Покинув Константинополь, Григорий вернулся на родину с твердым намерением навсегда оставить общественную активность и "сосредоточиться в Боге": [1] он желал посвятить остаток дней уединению и молитве. Однако в Назианзе он нашел церковные дела в том же состоянии, в котором оставил их шесть лет назад; епископ так и не был избран. Городской клир обратился к Григорию с той же просьбой, с которой обращались к нему после смерти Григория-старшего - принять на себя управление епархией. В течение приблизительно одного года Григорий, несмотря на частые болезни, управлял епархией своего отца, но "как посторонний", т.е. по-прежнему как епископ другого города. [2]В 382 г. в Константинополе состоялся еще один церковный Собор, на который звали Григория, но он решительно отказался ехать: "Я, по правде сказать, так настроен, чтобы избегать всякого собрания епископов, потому что не видел я еще ни одного Собора, который бы имел благополучный конец и скорее избавлял от зол, чем увеличивал их". [3] Участие в Соборе 381 г., который закончился для Григория столь плачевно, отбило у него всякую охоту к подобным мероприятиям: "Не буду заседать на собраниях гусей или журавлей, дерущихся между собой без причины, где раздор, где битва, и где, прежде всего, все постыдные тайные дела враждующих собраны в одно место". [4]Не поехав на Собор, Григорий, однако, пытался на расстоянии повлиять на его благополучный исход, посылая письма своим влиятельным друзьям. "Философствую в безмолвии,- писал он Софронию-ипарху.-...А вас прошу приложить все усилия, чтобы хотя бы теперь, если уж не прежде, пришли в согласие и единство части вселенной, жалким образом разделившиеся, и особенно если увидите, что раздор у них не по вероучительным причинам, а из-за частных мелочных притязаний, как я заметил". [5] В письме к Сатурнину Григорий выражал опасение, что новый Собор закончится так же постыдно, как и прежний, и что на Соборе могут вернуться к рассмотрению его дела. [6]К концу 383 г. здоровье Григория было окончательно подорвано, и он попросил отставки у епископа Феодора Тианского. В письме к нему Григорий жаловался на плохое здоровье и постоянные нападения аполлинариан, прося назначить для назианзской Церкви нового епископа:...Несправедливо страдает Божия паства, лишенная пастыря и епископа из-за моей мертвости. Ибо держит меня болезнь: она внезапно удалила меня от (управления) Церковью и теперь ни к чему я не годен, всегда нахожусь при последнем издыхании, еще более ослабеваю от дел... Я уже не говорю о прочем - о том, что восставшие ныне аполлинариане сделали Церкви и чем угрожают... Остановить это не под силу моему возрасту и моей немощи… [7]Феодор удовлетворил просьбу Григория и назначил в Назианз хорепископа Элладия, одного из ближайших помощников Григория. Последний удалился в свое фамильное имение в Арианзе, где и провел остаток дней. То, к чему он всегда стремился - уединение и досуг - было, наконец, дано ему. [8] Он вел аскетический образ жизни, хотя и сохранял за собой все свое владение. На время Великого поста он давал обет молчания, при этом продолжая писать письма и стихи и даже принимать гостей, но молча. [9] Свой досуг Григорий посвящал по-преимуществу литературным занятиям. Он был уверен в ценности собственного литературного творчества и предвидел, что его сочинения переживут его: "Мой дар - слово; оно, всегда переходя далее, достигнет, может быть, и будущих времен". [10] В этом предвидении Григорий не ошибся.Находясь в Арианзе, Григорий вел обширную переписку с людьми самых разных категорий - с епископами, священниками, монахами, риторами, софистами, военачальниками, государственными чиновниками и представителями местной знати. Содержание этих писем очень разнообразно: от жалоб на здоровье до ходатайств о том или ином из близких Григорию людей, от советов относительно духовной жизни до рекомендаций, касающихся литературного стиля. Григорий считал письма произведениями искусства, тщательно отшлифовывал каждое письмо и был высокого мнения о своем собственном эпистолярном стиле. [11] В одном из писем к Никовулу, своему внучатому племяннику, воспитанием которого он занимался на старости лет, Григорий говорит о нормах эпистолярного жанра:Мера письма - необходимость: не надо ни удлинять его, если предметов немного, ни укорачивать, если предметов много... Вот, что знаю о длине письма; что же касается ясности, то известно, что надо, по возможности, избегать книжного слога и приближаться к разговорному... Третья принадлежность писем - приятность. Ее же соблюдем, если будем писать не совсем сухо, не без изящества, не без прикрас, и, как говорится, не без косметики и не обстрижено, то есть не без мыслей, пословиц и изречений, а также шуток и загадок, ибо всем этим подслащается письмо. Однако, не будем пользоваться этим сверх меры: когда ничего этого нет, письмо грубо, а когда этого слишком много, письмо напыщено. Все это должно использоваться в такой же мере, в какой - красные нити в тканях... Вот что касательно писем посылаю тебе в письме. [12]Никовул был, надо полагать, благодарным учеником: он не только усваивал уроки Григория, но и, по его заданию, занимался подготовкой коллекции его писем к публикации. [13]К позднему периоду