II Вселенский Собор. Отстранение Григория

Константинопольский Собор 381 г. был созван Феодосием для упорядочения церковных дел, а именно для утверждения Никейского символа и назначения епископа для Константинополя. [1] Собор открылся в мае 381 г. под председательством Мелетия Антиохийского, который после смерти Василия Великого возглавлял ново-никейскую партию. 1-м Правилом Собора [2] было торжественно провозглашено никейское исповедание и осуждены различные формы арианства, в том числе так называемое македонианство. [3] Имя "македониан" получили 36 епископов во главе с Елевсием Кизическим: им предложили подписаться под никейским исповеданием, на что они ответили, что скорее примут арианство, чем "единосущие", после чего удалились с заседания. [4] 2-е правило [5] касалось Максима: "О Максиме-цинике и о происшедшем от него беспорядке в Константинополе постановить: не был он епископом и не есть епископ, и рукоположенные им не состоят ни в какой степени клира; все и для него, и им сделанное уничтожается как недействительное". Григорий был утвержден в должности архиепископа Константинопольского.Мелетий Антиохийский умер вскоре после открытия Собора; председательство на Соборе было поручено Григорию. Предстояло решить вопрос об антиохийском расколе. Поскольку соперник Мелетия Павлин был еще жив, самым простым решением было бы признать Павлина единственным по смерти Мелетия законным епископом Антиохии. Именно на таком решении настаивал Запад; с таким предложением и выступил Григорий Богослов. Он произнес длинную речь, в которой предложил оставить антиохийский престол в руках того, кто уже владеет им, т.е. Павлина. Он также попросил позволения удалиться на покой и предложил избрать нового епископа на Константинопольский престол. [6]Григорий обращался к участникам Собора с единственной целью - способствовать прекращению раскола и восстановлению церковного мира. Однако его предложения не встретили поддержки. Восточные епископы сочли унизительным для себя принять вариант, навязанный им Западом. Реакция на речь Григория была весьма бурной. Григорий вообще удивлялся, как таких людей, которые в прошлом несколько раз меняли свою богословскую ориентацию, да и теперь не умеют себя прилично вести, можно допускать к участию в Соборах:...Они кричали каждый свое:Стая галок, собравшихся вместе,Какая-то буйная толпа юнцов, новая мастерская,Вихрь, клубом поднимающий пыль, бушевание ветров.Совещаться с такими людьми не пожелал бы никтоИз имеющих страх Божий и уважение к епископскому престолу.Они походили на ос, которые беспорядочно мечутсяИ внезапно бросаются людям прямо в лицо.За ними следовало и почтенное старчествоВместо того, чтобы уцеломудрить молодежь...Не слишком ли мы человеколюбивы?Поставили проповедническую кафедру перед алтарямиИ всем кричим: "Кто хочет, входи сюда,Хотя бы дважды или многократно менял веру!Театр открыт для всех;Праздник в разгаре: никто не уходиБез прибыли. Время всего изменчивее;Может быть, кость ляжет на другую сторону;Не повезло тебе? Мечи снова.Неумно привязываться к одной вере,Когда знаем, что в жизни так много вариантов". [7]Предложение Григория по прекращению антиохийского раскола отвергли, и на место Мелетия был избран антиохийский пресвитер Флавиан. Потерпев поражение, Григорий стал реже посещать соборные заседания, тем более, что по болезни он вынужден был чаще оставаться дома. Он больше не испытывал никакого энтузиазма по поводу Собора:Но скажи: "Не сам ли ты раньше хвалил все это?И кто вообще раньше председательствовал на Соборах?"Соборы были, и председательство на них было -Не решаюсь сказать то, чего стыжусь -Но на них имели силу все или, что то же самое, никто;Ибо многоначалие есть анархия.А меня, к счастью, одолевала болезнь,Которая нередко и подолгу держала меня безвыходно дома....Этот многочисленный сброд христопродавцевТогда только допущу на Собор, когда и грязьСтанут примешивать к благоуханию чистого мира...Им не понравился вводящий новую веру (kainodoxos) [8] -Так дерзкие называют благоразумных -Но и они не понравились благоразумному.И вот Лот и патриарх Авраам идутОдин в одну, а другой в другую сторону...С этого времени нога моя избегала ваших собраний,И это делалось явно, потому что переменил я дом,Спасаясь из церковных бездн,Устраняясь от зол, от слов и собраний. [9]Итак, пути отцов Собора и Григория разошлись. Формально он оставался председателем Собора, однако в реальности почва уходила из-под его ног. Решающий момент настал для него, когда на Собор прибыли египетские епископы во главе с Тимофеем, приемником Петра Александрийского. Обнаружив, что все важные дела обговорены и решены в их отсутствие, что их ставленик Максим осужден, а Григорий утвержден в должности архиепископа, что Павлин, которого они поддерживали, не получил антиохийский престол, египетские епископы выступили с протестом против Григория. [10] Последнего обвинили в том, что он занял кафедру вопреки 15-му правилу Никейского Собора, которое запрещает епископу одного города принимать на себя управление церковью другого города. Хотя это правило нередко нарушалось на практике, формально его никто не отменял. Восточные и западные епископы, пишет Григорий "собрались, словно кабаны.., остря друг на друга свирепые зубы и косясь огненными глазами. Движимые больше раздражением, чем разумом, они во многом, в том числе и в моем деле усмотрели нечто весьма горькое, когда стали перебирать законы, давно уже не действующие, от которых более всего и очевидным образом свободен был я". [11] Злосчастные Сасимы сыграли свою роковую роль в судьбе Григория.