Не обходится и без внутреннего противоречия: “О жизни Девы Марии после вознесения Иисуса Христа на небо Священное Писание ничего не говорит, и было бы неправильно строить какие бы то ни было догадки... Священное Писание запрещает нам “мудрствовать сверх того, что написано (1Кор. 4,6)",[4] – полагают баптисты и тем перечеркивает немалую часть собственных рассуждений и аргументов. Ведь, исходя из таких соображений, совершенно невозможно изображать исторический путь “поклонения Божией Матери” и рассказывать о перестройке языческого Пантеона в Риме в христианский храм, как это делает П.И. Рогозин, представляя это краеугольным камнем в отношении почитания Богоматери. Ведь Священное Писание об этом также “ничего не говорит”. Откуда баптисты черпают сведения о том, что “память о Ней с первых веков христианства высоко чтилась”,[5] тогда как “исторические свидетельства показывают завесу молчания вокруг культа Марии первых четырёх веков”?[6]

Предвзятая, реакционная мысль (а не богословие) привела баптистов к утверждению, что та, что воспевала: Величит душа моя Господа и возрадовался дух мой о Боге Спасителе моём (Лк. 1,47) до Его воскресения не только не веровала во Христа, но была “настроена даже враждебно”,[7] что никак не согласуется ни с Писанием, ни с Преданием, ни со здравым смыслом.

Заносчивость баптистов понятна, если сопоставлять их позицию с католической, и непонятной становится тогда, когда те же реплики и аргументы противопоставляются Православию. Например: “родив Его (Христа), – пишет П.И. Рогозин, - Мария не принимала на себя никакой другой роли”. Думаю, такое определение приложимо только к кукушке. От “роли” матери Мария не отказывалась, как и Иисус от “роли” сына.

И роль ходатаицы не была ей чужда; вспомним, как от бед избавила Богородица распорядителя пира и жениха. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит ей: что Мне и Тебе, Жено? ещё не пришёл час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте (Ин. 2,3-5). Протестанты обычно делают акцент на ответе Христа, подчёркивая, что Он, якобы, игнорирует просьбу Своей Матери. Однако всё обстоит наоборот. Даже то обстоятельство, что час Его не пришел, не дало повода Спасителю отказать Матери в её просьбе. И поныне ходатайствует Матерь Господа, моля Сына своего о нас. Потому что смерть её не смерть, а приобретение (Флп. 1,21). Её сочетание со Христом после успения никак не умаляет её любовь к нам, а скорее наоборот, дает ей большее дерзновение пред Богом.

В.И. Петренко утверждает, что “культ Девы Марии, или культ Богородицы, занимает центральное место в православной практике, а также во всём деле спасения”.[8] Чтобы согласиться с таким утверждением, надо быть протестантом. В рамках православного сознания это заключение и непонятно и неприемлемо. “Ничто так не может доставить спасения, как постоянное обращение к Богу... Это стена несокрушимая, безопасность невозмутимая, крепость непобедимая, поэтому, хотя бы обстоятельства угрожали смертью, опасностью, совершенною погибелью, не переставай надеяться на Бога и ожидать от Него спасения, потому что для Него всё легко и удобно, и из безвыходных обстоятельств Он может доставить выход”, - говорит Иоанн Златоуст.[9] Православные не менее баптистов убеждены в том, что кроме Христа распятого нет ни в ком ином спасения, ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись (Деян. 4,11-12).

“Позиция и роль, которые придаёт Марии православная екклезиологическая традиция, предполагает, что она исполняет функции Христа и Святого Духа”,[10] - полагает В.И. Петренко. “Тот факт, что Мария занимает центральное место в православной христианской вере, конечно же, является явным преувеличением и искажением той роли, которая была отведена Марии в Божественном плане спасения. Центром христианской веры является Троица”.[11]

Православное богословие никогда не приписывало никому Божеских функций, кроме единого Бога. Разве молиться с нами Богу – это функция Христа и Святого Духа? В таком случае эта функция в “православной екклезиологической традиции” распространяется на всех христиан.