жизни Григория относятся его автобиографические поэмы, стихотворения на богословские и нравственные темы, а также многочисленные стихотворения дидактического характера. [14] В числе последних - поэтические переложения библейских и евангельских эпизодов, притч и изречений Иисуса Христа: используя классические формы, Григорий наполнял их христианским содержанием. Арианзский отшельник задался целью создать своего рода компендиум христианской учебной литературы для юношества, которая могла бы заменить собою в качестве образцов для изучения и подражания произведения классиков языческой античности. [15] Об этой цели своего творчества говорит сам Григорий, когда перечисляет причины, побуждающие его писать стихи:Во-первых, я хотел, трудясь для других,Тем самым связать собственную неумеренность, [16]Чтобы, хотя и писать, но немного,Заботясь о мере. [17] Во-вторых, юношамИ, конечно, всем, кто любит словесность,Хотел я, словно некое приятное лекарство,Дать нечто привлекательное для убеждения к полезному,Чтобы искусством подсластить горечь заповедей...В третьих... не хочу, чтобы в словесностиПреимущество перед нами имели чужие...В-четвертых, изнуряемый болезнью,Я обретал радость в стихах, как старый лебедь,Который говорит сам с собою и хлопает крыльями,Воспевая не песнь плача, но песнь исхода. [18]Автобиографические стихи позднего периода приоткрывают перед нами внутренний мир Григория в годы его старости. Он много думает о смысле жизни и о смысле страданий. Как и прежде, он любит предаваться размышлениям на лоне природы:Вчера, сокрушенный своими скорбями, сидел я вдали от людейВ тенистой роще, и скорбел душой.Ибо люблю такое лекарство в страданиях,Охотно беседуя сам со своей душой.Ветерки шептали вместе с поющими птицами,Навевая сон с древесных ветвей,Особенно тому, кто изнемог душой. А с деревьевЗвонкие кузнечики, любимцы солнца,Оглашали своим треском весь лес.Рядом была прохладная вода, которая омывала мои ноги...Я же, увлекаемый парением ума,Наблюдал в себе такую борьбу мыслей.Кем я был? Кто я есмь? Кем я буду? Не знаю этого ни я,Ни тот, кто превзошел меня мудростью...Я есмь. Но скажи, что это значит? Что-то от меня уже в прошлом,Чем-то я являюсь сейчас, а чем-то буду, если только буду...Говорят, что есть страна без зверей, как некогда Крит,И есть страна, где не знают холодных снегов;Но из смертных никто никогда еще не мог похвалиться тем,Что, не испытав тяжких бедствий жизни, перешел отсюда.Немощь, нищета, рождение, смерть, вражда, злые люди -Эти звери на суше и на море - все скорби: такова жизнь!И как видел я много несчастий, ничем не подслащенных,Так не видел ни одного блага, которое было бы полностьюЛишено скорби - с тех пор, как к горькому наказаниюПриговорило меня пагубное вкушение и зависть противника. [19]В поздних стихах Григория преобладают пессимистические настроения. [20] Он часто вспоминает о прежних обидах, жалуется на одиночество и болезни, говорит о старости и богооставленности. Нередко слышна в его словах неудовлетворенность сделанным, опасение за то, что останется незавершенным труд его жизни, что некому будет отредактировать и подготовить к изданию его сочинения:...Я плачу о том, что отвернулось от меня животворное окоВеликого Христа, Который когда-то внимательно следил за мною,Готовил меня к славе еще во чреве чистой матери моей,Избавлял от холодного моря и от страстей.Плачу о том, что потерял я бразды правления богомудрым народом:Хотя и не сам бросил их, однако не держу их в руках.Ибо этот народ прежде радовался моим речам,Когда благодаря моему языку озаряло его тройственное сияние.А теперь.., прильнув слухом к языку моему,Народ жаждет источника, который раньше тек для многих,Но он не дает ему и малой капли.Другие источают сладкий поток, [21] но слушателиСкорбят, ибо лишены слова своего отца.Где мои всенощные бдения, во время которых незыблемоУтверждал я свои ноги, как одушевленный камень,Или один беседуя со Христом, или вместе с народомНаслаждаясь священными песнями, исполняемыми антифонно?Где сладкая боль в утомленных коленах, когдаПроливал я горячие слезы и собирал помраченный ум?Где руки, кормившие бедных, служившие больным?До чего доходит истощение обессилевших членов?Больше не воздеваю рук перед чистыми жертвами,Чтобы приобщаться страданиям великого Христа.Больше не устраиваю празднеств в честь победоносных мучеников,Не чествую похвальными словами драгоценную их кровь.На книгах моих плесень, речи недокончены;Какой человек будет столь дружелюбен, чтобы довести их до конца?Все умерло у еще живого. Жизнь моя едва теплится:Она слабее, чем у корабля, разваливающегося по швам. [22]Мысль о скоротечности и суетности человеческой жизни - лейтмотив поздней поэзии Григория. Жизнь человека сравнивается с театральной пьесой, [23] с непрестанно вращающимся колесом, [24] волейбольным мячом, [25] с игрой в шашки. [26] Все меньше остается в распоряжении Григория благ и радостей земной жизни; все больше ум его занят мыслью о предстоящей кончине. Григорий говорит о себе как об одиноком страннике, лишившемся родителей и родины и ожидающем скорой смерти. [27] Он пресыщен жизнью и думает о мире ином. [28] Чувствуя приближение последнего часа, он заповедует своим потомкам не забывать о конце земного странствия и о Страшном Суде:Последний подвиг жизни близок; несчастное плавание кончено;Уже и наказание вижу за ненавистные злые дела,Мрачный тартат, пламя огня, глубокую ночь,Позор того, что сейчас сокрыто, а тогда будет изобличено...