Поняв, что буря поднялась из-за него, Григорий, которому все это давно опротивело, выступил на середину и обратился к членам Собора со следующей речью:"Мужи, которых собрал БогДля совещания о делах богоугодных,Вопрос обо мне считайте второстепенным.Он незначителен и не заслуживает внимания такого Собора,Чем бы ни кончилось мое дело, хотя осужден я напрасно;Вы же к более важному устремите свои мысли.Соединитесь, скрепите единство, в конце концов.До каких пор будем оставаться объектом насмешек как люди неукротимые,Которые научились только одному - дышать ссорами?Подайте друг другу охотно руку общения.А я становлюсь пророком Ионой:Отдаю себя для спасения корабля,Хотя и не виновен в происходящей буре.Возьмите и бросьте меня по жребию.Гостеприимный кит примет меня в морских глубинах...Прощайте и воспоминайте о моих трудах!" [12]Отставка Григория была принята Собором и утверждена императором Феодосием. На место Григория, по предложению императора, избрали константинопольского претора и сенатора Нектария, который состоял в чине оглашенных: в течение нескольких дней приняв Крещение и три рукоположения (диаконское, иерейское и епископское), он стал архиепископом Константинополя и занял председательское место на Соборе. Григорий был обижен таким исходом дела: ему, исповеднику Православия, восстановившему никейскую веру в городе, предпочли какого-то неофита. [13] "Где справедливость, когда я трудился и подвергался опасности, впервые начертал в городе благочестие, а теперь другой веселит сердце моими трудами, неожиданно вступив на чужой престол, на который меня возвел Бог и добрые служители Божии?" [14]Главной причиной своего поражения Григорий считал не расхождения с Собором по церковно-политическим вопросам, но догматические расхождения по вопросу о Божестве Святого Духа. Как мы помним, по этому вопросу шли споры в среде омоусиан; черта под пневматологическими спорами не была подведена и самим II Вселенским Собором. Недовольство Григория этим Собором объясняется, помимо всего прочего, тем, что вера в Божество Святого Духа, по его мнению, не прозвучала на нем достаточно четко. [15] На Соборе слова из Никейского Символа "И в Духа Святого" были существенно расширены: "И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном споклоняемого и сславимого, вещавшего через пророков". Однако в этих словах нет ни прямого утверждения о Божестве Святого Духа, ни утверждения о "единосущии" Духа Сыну и Отцу. [16] Отвергнув ересь пневматомахов и признав Духа равным Отцу и Сыну, участники Собора все же не пошли на то, чтобы внести утверждение о Божестве Святого Духа в Символ, чего, по-видимому, добивался Григорий.Итак, зависть епископов и твердое исповедание Григорием Божества Святого Духа послужили, как он считает, причиной его отставки:Восстали безааконно вожди народа друг против друга.Вооружившись, вместо оружия, гневом и завистью,Кипя гордыней, как свирепым огнем,Они восстали, и разделилась вся вселенная.А я - человек тонкий, и поскольку думал о себе не мало..,Делал то, что мог...Но как вступивший в схватку со львами или свирепеющими кабанами,Я и наглость не прекратил, и сам оказался растоптан...Только что возведен я на престол, как наутро уже сведен с престола!Найдет ли кто хотя бы ложную причину этого?Христос, осмелюсь сказать то, что у меня на сердце.Завидуют они моим подвигам и камням, которые в меня метали;А может быть, Дух всему причиной, скажу ясно -Дух как Бог, слышите ли? Скажу снова:"Ты мой Бог!" И в третий раз возглашу: "Он - Бог!"Бросайте, цельтесь в меня камнями.Стою непоколебимо, как мишень истины,Презирая свист и слов, и стрел. [17]Григорий желает остаться в памяти потомства не как епископ Сасим, смещенный с константинопольского престола по каноническим соображениям, но как исповедник Божества Духа, не понятый своими современниками и ставший жертвой зависти. Вообще Григорий ясно видит свои заслуги перед Церковью и не хочет, чтобы они были забыты. В Слове 42-м, которое стало его прощальным обращением к пастве Константинополя, он говорит о том, как за два года его епископства изменилась церковная ситуация в столице:Эта паства была мала и несовершенна, даже, как казалось, и вовсе не паства, а малый след или остаток паствы, без порядка, без епископа, без определенности; она не имела ни свободного пастбища, ни огражденного двора, скиталась в горах, вертепах и пропастях земных, [18] рассеянная и разбросанная здесь и там, так что каждый, кому как случалось, находил себе защитника и пастыря и заботился о своем собственном спасении... Такой некогда была эта паства и какова она ныне - сколь благоустроена и многочислена! [19]Прощаясь с городом, к которому Григорий успел привыкнуть и который успел полюбить, он перечисляет храмы, где ему пришлось служить, сожалея, что успел лишь недолго послужить в кафедральном соборе Святых Апостолов; он обращается к епископам, священникам, монахам, мирянам и всем членам своей паствы с прощальными приветствиями. Слова Григория помогают воссоздать атмосферу, которая царила в столичных храмах во время совершаемых им богослужений:Прощай, Анастасия, соименная благочестию, ибо ты воскресила для нас учение, прежде презираемое..! Прощайте, и прочие храмы, близкие по красоте к Анастасии..! Прощайте, Апостолы, прекрасное поселение, мои учителя в подвижничестве, хотя и не часто совершал я богослужение у вас..! Прощай, престол - эта завидная и опасная высота архиереев; прощай, собрание иереев, почтенных саном и возрастом, и все служащие Богу при священном престоле..! Прощайте, хоры назореев, [20] гармоничное пение, всенощные стояния, досточестность дев, благопристойность женщин, толпы вдов и сирот, очи нищих, взирающие на Бога и на