни советов, ни руководства. По мере роста подвигов в прельстившихся растут гордость, самомнение… Величайшая прелесть – признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии и нуждаемся в освобождении истиной. Ты подумал, что хорошо сказал, хорошо сделал – вот уже прелесть. Размечтался о своих дарованиях – опять прелесть. Принял похвалу – и это прелесть» [31]. «Тщеславие радуется о всех добродетелях… Тщеславлюсь, когда пощусь… тщеславлюсь, считая себя мудрым. Побеждаюсь тщеславием, одевшись в хорошие одежды; но и в худые одеваясь, тоже тщеславлюсь. Стану говорить, побеждаюсь тщеславием; замолчу, и опять им же победился» [32].

Нет, мне место – только в храме. Православная Церковь по мне плакала давно. Только в ней я узнал свой точный диагноз и получил возможность исцелиться (см. Приложение № 4).

Если первый шаг к выздоровлению – признание себя больным, то второй – смирение перед врачом. И Господь Иисус Христос, на мой взгляд, от каждого ждет этих шагов, говоря: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные… Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9:12-13). И вновь бывший баптист готов низко поклониться Православной Церкви, которая стала для него настоящей школой смирения45. Называть священника отцом46, подходить к нему под благословение (см. 1 Пет. 3:9, Евр. 7:7), целуя при этом его руку (как руку Пастыря Христа), открывать свои грехи на исповеди47, – вот когда я познавал цену своему смирению (точнее, его отсутствию). Я думал, что давно смирился «под крепкую руку Божью», а оказалось, что даже служителя Его не могу почтить (см. 1 Ин. 4:20). Шея не гнется. Как не хватало мне этой школы в общине ЕХБ, в которой я был способен оказать пресвитеру честь самую большую – назвать его по имени-отчеству48!

В Православной Церкви я долго не понимал многое из того, что поют или читают на церковно-славянском языке. Это было, пожалуй, самым страшным испытанием для моего протестантского разума. «Не понимаю, Господи!» – плакал я на службе и смирялся, потому что другого выхода не видел. Но это и был для меня единственно верный выход49…

Христианин смиряется, если ему что-то в Библии не понятно. Сложные места Священного Писания – повод не для протеста, но для отвержения своего плотского разума, для воспитания терпения, для усердной молитвы. Такое же отношение должно быть и к храму.

Храм – это литургическое выражение (или творческое «утверждение истины»50) того самого Слова Божьего, всей его бесконечной глубины. Поэтому храм имеет право быть сложным и не сразу понятным. Храм, как и Библия, требует нашего усилия к познанию. А церковно-славянский язык, оказывается, понимать не столько трудно, сколько неохота. И совсем не зря Церковь сохраняет его и не торопится отменять. Инициаторов русификации богослужения в Православной Церкви было немало. Но все их попытки только показали, насколько сложным и до сих пор труднодостижимым является перевод богослужения на русский язык. Дело здесь не в препонах, которые приходится преодолевать переводчикам, а в том, что русифицированные тексты получаются хуже церковно-славянских: нередко смысл того или иного текста затемняется, профанируется, а иногда даже меняется на противоположный [36]. Кое-какие примеры даны в настоящей книге.

Во всяком случае, на церковно-славянском языке я уже могу читать Библию и молитвослов (я знаю, что Бог услышит меня и на русском языке, но я не раз убеждался, что текст на церковно-славянском обнаруживает большую глубину богопознания51). Конечно, я не все понимаю в богослужебных текстах. Но это непознанное меня не отталкивает, а, наоборот, привлекает. Хотя иногда служба бывает непонятной просто из-за ужасной акустики: в ином храме, к сожалению, вместо молитв и песнопений слышится один гул.

Смиряться тяжело. Но это – начало православного благочестия52.