Много страдал я, и мысль объемлется страхом: не начали лиПреследовать меня страшные весы правосудия Твоего, О Царь?Пусть сам я понесу свой жребий, перейдя отсюда...Но вам, будущим поколениям, заповедую: нет пользыВ настоящей жизни, потому что у жизни есть конец! [29]Григорий умер в возрасте около 60 лет. Перед смертью он позаботился о том, чтобы его имущество не пропало, и составил Завещание. [30] Нескольких своих рабов он освободил еще при жизни; других - посмертно, впрочем, надо полагать, далеко не всех. [31] Он позаботился также и о том, чтобы его гробница не осталась без соответствующей надписи, и составил несколько эпитафий самому себе. Вот одна из них:С младенчества призывал меня Бог ночными видениями.Я достиг пределов мудрости. Плоть и сердцеОчистил я Словом. Нагим бежал я из пламени мира сего,Сделавшись Аароном для отца моего Григория. [32]

***

Жизнь Григория Богослова никак не назовешь счастливой. Скорее она представляет собой сплошную цепь бедствий, во всяком случае если говорить о времени после его священнической хиротонии. Церковная карьера Григория складывалась на редкость неудачно: он был рукоположен на несуществующую кафедру, служил в чужой епархии и, взойдя на патриарший престол, был в скором времени смещен.Величие Григория раскрывается не столько из внешних обстоятельств его жизни, сколько из его внутреннего опыта, который запечатлен на страницах его произведений. Несмотря на бурную жизнь, полную внешних потрясений, тревог, неудач и бедствий, он умел сохранять живую внутреннюю связь с Богом, имел глубокий мистический опыт. Он, бесспорно, был одним из самых великих богословов, каких когда-либо знала христианская Церковь. О Григории как духовном писателе, как богослове, философе и мистике пойдет речь в следующих главах нашей книги.PG 37, 1164 = 2.391. ^Письмо 182; ed.Gallay, 131 = 2.503. ^Письмо 139; ed.Gallay, 95 = 2.478. ^PG 37, 1268 = 2.396. ^Письмо 135; ed.Gallay, 98-99 = 2.471. ^Письмо 132; ed.Gallay, 97 = 2.506. ^Письмо 152; ed.Gallay, 111-112 = 2.489. ^О любви Григория к уединению см. Szymusiak. Solitude. ^Ср. Письма 106-120; ed.Gallay, 84-90 = 2.474-477. Ср. PG 37, 1307 = 2.92. ^Сл. 7, 16; PG 35, 776 = 1.169. ^О языке и стиле писем Григория см. Gallay. Langue. ^Письмо 51; ed.Gallay, 47-48 = 2.426-427. ^Ср. Письмо 52; ed.Gallay, 48-49 = 2.487. ^О дидактической поэзии Григория см. Ackermann. Poesie. ^Необходимость такой замены стала особенно очевидной во времена Юлиана, который в своих эдиктах указывал на несоответствие воззрений греческих поэтов и философов христианскому мировоззрению (ср. вышеупомянутый Эдикт об учителях). ^Греч. ametria может означать также "отсутствие поэтического метра". ^Или "метре". ^PG 37, 1331-1333 = 2.408-409. ^PG 37, 755-760 = 2.41-43. В последних двух строках речь идет о грехопадении Адама. ^Ср. Rapisarda. Pessimismo. ^Намек на имя Нектария (букв. "сладкий"), преемника Григория на Константинопольской кафедре. ^PG 37, 1387-1389 = 2.125. ^PG 37, 776 = 2.48. ^PG 37, 787-788 = 2.123. ^PG 37, 771 = 2.46. ^PG 37, 1305 = 2.78. ^PG 37, 1347 = 2.79. ^PG 37, 775 = 2.48. ^PG 37, 1420-1421 = 2.124. ^Об этом тексте см. Martroye. Testament. ^См. PG 36, 389-396 (отсутствует в рус. пер.). ^PG 37, 1450 = 2.339. ^

Жизнь человека в церкви и обществе

Мы начнем анализ учения св. Григория с рассмотрения некоторых наиболее характерных для него тем, связанных с жизнью человека как члена христианской Церкви и в то же время гражданина своей страны, занимающего определенную степень в общественной иерархии Восточно-Римской империи IV века.Посвятив много лет изучению риторики и других гуманитарных наук, Григорий высоко ценил образованность и ученость: об этом, а также о его восприятии философии, пойдет речь в первом разделе настоящей главы. Затем мы остановимся на нравственном учении Григория и рассмотрим некоторые социальные темы, которые затрагиваются в его произведениях. Мы также проанализируем его понимание брака, девства, монашества, священства и епископства. Наконец, будет рассмотрено его понимание церковного праздника как средства приобщения человека к Божественной реальности.

1. Ученость и философия

Мы начнем анализ учения св. Григория с рассмотрения некоторых наиболее характерных для него тем, связанных с жизнью человека как члена христианской Церкви и в то же время гражданина своей страны, занимающего определенную степень в общественной иерархии Восточно-Римской империи IV века.Посвятив много лет изучению риторики и других гуманитарных наук, Григорий высоко ценил образованность и ученость: об этом, а также о его восприятии философии, пойдет речь в первом разделе настоящей главы. Затем мы остановимся на нравственном учении Григория и рассмотрим некоторые социальные темы, которые затрагиваются в его произведениях. Мы также проанализируем его понимание брака, девства, монашества, священства и епископства. Наконец, будет рассмотрено его понимание церковного праздника как средства приобщения человека к Божественной реальности.