нас! Прощайте, страннолюбивые и христолюбивые дома..! Прощайте, любители моих слов и эти стечения и потоки народа, и трости, пишущие явно и скрыто, [21] и эта преграда, едва выдерживающая теснящихся слушателей! Прощайте, цари и царские дворцы, и служители царя и домочадцы, если и верные царю - не знаю этого - то в большинстве своем не верные Богу! [22] Рукоплещите, громко кричите, поднимите на высоту вашего ритора! [23] Умолк язык, который был для вас злым и многословным! Он не умолкнет совсем - ибо будет бороться рукой и чернилами - но сейчас мы умолкли. Прощай, город великий и христолюбивый..! Прощайте, Восток и Запад..! Прости мне, Троица, забота моя и украшение мое; да сохранишься у этого народа моего и да сохранишь народ мой - ибо он мой, хотя судьба моя и складывается иначе… [24]Мы изложили события, связанные с отстранением Григория от должности архиепископа Константинопольского, основываясь на его собственной оценке этих событий. Очевидно, историк Церкви или историк II Вселенского Собора рассмотрел бы их в иной перспективе - попытался бы выяснить мотивы, которые двигали отцами Собора и императором Феодосием, когда они соглашались на отставку Григория. Воздерживаясь от всеобъемлющей оценки конфликта между Григорием и отцами Собора, скажем лишь, что все участники этой драмы были впоследствии причислены Церковью к лику святых - и сам Григорий, и Нектарий Константинопольский, и император Феодосий, и отцы II Вселенского Собора.В благодарной памяти Церкви остаются не человеческие немощи тех или иных богословов и церковных деятелей, но то великое, что им удалось сделать для нее. Именно поэтому Церковь нередко канонизирует лиц, которые при жизни оказывались во вреждебном противостоянии друг другу - Григория Богослова и отцов II Вселенского Собора, Мелетия Антиохийского и Павлина, Иоанна Златоуста и Епифания Кипрского, Кирилла Александрийского и блаженного Феодорита (список может быть продолжен). Обращаясь к истории Церкви, мы, очевидно, не должны закрывать глаза на то, что действующие лица этой истории были людьми со своими слабостями и немощами, не должны упрощать чрезвычайно сложную и неднозначную картину богословских споров эпохи Вселенских Соборов. Но необходимо помнить, что, несмотря на эти человеческие немощи, в Церкви никогда не ослабевало присутствие Духа Святого и что именно Дух вел и продолжает вести Церковь. История Церкви в конечном итоге творится не усилиями людей, но совместным творчеством человека и Бога - творчеством, при котором все второстепенное и наносное отступает на второй план, а все значительное и великое живет в веках.Сократ. Церк. ист. 5, 7; Созомен. Церк. ист. 7, 5-6. ^Mansi. Collectio III, 560. ^По имени Македония, омиусианского архиепископа Константинопольского, низложенного в 360 г. арианами. См. Kelly. Doctrines, 259. ^Сократ. Церк. ист. 5, 8. ^Mansi. Collectio III, 560. ^PG 37, 1140-1146 = 2.384-386. ^PG 37, 1146-1150 = 2.386-387. ^Т.е. Григорий, которого, вероятно, обвиняли за исповедание Божества Святого Духа. ^PG 37, 1151-1154 = 2.387-388. ^Спасский. История, 581. ^PG 37, 1155-1156 = 2.388-389. ^PG 37, 1157-1159 = 2.389-390. ^Будущее показало, что Нектарий прекрасно справился с возложенным на него архиерейским служением. Очевидно, после Собора 381 г. на константинопольской кафедре нужен был человек не столько богословствующий, сколько обладающий железной волей, верный императору и стоящий на твердых никейских позициях. Именно это и предопределило выбор, сделанный отцами Собора. ^PG 37, 1027-1028 = 2.402. ^См. Ritter. Konzil, 253-270. Ср. Haykin. Spirit, 181; Bobrinskoy. Communion, 213-214. ^Греческое слово kyrios, "Господь" не есть синоним слова "Бог": оно является лишь почетным титулом и означает "господин". О Сыне Божием в Символе веры сказано "Бога истинна от Бога истинна.., единосущна Отцу": о Святом Духе этого не сказано. ^PG 37, 1245-1248 = 2.392-393. ^Евр. 11:38. ^Сл. 42 ,2, 5-12; 6, 1-2; SC 384, 52-62 = 1.587-589. ^Монахов. ^Проповеди Григория записывались стенографами. ^Придворные евнухи были известны своей приверженностью к арианству. ^Имеется в виду епископ Демофил или, может быть, Евномий. ^Сл. 42, 26, 1-27, 18; SC 384, 108-114 = 1.601-602. ^

4. Последние годы

Покинув Константинополь, Григорий вернулся на родину с твердым намерением навсегда оставить общественную активность и "сосредоточиться в Боге": [1] он желал посвятить остаток дней уединению и молитве. Однако в Назианзе он нашел церковные дела в том же состоянии, в котором оставил их шесть лет назад; епископ так и не был избран. Городской клир обратился к Григорию с той же просьбой, с которой обращались к нему после смерти Григория-старшего - принять на себя управление епархией. В течение приблизительно одного года Григорий, несмотря на частые болезни, управлял епархией своего отца, но "как посторонний", т.е. по-прежнему как епископ другого города. [2]В 382 г. в Константинополе состоялся еще один церковный Собор, на который звали Григория, но он решительно отказался ехать: "Я, по правде сказать, так настроен, чтобы избегать всякого собрания епископов, потому что не видел я еще ни одного Собора, который бы имел благополучный конец и скорее избавлял от зол, чем увеличивал их". [3] Участие в Соборе 381 г., который закончился для Григория столь плачевно, отбило у него всякую охоту к подобным мероприятиям: "Не буду заседать на собраниях гусей или журавлей, дерущихся между собой без причины, где раздор, где битва, и где, прежде всего, все постыдные тайные дела враждующих собраны в одно место". [4]Не поехав на Собор, Григорий, однако, пытался на расстоянии повлиять на его благополучный исход, посылая письма своим влиятельным друзьям. "Философствую в безмолвии,- писал он Софронию-ипарху.