О страхе Божием, даже в его первоначальном “обучительном” смысле, надо говорить только в неотрывности от любящей веры, или, по слову апостола, от “веры, действующей любовью”, т.е. так, как это дано в молитве Василия Великого: “Пригвозди страху твоему плоти наши и любовию Твоею уязви души наши”. “Где нет любви, там нет веры” (св. Тихон Задонский), а значит и нет истинного страха Божия, рождаемого верой.

*

Есть разные “страхи”.

Блаженный Диадох так пишет о необходимости особой заботы в отношении наших невольных, иногда для нас неведомых грехов. “Если мы не будем достаточно них исповедоваться, то во время исхода нашего страх неопределенный найдем в себе”. “А нам, любящим Господа, надлежит желать и молиться, чтоб в то время оказаться непричастным никакому страху: ибо кто тогда будет в страхе, тот не пройдет свободно мимо князей адских, потому что боязливость души они считают за признак соучастия ее в их зле, как это в них самих и есть” (Добротолюбие, т.3).

*

Я знал молодого священника, который в наше время посещал больных умирающих в больницах для их причащения. Всякий поймет, сколько для этого требуется мужества веры. В плане человеческом такой священник мог это делать только потому, что не имел длинных волос и бороды и был вполне по-мирскому одет. Это – “священник-воин”. А вот бывают и такие. Я стоял по одному поручению о. Николая Голубцова в приемной архиепископа Макария. Приходили и уходили разные люди и священники. Потом, смотрю, пришел еще один посетитель: великолепный плащ и шляпа, такой же костюм, лицо почти Дориана Грея. Но главное было в походке и в глазах: такая чуть презрительная уверенность, такая легкость умения вести себя. В левой руке его был желтый громадный портфель. Ну, думаю, это не иначе, как журналист или заслуженный мастер спорта. И вдруг вижу: он снимает плащ, вынимает из портфеля рясу и священнический крест и начинает не спеша все это на себя надевать. Я ждал, замирая, что из этого портфеля он вытащит теперь черную византийскую бороду.

Так что, перефразируя Колю Красоткина, можно сказать, что “батюшки бывают разные”.

Надо смотреть не на бороду и не на отсутствие ее, а на глаза и на походку.

*

В одном приходе крестили мальчика лет 5 – 6. Через неделю его бабушка вместе с ним встретила крестившего его священника и говорит ему: “Поздоровайся, ведь батюшка тебя крестил”. Мальчик посмотрел и ответил: “Нет, меня крестил ангел с крыльями, а батюшка связанный лежал на лавке”.

Говоря о темном двойнике Церкви, я говорю не о конечной судьбе людей, которая так же неизвестна, как до распятия была неизвестна судьба “благоразумного разбойника”.

Помню, о. Владимир Криволуцкий мне рассказывал, как его однажды позвали причащать умирающего, который за много лет перед этим снял сан священника. “Когда я, – рассказывал о. Владимир, – поставил на столике у кровати дароносицу и все приготовил, умирающий вдруг чуть приподнял голову, точно потянувшись к столику и вдыхая запах святыни, сказал: “Боже, Боже, чего я себя лишил!”

*

Человек может не нарушать своей православности, т.е. своего благоговения перед Церковью, если он, встретившись с той или иной ошибкой того или иного святого, осознает эту ошибку. Но он нарушит свое православие, если будет намеренно эти ошибки искать.