Ученость

Христианство с самого начала своего существования противопоставило себя "мудрости человеческой" - "мудрости мира сего". Об этом много говорил апостол Павел: "И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении Духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией". [1] Согласно Павлу, для человеческой мудрости христианство есть безумие, юродство; но и сама мудрость века сего обращается в безумие при встрече с христианством: "Не обратил ли Бог мудрость века сего в безумие? Ибо когда мир в своей мудрости не познал Бога в премудрости Божией, благоволил Бог юродством проповеди спасти верующих". [2] Под человеческой мудростью в данном случае подразумевается многообразное наследие античной учености, которой противопоставляется учение и искупительный подвиг Христа: "Ибо и иудеи требуют чудес, и эллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, для эллинов же безумие". [3]Однако было бы неверно считать, что отношение христианства к наследию античной учености сводилось к полному отрицанию ее. Уже во II-III вв. появилось стремление со стороны христиан ассимилировать, т.е. творчески усвоить достижения античности. Интенсивный поиск синтеза между христианством и эллинизмом вели, в частности, представители александрийской школы христианского богословия - Климент и Ориген. Оба они в разное время возглавляли александрийское огласительное училище, в котором наряду со Священным Писанием и собственно христианским богословием преподавалась античная философия, риторика, диалектика, а также точные науки - математика, геометрия, астрономия. Ориген впоследствии создал школу подобного рода в Кесарии Палестинской, где у него учился, в числе многих других, святой Григорий Чудотворец, оставивший в своей "Благодарственной речи Оригену" рассказ об энциклопедическом характере образования, которое получала христианская молодежь у Оригена:Он восхвалял любителей философии длинными, многочисленными и соответствующими похвалами, говоря, что они одни живут жизнью, поистине достойной разумных существ... Порицал же он невежество (amathian) и всех неучей,- а таких много,- которые, наподобие скота, слепотствуют умом... Посредством естественных наук он объяснял и исследовал каждый предмет в отдельности... до тех пор, пока... не вложил в наши души вместо неразумного разумное удивление священным устройством вселенной и безукоризненным устройством природы. Этому высокому и боговдохновенному знанию учит возлюбленная для всех физиология. Что же сказать о священных науках - всеми любимой и бесспорной геометрии и высоко парящей астрономии? ...Он требовал, чтобы мы занимались философией, собирая по мере сил все имеющиеся произведения древних философов и поэтов, не исключая и не отвергая ничего... Для нас не было ничего запретного, ибо не было ничего сокровенного и недоступного; но мы могли изучить всякое слово, и варварское, и эллинское, и относящееся к таинствам (христианской веры) и (из области) политики, и о божественном и о человеческом - с полнвм дерзновением могли изучать и исследовать все… [4]Такое же разностороннее образование получил, столетие спустя после Григория Чудотворца, Григорий Богослов - сначала в Кесарии Каппадокийской, затем в Афинах. Мы помним, что в молодости Григорий увлекался трудами Оригена, от которого, несомненно, унаследовал уважительное отношение к античной учености. Впрочем, такое отношение было характерно и для его семьи, и для того круга, в котором он всю жизнь вращался. Его ближайшие друзья, Василий Великий и Григорий Нисский, оба внесли значительный вклад в пропаганду античной учености на христианской почве. Первый, в частности, написал пространные "Советы юношам" о пользе чтения языческой литературы: основная мысль этого сочинения заключается в том, что "внешние науки не бесполезны" для христианина, но, напротив, он должен заимствовать из них все служащее нравственному совершенствованию и интеллектуальному росту. [5] Что же касается Григория Нисского, то и он в своих сочинениях постоянно цитировал античных философов и поэтов и также считал, что все полезное во внешних науках должно быть ассимилировано христианством. В доказательство этого он, вслед за Оригеном, [6] аллегорически толковал библейское повествование о том, как израильтяне обобрали египтян при исходе из Египта, унеся с собой золотые и серебряные сокровища, [7] в том смысле, что "физику, геометрию, астрономию, логику и все, что изучается вне Церкви, повелевает предводитель в добродетели (Моисей) каждому взять у египетских богачей и принять ради (приносимой ими) пользы, поскольку все это потребуется в то время, когда надо будет украшать божественный храм таинства богатствами разума". [8]Великие Каппадокийцы сознавали, что живут именно в это время - т.