-...А вас прошу приложить все усилия, чтобы хотя бы теперь, если уж не прежде, пришли в согласие и единство части вселенной, жалким образом разделившиеся, и особенно если увидите, что раздор у них не по вероучительным причинам, а из-за частных мелочных притязаний, как я заметил". [5] В письме к Сатурнину Григорий выражал опасение, что новый Собор закончится так же постыдно, как и прежний, и что на Соборе могут вернуться к рассмотрению его дела. [6]К концу 383 г. здоровье Григория было окончательно подорвано, и он попросил отставки у епископа Феодора Тианского. В письме к нему Григорий жаловался на плохое здоровье и постоянные нападения аполлинариан, прося назначить для назианзской Церкви нового епископа:...Несправедливо страдает Божия паства, лишенная пастыря и епископа из-за моей мертвости. Ибо держит меня болезнь: она внезапно удалила меня от (управления) Церковью и теперь ни к чему я не годен, всегда нахожусь при последнем издыхании, еще более ослабеваю от дел... Я уже не говорю о прочем - о том, что восставшие ныне аполлинариане сделали Церкви и чем угрожают... Остановить это не под силу моему возрасту и моей немощи… [7]Феодор удовлетворил просьбу Григория и назначил в Назианз хорепископа Элладия, одного из ближайших помощников Григория. Последний удалился в свое фамильное имение в Арианзе, где и провел остаток дней. То, к чему он всегда стремился - уединение и досуг - было, наконец, дано ему. [8] Он вел аскетический образ жизни, хотя и сохранял за собой все свое владение. На время Великого поста он давал обет молчания, при этом продолжая писать письма и стихи и даже принимать гостей, но молча. [9] Свой досуг Григорий посвящал по-преимуществу литературным занятиям. Он был уверен в ценности собственного литературного творчества и предвидел, что его сочинения переживут его: "Мой дар - слово; оно, всегда переходя далее, достигнет, может быть, и будущих времен". [10] В этом предвидении Григорий не ошибся.Находясь в Арианзе, Григорий вел обширную переписку с людьми самых разных категорий - с епископами, священниками, монахами, риторами, софистами, военачальниками, государственными чиновниками и представителями местной знати. Содержание этих писем очень разнообразно: от жалоб на здоровье до ходатайств о том или ином из близких Григорию людей, от советов относительно духовной жизни до рекомендаций, касающихся литературного стиля. Григорий считал письма произведениями искусства, тщательно отшлифовывал каждое письмо и был высокого мнения о своем собственном эпистолярном стиле. [11] В одном из писем к Никовулу, своему внучатому племяннику, воспитанием которого он занимался на старости лет, Григорий говорит о нормах эпистолярного жанра:Мера письма - необходимость: не надо ни удлинять его, если предметов немного, ни укорачивать, если предметов много... Вот, что знаю о длине письма; что же касается ясности, то известно, что надо, по возможности, избегать книжного слога и приближаться к разговорному... Третья принадлежность писем - приятность. Ее же соблюдем, если будем писать не совсем сухо, не без изящества, не без прикрас, и, как говорится, не без косметики и не обстрижено, то есть не без мыслей, пословиц и изречений, а также шуток и загадок, ибо всем этим подслащается письмо. Однако, не будем пользоваться этим сверх меры: когда ничего этого нет, письмо грубо, а когда этого слишком много, письмо напыщено. Все это должно использоваться в такой же мере, в какой - красные нити в тканях... Вот что касательно писем посылаю тебе в письме. [12]Никовул был, надо полагать, благодарным учеником: он не только усваивал уроки Григория, но и, по его заданию, занимался подготовкой коллекции его писем к публикации. [13]К позднему периоду жизни Григория относятся его автобиографические поэмы, стихотворения на богословские и нравственные темы, а также многочисленные стихотворения дидактического характера. [14] В числе последних - поэтические переложения библейских и евангельских эпизодов, притч и изречений Иисуса Христа: используя классические формы, Григорий наполнял их христианским содержанием. Арианзский отшельник задался целью создать своего рода компендиум христианской учебной литературы для юношества, которая могла бы заменить собою в качестве образцов для изучения и подражания произведения классиков языческой античности. [15] Об этой цели своего творчества говорит сам Григорий, когда перечисляет причины, побуждающие его писать стихи:Во-первых, я хотел, трудясь для других,Тем самым связать собственную неумеренность, [16]Чтобы, хотя и писать, но немного,Заботясь о мере. [17] Во-вторых, юношамИ, конечно, всем, кто любит словесность,Хотел я, словно некое приятное лекарство,Дать нечто привлекательное для убеждения к полезному,Чтобы искусством подсластить горечь заповедей...В третьих... не хочу, чтобы в словесностиПреимущество перед нами имели чужие...В-четвертых, изнуряемый болезнью,Я обретал радость в стихах, как старый лебедь,Который говорит сам с собою и хлопает крыльями,Воспевая не песнь плача, но песнь исхода. [18]Автобиографические стихи позднего периода приоткрывают перед нами внутренний мир Григория в годы его старости. Он много думает о смысле жизни и о смысле страданий. Как и прежде, он любит предаваться размышлениям на лоне природы:Вчера, сокрушенный своими скорбями, сидел я вдали от людейВ тенистой роще, и скорбел душой.Ибо люблю такое лекарство в страданиях,Охотно беседуя сам со своей душой.Ветерки шептали вместе с поющими птицами,Навевая сон с древесных ветвей,Особенно тому, кто изнемог душой. А с деревьевЗвонкие кузнечики, любимцы солнца,Оглашали своим треском весь лес.