Очевидно, “явным преувеличением” является мысль протестантов, “что Мария занимает центральное место в христианской православной вере”. Мы также не разделяем католического воззрения, будто “Матерь Божия воссела по левую сторону Бога Отца”.[12] Почти в любом православном храме вверху иконостаса изображается так называемый “деисусный чин”. Это ряд икон, в центре которого изображён Христос. По правую и по левую стороны от Него, стоя в молящейся позе, изображены Богоматерь и другие святые. Это наглядно и недвусмысленно даёт представление о том Кто занимает центральное место в православной вере.[13]

П.И. Рогозин считает, что “традиция причислять Деву Марию к Божественной Троице наблюдается и среди зарубежных русских богословов”.[14] Православие - это не набор богословских мнений. Есть голос Церкви, который и выражает в точности православную позицию по всем догматическим вопросам. Действительно, такая мысль была высказана (как частное богословское мнение) видным зарубежным православным богословом протоиереем Сергием Булгаковым.

В своем заблуждении С. Булгаков возвел Богоматерь до Богочеловека, говоря, что Мария со вселением Святого Духа “приобрела двуединую жизнь, человеческую и Божескую, т.е. совершенно обожается, почему в Своём ипостасном бытии является живым тварным откровением Духа Святого”.[15] “Есть совершенное явление третьей ипостаси”.[16] “Тварь, но уже и не тварь”.[17] “Человеческое естество Богоматери в небе вместе с Богочеловеком Иисусом вкупе являют полный образ человека”.[18] Эти идеи, родившись в зарубежной Церкви у С. Булгакова, там же и были осуждены. В среде Р.П.Ц. такое богословское воззрение никем не разделялось.

“Кроме того, - продолжает В.И. Петренко, - у кого-то может возникнуть вопрос о том, до какой степени название “Царица Небесная” оправдывается истинной экзегезой и принципами герменевтики, которые, если их приложить к вопросу о Марии, создают лингвистические и богословские проблемы, поскольку получается, что Мария становится практически на один уровень со Христом”.[19] Но, все эти лингвистические и богословские проблемы возникают у баптистов вовсе не по причине истинной экзегезы и принципов герменевтики. Причина в другом: нежелание понять простую вещь: наше отношение к Божией Матери – благоговейная любовь. И наши молитвы к ней – излияние любви и признательности, а не богословские трактаты или экзегетические исследования. Для внешнего испытующего ока непонятны бывают самые простые слова и чувства зримые для очей любящих. “Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве тебе, Пречистая...” - воспевают православные. Нам возражают: “Это заявление выглядит кощунством по отношению к жертве Иисуса Христа и практически перечёркивает её значение”.[20] Но разве отрицается от Христа мать-христианка, когда поёт над колыбелью малыша: “ты мой единственный, ты только мой...”?! И разумно ли брать на экзегетическую экспертизу любовные признания? Отрекался ли пророк Давид от Бога, поя: К святым Твоим, которые на земле, и к дивным Твоим - к ним всё желание моё (Пс. 15,3)? Не нужно так цинично отцеживать выражения благодарности и умиления, ища в них чёткую субординацию. В благодарении и хвале всегда есть некоторая степень преувеличения и она непредосудительна (см. Гал. 4,14-15). Этично ли, подслушав любовные шептания баптиста своей избраннице, сделать ему на собрании выговор за некорректные выражения. Мол, надо было обязательно упомянуть, что она, конечно, радость его, - но после радости познания Христа, свет очей его, - но после непостижимого Света Троицы и т.п.?

Самые светлые, самые превознесённые слова к Божией Матери обращали к ней святые и преподобные, богословы и святители, слагавшие Символ веры. Её молитвами не пренебрегали те, о которых невозможно предполагать, что они чего-то не понимали в экзегезе или были не возрождены в духовной жизни. Православные достаточно благоразумны, чтобы не цензурировать молитвенные воздыхания баптистских собраний, так же должны бы поступать и баптистские магистры богословия. Всему своё место.

Теперь постараемся разобраться в недоумении, которое протестанты высказывают об именовании Матери Иисуса – Богородицей. Зная, что баптисты не разделяют ереси Нестория (деление Христа на Бога и человека и как следствие этой предпосылки - отказ называть Деву Марию - Богородицей), православным трудно понять их позицию.

Баптисты часто пускаются в букварные объяснения о том, что “у Бога нет и не может быть матери. В древних преданиях термин “Богородица” к Деве Марии применяется только как благочестивая метафора. Мария была матерью только человеческого естества, в которое воплотился Христос, но от неё Он не родился как Сын Божий и как Бог”.[21] От чтения подобных рассуждений у православных возникает ответное недоумение: неужели баптисты всерьёз думают, что православные настолько глупы, что верят, в то, что до Марии второй Ипостаси в Троице не было, и что она дала начало Его Божеству?