е. когда все научное и интеллектуальное богатство, унаследованное от античной культуры, должно быть поставлено на службу христианству. Подчеркивая превосходство христианства над эллинизмом и настаивая на неспособности античной культуры удовлетворить всем исканиям человеческого разума и сердца, они, тем не менее, считали необходимым для христианства полностью ассимилировать все лучшее, что было накоплено человеческой цивилизацией вне христианства. Язычество и идолопоклонство должны быть отвергнуты, считает Григорий, потому что это для человечества - пройденный этап. Однако все то, что может послужить духовному возрастанию человека, должно быть с благодарностью воспринято христианином из языческой учености:Я думаю, что всякий имеющий ум, признает ученость (paideusin) первым для нас благом. И не только эту благороднейшую и нашу (ученость), которая, ставя ни во что изысканность и пышность в слове, имеет (своим предметом) одно спасение и красоту умосозерцаемого, но и ученость внешнюю, которой многие христиане, по невежеству (kakōs eidotes), гнушаются как ненадежной, опасной и удаляющей от Бога... (В науках) мы воспринали исследовательскую и умозрительную (сторону), но отвергли все то, что ведет к демонам, к заблуждению и в бездну погибели; мы извлекли из них полезное для благочестия, через худшее научившись лучшему, и переделав их немощь в твердость нашего учения. Поэтому не должно унижать ученость, как некоторые делают, но нужно признать глупыми и необразованными тех, кто, придерживаясь такого (мнения), желал бы, чтобы все были подобны им, чтобы в общей массе была незаметна их собственная (глупость) и чтобы избежать обличения в невежестве. [9]Итак, обскурантизм, необразованность, невежество, нежелание и неспособность впитать в себя все многообразие культурного достояния человечества несовместимы с христианством, считает Григорий. Ему глубоко чуждо такое восприятие христианства, при котором оно мыслится как некая полу-катакомбная секта, враждебно настроенная по отношению ко всему окружающему миру. Напротив, христианство должно быть открытым по отношению ко всему лучшему из накопленного в человеческой истории; оно должно быть достаточно всеобъемлющим, чтобы вместить в себя достижения человеческого разума. [10]В соответствии с этими представлениями Григорий выдвигал идею о том, что языческая культура и эллинская мудрость не принадлежит язычникам: будучи языческой по происхождению, она теперь принадлежит христианству, так как оно оказалось способным творчески воспринять и усвоить ее. Григорий гневно обличал Юлиана Отступника за то, что тот хотел лишить христиан возможности получать хорошее светское образование, отсутствие которого и должно было, по мысли Юлиана, превратить христианство в маргинальную секту, состоящую из малограмотных и малокультурных людей. Такое отношение воспринималось Григорием как нарушение законного права всякого человека на образование. Григорий считал это главной виной Юлиана перед христианством:Он достоин ненависти за многие свои злодеяния, но мне кажется, что ни в чем он не был столь беззаконен, как в этом. И пусть негодует вместе со мной всякий, кто любит словесность и кто избрал ее своим занятием - таковым и я не откажусь (считаться). Ибо все остальное я оставил желающим, а именно богатство, знатное происхождение, славу, власть... но одно удерживаю за собой - словесность; и не порицаю себя за труды на суше и на море, благодаря которым приобрел ее. О если бы сила словесного искусства принадлежала мне и тому, кто является моим другом! Это первое, что я возлюбил после Первого, то есть Божественного, и надежд, которые вне видимого (мира). Если же, по Пиндару, каждого гнетет своя ноша, [11] то необходимо и мне говорить о любимом предмете; и особенно справедливо, как не знаю что другое, словом воздать благодарность Слову за словесные (науки). Итак, откуда пришла тебе эта идея, о легкомысленнейший и ненасытнейший из всех,- лишить христиан (доступа) к словесности?.. [12] Если хочешь, мы сами представим причину этого. После столь многих противозаконных злодейств надлежало тебе наконец дойти и до этого, и явно напасть на самого себя, чтобы там, где ты хотел отличиться смекалкой, самому того не замечая, опозориться и продемонстрировать свое безумие... "Наши,- говорил он,- словесные науки и эллинская культура (hoi logoi kai to hellēnizein), так же, как и почитание богов, а ваш (удел) - необразованность и грубость, и в вашей мудрости нет ничего, кроме "веруй!"… [13]Не только античная словесность, но и вся мировая цивилизация является достоянием христианской Церкви, считает Григорий Богослов. Вместе с Оригеном и Григорием Нисским он убежден, что египетские сокровища, под которыми аллегорически понимается языческая ученость, не должны быть оставлены "новым Израилем"-христианами в руках "египтян"-язычников; христианам следует "заимствовать" их, т.е. ассимилировать, усвоить, сделать своими, при этом, разумеется, отвергнув идолопоклонство:Заимствуй у египтян сосуды золотые и серебряные, с ними иди; запаси на путь чужие сокровища, лучше же сказать - свои собственные... А что? Неужели оставишь египтянам и сопротивным силам то, что они неправедно нажили и еще неправеднее расточают? Оно не им принадлежит; они силой похитили его у Сказавшего: "Мое серебро и Мое золото; [14] Я отдам его тому, кому захочу". Вчера оно принадлежало им, ибо так было попущено. А сегодня Владыка приносит и отдает его тебе, чтобы ты употребил его ко благу и во спасение. Приобретем себе друзей богатством неправедным, чтобы, когда обнищаем, мы могли возвратить это себе в день Суда. [15] Если ты Рахиль или Лия, душа патриаршая и великая, укради у своего отца и идолов, которых найдешь - не чтобы сохранить их, но чтобы уничтожить. [16]Итак, языческая ученость не принадлежит язычникам: их мудрость - не их собственная, но Христа, Божественного Логоса, у Которого они похитили ее, а теперь должны вернуть христианам. Эта идея на христианской почве не нова: у писателей II-III вв., в частности у Климента Александрийского, была целая теория о том, что античная философия и мифология - ни что иное, как искаженное Писание Ветхого Завета, из которого эллины украли свои учения. [17]Надо отметить, что в раннехристианской письменности достаточно часто говорилось о том, что