Рядом была прохладная вода, которая омывала мои ноги...Я же, увлекаемый парением ума,Наблюдал в себе такую борьбу мыслей.Кем я был? Кто я есмь? Кем я буду? Не знаю этого ни я,Ни тот, кто превзошел меня мудростью...Я есмь. Но скажи, что это значит? Что-то от меня уже в прошлом,Чем-то я являюсь сейчас, а чем-то буду, если только буду...Говорят, что есть страна без зверей, как некогда Крит,И есть страна, где не знают холодных снегов;Но из смертных никто никогда еще не мог похвалиться тем,Что, не испытав тяжких бедствий жизни, перешел отсюда.Немощь, нищета, рождение, смерть, вражда, злые люди -Эти звери на суше и на море - все скорби: такова жизнь!И как видел я много несчастий, ничем не подслащенных,Так не видел ни одного блага, которое было бы полностьюЛишено скорби - с тех пор, как к горькому наказаниюПриговорило меня пагубное вкушение и зависть противника. [19]В поздних стихах Григория преобладают пессимистические настроения. [20] Он часто вспоминает о прежних обидах, жалуется на одиночество и болезни, говорит о старости и богооставленности. Нередко слышна в его словах неудовлетворенность сделанным, опасение за то, что останется незавершенным труд его жизни, что некому будет отредактировать и подготовить к изданию его сочинения:...Я плачу о том, что отвернулось от меня животворное окоВеликого Христа, Который когда-то внимательно следил за мною,Готовил меня к славе еще во чреве чистой матери моей,Избавлял от холодного моря и от страстей.Плачу о том, что потерял я бразды правления богомудрым народом:Хотя и не сам бросил их, однако не держу их в руках.Ибо этот народ прежде радовался моим речам,Когда благодаря моему языку озаряло его тройственное сияние.А теперь.., прильнув слухом к языку моему,Народ жаждет источника, который раньше тек для многих,Но он не дает ему и малой капли.Другие источают сладкий поток, [21] но слушателиСкорбят, ибо лишены слова своего отца.Где мои всенощные бдения, во время которых незыблемоУтверждал я свои ноги, как одушевленный камень,Или один беседуя со Христом, или вместе с народомНаслаждаясь священными песнями, исполняемыми антифонно?Где сладкая боль в утомленных коленах, когдаПроливал я горячие слезы и собирал помраченный ум?Где руки, кормившие бедных, служившие больным?До чего доходит истощение обессилевших членов?Больше не воздеваю рук перед чистыми жертвами,Чтобы приобщаться страданиям великого Христа.Больше не устраиваю празднеств в честь победоносных мучеников,Не чествую похвальными словами драгоценную их кровь.На книгах моих плесень, речи недокончены;Какой человек будет столь дружелюбен, чтобы довести их до конца?Все умерло у еще живого. Жизнь моя едва теплится:Она слабее, чем у корабля, разваливающегося по швам. [22]Мысль о скоротечности и суетности человеческой жизни - лейтмотив поздней поэзии Григория. Жизнь человека сравнивается с театральной пьесой, [23] с непрестанно вращающимся колесом, [24] волейбольным мячом, [25] с игрой в шашки. [26] Все меньше остается в распоряжении Григория благ и радостей земной жизни; все больше ум его занят мыслью о предстоящей кончине. Григорий говорит о себе как об одиноком страннике, лишившемся родителей и родины и ожидающем скорой смерти. [27] Он пресыщен жизнью и думает о мире ином. [28] Чувствуя приближение последнего часа, он заповедует своим потомкам не забывать о конце земного странствия и о Страшном Суде:Последний подвиг жизни близок; несчастное плавание кончено;Уже и наказание вижу за ненавистные злые дела,Мрачный тартат, пламя огня, глубокую ночь,Позор того, что сейчас сокрыто, а тогда будет изобличено...Много страдал я, и мысль объемлется страхом: не начали лиПреследовать меня страшные весы правосудия Твоего, О Царь?Пусть сам я понесу свой жребий, перейдя отсюда...Но вам, будущим поколениям, заповедую: нет пользыВ настоящей жизни, потому что у жизни есть конец! [29]Григорий умер в возрасте около 60 лет. Перед смертью он позаботился о том, чтобы его имущество не пропало, и составил Завещание. [30] Нескольких своих рабов он освободил еще при жизни; других - посмертно, впрочем, надо полагать, далеко не всех. [31] Он позаботился также и о том, чтобы его гробница не осталась без соответствующей надписи, и составил несколько эпитафий самому себе. Вот одна из них:С младенчества призывал меня Бог ночными видениями.Я достиг пределов мудрости. Плоть и сердцеОчистил я Словом. Нагим бежал я из пламени мира сего,Сделавшись Аароном для отца моего Григория. [32]

***

Жизнь Григория Богослова никак не назовешь счастливой. Скорее она представляет собой сплошную цепь бедствий, во всяком случае если говорить о времени после его священнической хиротонии. Церковная карьера Григория складывалась на редкость неудачно: он был рукоположен на несуществующую кафедру, служил в чужой епархии и, взойдя на патриарший престол, был в скором времени смещен.