человеческая цивилизация, искусство и культура имеют демоническое происхождение и появились в результате отпадения человека от райского блаженства: именно среди потомков Каина, который "пошел от лица Господня", [18] появилось градостроительство, скотоводство, музыка и производство орудий труда. [19] В соответствии с этим взглядом Иоанн Златоуст говорил, что "города, искусства, одежды и множество остальных нужд... принесла смерть вместе с собою". [20] А в Беседах Макария Египетского проводится мысль о том, что мудрецы, философы, писатели, поэты, художники, скульпторы, архитекторы и археологи были "пленниками и рабами лукавой силы" и творили под воздействием "поселившегося внутри них змия", то есть диавола. [21]Однако многие церковные писатели указывали и на положительные аспекты человеческой цивилизации и культуры, считая, что христианство, хотя и отмежевывается от язычества, может заимствовать из языческой культуры все полезное. Климент Александрийский, в частности, воспринимал цивилизацию и культуру как плод творчества человека под водительством Божественного Логоса. Все светские науки, по мнению Климента, имеют небесное происхождение: "Писание общим именем мудрости называет вообще все мирские науки и искусства, все, до чего ум человеческий мог дойти... (ибо) всякое искусство и всякое знание происходит от Бога". [22] Климент включает медицину, музыку, скульптуру, пение, искусство "притираний", [23] резьбу по дереву, научные изыскания, поэзию, диалектику и философию в число искусств, имеющих небесное происхождение. [24]Именно такой взгляд на цивилизацию и культуру был близок Григорию Богослову. Он считал, что ни одна нация, ни одна религия, ни одна философская школа не вправе присваивать себе монополию на культуру, науку и искусство, которые являются достоянием всего человечества. Для Григория подлинным творцом человеческой культуры является сам Бог; люди творческих профессий, созидающие мировую цивилизацию - лишь орудия в Его руках:Как язык не принадлежит исключительно его изобретателям, но всем, кто пользуется им, так точно и искусство и всякое занятие, какое только можешь себе представить. И как в искусной музыкальной гармонии каждая струна издает различный звук, одна - высокий, другая - низкий, так и в этих (искусствах) Художник и Творец-Слово, хотя и поставил различных изобретателей различных занятий и искусств, но все дал в распоряжение всех желающих, чтобы соединить наc узами общения и человеколюбия и сделать нашу жизнь более цивилизованной (hēmerōteron). И после этого ты говоришь, что эллинская (культура) принадлежит тебе? [25] Но скажи, разве не финикийцы (изобрели) грамоту или, как некоторые (думают), египтяне, или евреи, которые были мудрее и тех, и других?.. Тебе ли (принадлежит) аттическое (красноречие)? А игра в шашки, арифметика и искусство считать по пальцам, система мер и весов, тактика ведения войны - чье это? Не эвбеян ли?.. Может быть, и поэзия - твоя (собственность)? [26]Григорий, как видим, готов включить даже игру в шашки (to petteuein) в число благ цивилизации. Различные виды искусства также вызывают восхищение Григория. В одном из стихотворений он с похвалой отзывается об искусстве дрессировщиков зверей:...Послушай, чего достигло искусство.Скворцы говорят подобно человеку,Подражая чужому голосу, которому они научились,Когда видели в зеркале изображение выточенного из дереваСкворца и слышали голос человека-дрессировщика из-за зеркала.И вороны также крадут звуки у человека. Когда же попугай,Пестрый, с горбатым клювом, в своей клеткеЗаговорит человеческим голосом, тогда он обманывает слух и самого человека.Для лошадей вешают канаты, по которымОни ходят. А страшная медведица ходит на открытом воздухе,Сидит на судейском троне, словно некий умный судья,Держит в лапах, как можно подумать, весы правосудия,И зверь кажется имеющим ум.А ведь это человек научил его тому, чему не научила природа!Я видел также укротителя львов, сидевшего на спине у могучего льваИ рукой покорявшего силу зверя...Видел я также тяжелого и огромного зверя с большими бивнями:Сидящий на нем мальчик-индус при помощи палки заставляет его идти,Разворачивая туда и сюда тело огромного слона.Смел был тот, кто первым придумал укрощать зверя,Наложил ему ярмо на шею и заставил везти огромную колесницу. [27]Все эти тексты характеризуют широту и открытость Григория: он с уважением относился ко всему, что свидетельствует о превосходстве человека над бессловесными существами, что выявляет силу человеческого разума, будь то цирковое искусство, игра в шашки, другие виды искусства, гуманитарные и естественные науки, риторика и литература, поэзия и музыка. Идеалом Григория был человек разума - христианин высокой интеллектуальной культуры, энциклопедической образованности, отличающийся обширными познаниями в разных областях и открытым взглядом на мир. Спсобность разумного мышления (logos) роднит человека с Божественным Словом (Logos). В стихотворениях Григория немало строк посвящено восхвалению разума и учености. "Светильником всей своей жизни признавай разум (logos)",- говорит он. [28] "Ничего не считай лучше учености",- пишет он в другом месте. [29]Однако Григорий любил подчеркивать, что образованность не является самоцелью: она нужна для того, чтобы привести человека к богопознанию и послужить его возрастанию в вере. В наставлении, написанном от имени Никовула к его собственному отцу, Григорий говорит о том, как изучение литературы, риторики, истории, грамматики, этики и точных наук ведет человека к познанию Бога:О отец, одного лишь желаю вместо всего - овладеть искусством слова.Прекрасна пламенная сила риторики в народных,Судебных и похвальных речах.Прекрасен ум, наполненный (познаниями в области) истории. Ибо история -Это совокупность мудрости, ум многих. Немаловажна иГрамматика, полирующая слово и нрав варварский,Прекрасно приходящая на помощь благородному языку Эллады.(Важны) состязания в логическом искусстве...А также (наука, при помощи которой) добродетельные созидают хорошие нравы...(Важно) и то, что мудрые мужи парящим умом и тонкими изысканиями,Отыскали в глубинах, один - одно, другой - другое,И предали книгам.Они нашли природу воздушных, земных, морскихИ небесных (существ), и сверх всего - ум неизреченного Бога;(То есть) как Он ведет мир, куда ведет, и каков будет конецВсего мира (kosmos), украшенного (kekasmenos) многими красотами (kosmois)...Изучив все это в юности,Я отдам ум Божественному Духу...Взгляни на великого деда моего по линии матери: как обо всемУкрашенный многообразными знаниями, которые он собралСо всех концов земли, пребывая среди многих народов,Последним ключем своей учености (logōn) он сделал Христа… [30]Юноша, от имени которого говорит Григорий, горит жаждой расширить свой кругозор не только благодаря учебе: его тянет к путешествиям, к знакомству с иными народами, с различными культурами. Но все это, собранное отовсюду, он желает поставить на службу христианству и духовной жизни. Несомненно, слова Никовула отражают устремления и опыт самого Григория, который много путешествовал в поисках мудрости и который на склоне лет, вспоминая юность, писал о себе:Одна слава была для меня приятна - преуспеть в науках (logōn), которые собралиВосток и Запад, и слава Эллады - Афины.Над этим я трудился много и долгое время, но и это,Повергнув к стопам Христа, положил я перед Ним,Чтобы оно уступило слову (logō) великого Бога, которое затмевает собойВсякое утонченное и многообразное измышление (mython) человеческого ума. [31]Итак, античная ученость, светская словесность и вся внехристианская культура отходят на второй план, когда человек соприкасается со Христом. По сравнению со "словом" (logos) Божиим всякое человеческое слово есть не более, чем миф, басня, измышление (mythos). Но изучение античной философии, мифологии, поэзии и прочих наук необходимо для того, чтобы положить их к стопам Христа. В этом - основной пафос всех текстов Григория Богослова, посвященных восхвалению учености.1 Кор. 2:4-5. ^1 Кор. 1:20-21. ^1 Кор. 1:22-23. ^Св. Григорий Чудотворец. Благодарственная речь Оригену, VI-XV (VI, VIII, XIII, XV). ^Советы юношам 3-4 (PG 31, 569). ^Ср. Ориген. Письмо к Григорию Чудотворцу. ^Исх. 12:35-36. ^Жизнь Моисея (PG 44, 345). ^Сл. 43, 11, 1-29; SC 384, 136-140 = 1.609. ^О значении классической образованности и риторики в жизни Григория Богослова существует обширная литература. Упомянем, в частности, Gugnet. Rhtorique; Lercher. Personlichkeit; Ruether. Gregory. О влиянии классической образованности на трех Великих Каппадокийцев см. Pelikan. Culture. ^Немейская ода 1, 82-83. ^Имеется в виду известный Эдикт Юлиана об учителях (см. главу I нашей книги). ^Сл. 4, 100, 3-102, 3; SC 309, 248-250 = 1.110. ^Агг. 2:8. ^Ср. Лк. 16:9. ^Сл. 45, 20-21; PG 35, 652. Ср. Исх. 31:19, 31-35. ^Ср. Климент Александрийский. Строматы 2, 1; 2, 5 и др. ^Быт. 4:16. ^Быт. 4:17-22. ^Книга о девстве 15 (PG 48,545). ^Беседа 45, 2 (ed.Dorries, 297). ^Строматы 1, 4. ^Т.е. втирания мазей и массажа. ^Там же. ^Григорий обращается к Юлиану Отступнику, который, в частности, писал в трактате "Против галилеян": "Вы, конечно, понимаете разницу между вашим и нашим образованием. В вашей школе вы никогда не сделаете человека ни мужественным, ни добродетельным, между тем при нашей системе всякий становится лучше. Посмотрите на ваших детей, которые воспитываются на чтении ваших священных книг. Если в зрелом возрасте они не будут рабами, сочтите меня лгуном и маниаком". Цит. по: Успенский. История, 89. ^Сл. 4, 106, 8-108, 1; SC 309, 258-260 = 1.112-113. ^PG 37, 627-638 = 2.165-166. ^PG 37, 909 = 2.231. ^PG 37, 944 = 2.231. ^PG 37, 1510-1512 = 2.270-271. ^PG 37, 977 = 2.54. ^

Античная философия

"Смотрите, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу". [1] Эти слова апостола Павла отражают в целом негативное отношение раннего христианства к античной философии, воспринимавшего ее как человеческую ученость и противопоставлявшую ей божественное слово Христа.Диспут между христианством и классической философской мыслью [2] начался почти тогда же, когда начался конфликт между христианством и иудаизмом. Однако если отношение иудеев к христианству в первые века нашей эры было резко отрицательным, то отношение эллинов - скорее безразличным. Основные догматы христианства - о едином Боге, о Троице, о Боге воплотившемся - хотя и были глубоко чужды и непонятны эллинскому разуму, не воспринимались как прямой вызов эллинизму. Тем не менее можно наблюдать и активное неприятие христианства со стороны по крайней мере некоторых представителей неоплатонической и иных философских школ. Философ Кельс (II в.) пишет "Истинное слово" в опровержение христианства; неоплатоник Порфирий (III в.) создает трактат "Против христиан"; Юлиан Отступник (IV в.) пишет трактат "Против галилеян" (так он называл христиан) и предпринимает отчаянную попытку возродить язычество после того, как христианство фактически стало государственной религией Римской империи.