Величие Григория раскрывается не столько из внешних обстоятельств его жизни, сколько из его внутреннего опыта, который запечатлен на страницах его произведений. Несмотря на бурную жизнь, полную внешних потрясений, тревог, неудач и бедствий, он умел сохранять живую внутреннюю связь с Богом, имел глубокий мистический опыт. Он, бесспорно, был одним из самых великих богословов, каких когда-либо знала христианская Церковь. О Григории как духовном писателе, как богослове, философе и мистике пойдет речь в следующих главах нашей книги.PG 37, 1164 = 2.391. ^Письмо 182; ed.Gallay, 131 = 2.503. ^Письмо 139; ed.Gallay, 95 = 2.478. ^PG 37, 1268 = 2.396. ^Письмо 135; ed.Gallay, 98-99 = 2.471. ^Письмо 132; ed.Gallay, 97 = 2.506. ^Письмо 152; ed.Gallay, 111-112 = 2.489. ^О любви Григория к уединению см. Szymusiak. Solitude. ^Ср. Письма 106-120; ed.Gallay, 84-90 = 2.474-477. Ср. PG 37, 1307 = 2.92. ^Сл. 7, 16; PG 35, 776 = 1.169. ^О языке и стиле писем Григория см. Gallay. Langue. ^Письмо 51; ed.Gallay, 47-48 = 2.426-427. ^Ср. Письмо 52; ed.Gallay, 48-49 = 2.487. ^О дидактической поэзии Григория см. Ackermann. Poesie. ^Необходимость такой замены стала особенно очевидной во времена Юлиана, который в своих эдиктах указывал на несоответствие воззрений греческих поэтов и философов христианскому мировоззрению (ср. вышеупомянутый Эдикт об учителях). ^Греч. ametria может означать также "отсутствие поэтического метра". ^Или "метре". ^PG 37, 1331-1333 = 2.408-409. ^PG 37, 755-760 = 2.41-43. В последних двух строках речь идет о грехопадении Адама. ^Ср. Rapisarda. Pessimismo. ^Намек на имя Нектария (букв. "сладкий"), преемника Григория на Константинопольской кафедре. ^PG 37, 1387-1389 = 2.125. ^PG 37, 776 = 2.48. ^PG 37, 787-788 = 2.123. ^PG 37, 771 = 2.46. ^PG 37, 1305 = 2.78. ^PG 37, 1347 = 2.79. ^PG 37, 775 = 2.48. ^PG 37, 1420-1421 = 2.124. ^Об этом тексте см. Martroye. Testament. ^См. PG 36, 389-396 (отсутствует в рус. пер.). ^PG 37, 1450 = 2.339. ^

Глава II

Покинув Константинополь, Григорий вернулся на родину с твердым намерением навсегда оставить общественную активность и "сосредоточиться в Боге": [1] он желал посвятить остаток дней уединению и молитве. Однако в Назианзе он нашел церковные дела в том же состоянии, в котором оставил их шесть лет назад; епископ так и не был избран. Городской клир обратился к Григорию с той же просьбой, с которой обращались к нему после смерти Григория-старшего - принять на себя управление епархией. В течение приблизительно одного года Григорий, несмотря на частые болезни, управлял епархией своего отца, но "как посторонний", т.е. по-прежнему как епископ другого города. [2]В 382 г. в Константинополе состоялся еще один церковный Собор, на который звали Григория, но он решительно отказался ехать: "Я, по правде сказать, так настроен, чтобы избегать всякого собрания епископов, потому что не видел я еще ни одного Собора, который бы имел благополучный конец и скорее избавлял от зол, чем увеличивал их". [3] Участие в Соборе 381 г., который закончился для Григория столь плачевно, отбило у него всякую охоту к подобным мероприятиям: "Не буду заседать на собраниях гусей или журавлей, дерущихся между собой без причины, где раздор, где битва, и где, прежде всего, все постыдные тайные дела враждующих собраны в одно место". [4]Не поехав на Собор, Григорий, однако, пытался на расстоянии повлиять на его благополучный исход, посылая письма своим влиятельным друзьям. "Философствую в безмолвии,- писал он Софронию-ипарху.-...А вас прошу приложить все усилия, чтобы хотя бы теперь, если уж не прежде, пришли в согласие и единство части вселенной, жалким образом разделившиеся, и особенно если увидите, что раздор у них не по вероучительным причинам, а из-за частных мелочных притязаний, как я заметил". [5] В письме к Сатурнину Григорий выражал опасение, что новый Собор закончится так же постыдно, как и прежний, и что на Соборе могут вернуться к рассмотрению его дела. [6]К концу 383 г. здоровье Григория было окончательно подорвано, и он попросил отставки у епископа Феодора Тианского. В письме к нему Григорий жаловался на плохое здоровье и постоянные нападения аполлинариан, прося назначить для назианзской Церкви нового епископа:...Несправедливо страдает Божия паства, лишенная пастыря и епископа из-за моей мертвости. Ибо держит меня болезнь: она внезапно удалила меня от (управления) Церковью и теперь ни к чему я не годен, всегда нахожусь при последнем издыхании, еще более ослабеваю от дел... Я уже не говорю о прочем - о том, что восставшие ныне аполлинариане сделали Церкви и чем угрожают... Остановить это не под силу моему возрасту и моей немощи… [7]Феодор удовлетворил просьбу Григория и назначил в Назианз хорепископа Элладия, одного из ближайших помощников Григория. Последний удалился в свое фамильное имение в Арианзе, где и провел остаток дней. То, к чему он всегда стремился - уединение и досуг - было, наконец, дано ему. [8] Он вел аскетический образ жизни, хотя и сохранял за собой все свое владение. На время Великого поста он давал обет молчания, при этом продолжая писать письма и стихи и даже принимать гостей, но молча. [9] Свой досуг Григорий посвящал по-преимуществу литературным занятиям. Он был уверен в ценности собственного литературного творчества и предвидел, что его сочинения переживут его: "Мой дар - слово; оно, всегда переходя далее, достигнет, может быть, и будущих времен". [10] В этом предвидении Григорий не ошибся.Находясь в Арианзе, Григорий вел обширную переписку с людьми самых разных категорий - с епископами, священниками, монахами, риторами, софистами, военачальниками, государственными чиновниками и представителями местной знати. Содержание этих писем очень разнообразно: от жалоб на здоровье до ходатайств о том или ином из близких Григорию людей, от советов относительно духовной жизни до рекомендаций, касающихся литературного стиля. Григорий считал письма произведениями искусства, тщательно отшлифовывал каждое письмо и был высокого мнения о своем собственном эпистолярном стиле. [11] В одном из писем к Никовулу, своему внучатому племяннику, воспитанием которого он занимался на старости лет, Григорий говорит о нормах эпистолярного жанра:Мера письма - необходимость: не надо ни удлинять его, если предметов немного, ни укорачивать, если предметов много... Вот, что знаю о длине письма; что же касается ясности, то известно, что надо, по возможности, избегать книжного слога и приближаться к разговорному... Третья принадлежность писем - приятность. Ее же соблюдем, если будем писать не совсем сухо, не без изящества, не без прикрас, и, как говорится, не без косметики и не обстрижено, то есть не без мыслей, пословиц и изречений, а также шуток и загадок, ибо всем этим подслащается письмо. Однако, не будем пользоваться этим сверх меры: когда ничего этого нет, письмо грубо, а когда этого слишком много, письмо напыщено. Все это должно использоваться в такой же мере, в какой - красные нити в тканях... Вот что касательно писем посылаю тебе в письме. [12]Никовул был, надо полагать, благодарным учеником: он не только усваивал уроки Григория, но и, по его заданию, занимался подготовкой коллекции его писем к публикации. [13]К позднему периоду жизни Григория относятся его автобиографические поэмы, стихотворения на богословские и нравственные темы, а также многочисленные стихотворения дидактического характера. [14] В числе последних - поэтические переложения библейских и евангельских эпизодов, притч и изречений Иисуса Христа: используя классические формы, Григорий наполнял их христианским содержанием. Арианзский отшельник задался целью создать своего рода компендиум христианской учебной литературы для юношества, которая могла бы заменить собою в качестве образцов для изучения и подражания произведения классиков языческой античности. [15] Об этой цели своего творчества говорит сам Григорий, когда перечисляет причины, побуждающие его писать стихи:Во-первых, я хотел, трудясь для других,Тем самым связать собственную неумеренность, [16]Чтобы, хотя и писать, но немного,Заботясь о мере. [17] Во-вторых, юношамИ, конечно, всем, кто любит словесность,Хотел я, словно некое приятное лекарство,Дать нечто привлекательное для убеждения к полезному,Чтобы искусством подсластить горечь заповедей...В третьих... не хочу, чтобы в словесностиПреимущество перед нами имели чужие...В-четвертых, изнуряемый болезнью,Я обретал радость в стихах, как старый лебедь,Который говорит сам с собою и хлопает крыльями,Воспевая не песнь плача, но песнь исхода. [18]Автобиографические стихи позднего периода приоткрывают перед нами внутренний мир Григория в годы его старости. Он много думает о смысле жизни и о смысле страданий. Как и прежде, он любит предаваться размышлениям на лоне природы:Вчера, сокрушенный своими скорбями, сидел я вдали от людейВ тенистой роще, и скорбел душой.Ибо люблю такое лекарство в страданиях,Охотно беседуя сам со своей душой.Ветерки шептали вместе с поющими птицами,Навевая сон с древесных ветвей,Особенно тому, кто изнемог душой. А с деревьевЗвонкие кузнечики, любимцы солнца,Оглашали своим треском весь лес.Рядом была прохладная вода, которая омывала мои ноги...Я же, увлекаемый парением ума,Наблюдал в себе такую борьбу мыслей.Кем я был? Кто я есмь? Кем я буду? Не знаю этого ни я,Ни тот, кто превзошел меня мудростью...Я есмь. Но скажи, что это значит? Что-то от меня уже в прошлом,Чем-то я являюсь сейчас, а чем-то буду, если только буду...Говорят, что есть страна без зверей, как некогда Крит,И есть страна, где не знают холодных снегов;Но из смертных никто никогда еще не мог похвалиться тем,Что, не испытав тяжких бедствий жизни, перешел отсюда.Немощь, нищета, рождение, смерть, вражда, злые люди -Эти звери на суше и на море - все скорби: такова жизнь!И как видел я много несчастий, ничем не подслащенных,Так не видел ни одного блага, которое было бы полностьюЛишено скорби - с тех пор, как к горькому наказаниюПриговорило меня пагубное вкушение и зависть противника. [19]В поздних стихах Григория преобладают пессимистические настроения. [20] Он часто вспоминает о прежних обидах, жалуется на одиночество и болезни, говорит о старости и богооставленности. Нередко слышна в его словах неудовлетворенность сделанным, опасение за то, что останется незавершенным труд его жизни, что некому будет отредактировать и подготовить к изданию его сочинения:...Я плачу о том, что отвернулось от меня животворное окоВеликого Христа, Который когда-то внимательно следил за мною,Готовил меня к славе еще во чреве чистой матери моей,Избавлял от холодного моря и от страстей.Плачу о том, что потерял я бразды правления богомудрым народом:Хотя и не сам бросил их, однако не держу их в руках.Ибо этот народ прежде радовался моим речам,Когда благодаря моему языку озаряло его тройственное сияние.А теперь.., прильнув слухом к языку моему,Народ жаждет источника, который раньше тек для многих,Но он не дает ему и малой капли.Другие источают сладкий поток, [21] но слушателиСкорбят, ибо лишены слова своего отца.Где мои всенощные бдения, во время которых незыблемоУтверждал я свои ноги, как одушевленный камень,Или один беседуя со Христом, или вместе с народомНаслаждаясь священными песнями, исполняемыми антифонно?Где сладкая боль в утомленных коленах, когдаПроливал я горячие слезы и собирал помраченный ум?Где руки, кормившие бедных, служившие больным?До чего доходит истощение обессилевших членов?Больше не воздеваю рук перед чистыми жертвами,Чтобы приобщаться страданиям великого Христа.Больше не устраиваю празднеств в честь победоносных мучеников,Не чествую похвальными словами драгоценную их кровь.На книгах моих плесень, речи недокончены;Какой человек будет столь дружелюбен, чтобы довести их до конца?Все умерло у еще живого. Жизнь моя едва теплится:Она слабее, чем у корабля, разваливающегося по швам. [22]Мысль о скоротечности и суетности человеческой жизни - лейтмотив поздней поэзии Григория. Жизнь человека сравнивается с театральной пьесой, [23] с непрестанно вращающимся колесом, [24] волейбольным мячом, [25] с игрой в шашки. [26] Все меньше остается в распоряжении Григория благ и радостей земной жизни; все больше ум его занят мыслью о предстоящей кончине. Григорий говорит о себе как об одиноком страннике, лишившемся родителей и родины и ожидающем скорой смерти. [27] Он пресыщен жизнью и думает о мире ином. [28] Чувствуя приближение последнего часа, он заповедует своим потомкам не забывать о конце земного странствия и о Страшном Суде:Последний подвиг жизни близок; несчастное плавание кончено;Уже и наказание вижу за ненавистные злые дела,Мрачный тартат, пламя огня, глубокую ночь,Позор того, что сейчас сокрыто, а тогда будет изобличено...Много страдал я, и мысль объемлется страхом: не начали лиПреследовать меня страшные весы правосудия Твоего, О Царь?Пусть сам я понесу свой жребий, перейдя отсюда...Но вам, будущим поколениям, заповедую: нет пользыВ настоящей жизни, потому что у жизни есть конец! [29]Григорий умер в возрасте около 60 лет. Перед смертью он позаботился о том, чтобы его имущество не пропало, и составил Завещание. [30] Нескольких своих рабов он освободил еще при жизни; других - посмертно, впрочем, надо полагать, далеко не всех. [31] Он позаботился также и о том, чтобы его гробница не осталась без соответствующей надписи, и составил несколько эпитафий самому себе. Вот одна из них:С младенчества призывал меня Бог ночными видениями.Я достиг пределов мудрости. Плоть и сердцеОчистил я Словом. Нагим бежал я из пламени мира сего,Сделавшись Аароном для отца моего Григория. [32]

***

Жизнь Григория Богослова никак не назовешь счастливой. Скорее она представляет собой сплошную цепь бедствий, во всяком случае если говорить о времени после его священнической хиротонии. Церковная карьера Григория складывалась на редкость неудачно: он был рукоположен на несуществующую кафедру, служил в чужой епархии и, взойдя на патриарший престол, был в скором времени смещен.Величие Григория раскрывается не столько из внешних обстоятельств его жизни, сколько из его внутреннего опыта, который запечатлен на страницах его произведений. Несмотря на бурную жизнь, полную внешних потрясений, тревог, неудач и бедствий, он умел сохранять живую внутреннюю связь с Богом, имел глубокий мистический опыт. Он, бесспорно, был одним из самых великих богословов, каких когда-либо знала христианская Церковь. О Григории как духовном писателе, как богослове, философе и мистике пойдет речь в следующих главах нашей книги.PG 37, 1164 = 2.391. ^Письмо 182; ed.Gallay, 131 = 2.503. ^Письмо 139; ed.Gallay, 95 = 2.478. ^PG 37, 1268 = 2.396. ^Письмо 135; ed.Gallay, 98-99 = 2.471. ^Письмо 132; ed.Gallay, 97 = 2.506. ^Письмо 152; ed.Gallay, 111-112 = 2.489. ^О любви Григория к уединению см. Szymusiak. Solitude. ^Ср. Письма 106-120; ed.Gallay, 84-90 = 2.474-477. Ср. PG 37, 1307 = 2.92. ^Сл. 7, 16; PG 35, 776 = 1.169. ^О языке и стиле писем Григория см. Gallay. Langue. ^Письмо 51; ed.Gallay, 47-48 = 2.426-427. ^Ср. Письмо 52; ed.Gallay, 48-49 = 2.487. ^О дидактической поэзии Григория см. Ackermann. Poesie. ^Необходимость такой замены стала особенно очевидной во времена Юлиана, который в своих эдиктах указывал на несоответствие воззрений греческих поэтов и философов христианскому мировоззрению (ср. вышеупомянутый Эдикт об учителях). ^Греч. ametria может означать также "отсутствие поэтического метра". ^Или "метре". ^PG 37, 1331-1333 = 2.408-409. ^PG 37, 755-760 = 2.41-43. В последних двух строках речь идет о грехопадении Адама. ^Ср. Rapisarda. Pessimismo. ^Намек на имя Нектария (букв. "сладкий"), преемника Григория на Константинопольской кафедре. ^PG 37, 1387-1389 = 2.125. ^PG 37, 776 = 2.48. ^PG 37, 787-788 = 2.123. ^PG 37, 771 = 2.46. ^PG 37, 1305 = 2.78. ^PG 37, 1347 = 2.79. ^PG 37, 775 = 2.48. ^PG 37, 1420-1421 = 2.124. ^Об этом тексте см. Martroye. Testament. ^См. PG 36, 389-396 (отсутствует в рус. пер.). ^PG 37, 1450 = 2.339. ^

Жизнь человека в церкви и обществе

Мы начнем анализ учения св. Григория с рассмотрения некоторых наиболее характерных для него тем, связанных с жизнью человека как члена христианской Церкви и в то же время гражданина своей страны, занимающего определенную степень в общественной иерархии Восточно-Римской империи IV века.Посвятив много лет изучению риторики и других гуманитарных наук, Григорий высоко ценил образованность и ученость: об этом, а также о его восприятии философии, пойдет речь в первом разделе настоящей главы. Затем мы остановимся на нравственном учении Григория и рассмотрим некоторые социальные темы, которые затрагиваются в его произведениях. Мы также проанализируем его понимание брака, девства, монашества, священства и епископства. Наконец, будет рассмотрено его понимание церковного праздника как средства приобщения человека к Божественной реальности.

1. Ученость и философия

Мы начнем анализ учения св. Григория с рассмотрения некоторых наиболее характерных для него тем, связанных с жизнью человека как члена христианской Церкви и в то же время гражданина своей страны, занимающего определенную степень в общественной иерархии Восточно-Римской империи IV века.Посвятив много лет изучению риторики и других гуманитарных наук, Григорий высоко ценил образованность и ученость: об этом, а также о его восприятии философии, пойдет речь в первом разделе настоящей главы. Затем мы остановимся на нравственном учении Григория и рассмотрим некоторые социальные темы, которые затрагиваются в его произведениях. Мы также проанализируем его понимание брака, девства, монашества, священства и епископства. Наконец, будет рассмотрено его понимание церковного праздника как средства приобщения человека к Божественной реальности.