Со своей стороны, христиане отвечают полемическими сочинениями, в которых подвергают критике античную философию и нападки философов на христианство: достаточно вспомнить сочинения апологетов II в., 8 книг "Против Кельса" Оригена, слова "Против Юлиана" Григория Богослова. Диспут христианства с классической философией закончился полной победой первого и сокрушительным поражением последней: смерть Юлиана Отступника подвела черту под этим диспутом. Впоследствии платонизм как богословская и мировоззренческая система был осужден несколькими церковными Соборами - V Вселенским 553 г., константинопольскими Соборами 1076-77 и 1082 гг. против Иоанна Итала [3] и Соборами середины XIV в. в защиту учения Григория Паламы. [4] Критика античной философии вошла даже в богослужение Православной Церкви: "Петр витийствует, и Платон умолче. Учит Павел, и Пифагор постыдеся. Та же (Богородица) апостольский богословяй собор эллинское мертвое вещание погребает и совоставляет мир ко служению Христову". [5]В сочинениях раннехристианских апологетов содержится немало отрицательных отзывов об античных философах, которых критиковали как за их философские воззрения, так и за безнравственный с точки зрения христиан образ жизни. Характерны в этом отношении такие памятники II в., как "Осмеяние языческих философов" Ермия и "Речь против эллинов" Татиана, содержащие резкие, подчас несправедливые и необоснованные упреки в адрес философов. Татиан, в частности, отрицает всю греческую культуру, религию и философию, которые он считает ложными, безумными и безнравственными. [6] Его критика философов основывается главным образом на общеизвестных сведениях об их учении и на анекдотах из их жизни:Что досточестного приобрели вы от философии? кто из наиболее известных в ней был чужд тщеславия? Диоген, который хвастался бочкой и похвалялся воздержанием, съел сырого осьминога и, пораженный болезнью внутренностей, умер из-за невоздержания. [7] Аристипп, ходивший в пурпурной одежде, как известно, распутничал. [8] Платон-философ был продан Дионисием за обжорство. [9] А Аристотель, который неразумно положил границы Промыслу [10] и ограничил счастье тем, что ему одному нравилось, весьма не по-учительски льстил Александру, забыв, что он был еще юноша; последний же вполне по-аристотелевски заключил в клетку своего друга (Каллисфена) за то, что тот не поклонился ему, и возил его так, словно льва или леопарда… [11] Не похвалю и Гераклита, который говорил, что он исследовал самого себя, ибо был самоучкой и гордился этим… [12] Но смерть обличила его невежество… [13] Смеюсь над бабьими сказками Ферекида, над Пифагором, унаследовавшим то же учение, и над Платоном, который, хотя некоторые не признают этого, был их подражателем. [14]Раннехристианские апологеты критиковали античных философов прежде всего за их религиозную непоследовательность. Иустин и Афинагор в своих апологетических и полемических сочинениях указывали на то, что античная философия не может считаться последним словом истины, так как она не дает единой картины мира и единого учения о Боге: каждый философ и каждая отдельная философская школа выдвигает свою теорию происхождения мира, смысла человеческого существования и природы Божества. Но у обоих упомянутых апологетов мы находим, помимо критики заблуждений философов, нечто гораздо более серьезное, а именно - попытку выявить параллели между философией и христианством, найти место для философского поиска внутри христианской религии и, наконец, создать собственно христианскую философию. Для Афинагора и Иустина, в отличие от Ермия и Татиана, античная философия есть некое предвкушение христианства; Иустин говорит о Логосе, который таинственным образом действовал в философах, и называет Сократа и Геркалита "христианами", жившими согласно Логосу. [15] Иустин, который обратился к христианству из неоплатонизма, даже после своего крещения продолжал носить мантию философа, подчеркивая тем самым, что, уверовав во Христа, не отверг философию.Не менее характерной является фигура Климента Александрийского, который считал, что не следует противопоставлять христианскую веру философии. По его учению, "философия не отвращает от веры", напротив, "мы ограждаемся ею, как неким прочным оплотом, приобретая в ее лице своего рода союзника, вместе с которым утверждаем и свою веру". [16] Согласно Клименту, "путь к истине один, но в него вливаются различные потоки, соединяясь в реку, текущую в вечность". [17] Одним из таких потоков является древнегреческая философия, которая есть "приуготовительное учение, пролагающее и выравнивающее путь ко Христу". [18] Философия была дана эллинам как божественный дар, как "воплощенный образ (икона) истины"; [19] для эллинов она - такой же детоводитель ко Христу, [20] каким было для евреев Писание Ветхого Завета. [21] Сам термин "философия" употребляется Климентом в расширительном смысле: для него философия - не учение Платона, Эпикура или Аристотеля, но "то лучшее, что каждая из этих школ говорит о справедливости и благочестивом знании". [22]"Истинная философия", по Клименту, есть любовь к истине и стремление к познанию истинного Бога. Если у эллинов философия нередко вырождается в софистику, то для христиан она всегда остается путем к приобретению мудрости:...Философия есть поистине искусство правильной мудрости, дающее опыт в вещах жизненно важных; она - твердое познание того, что касается Бога и человека; некое прочное и непоколебимое обладание, скрепляющее воедино настоящее, прошедшее и будущее - то, чему научил нас сам Господь Своим пришествием или через пророков. Она неизменна как переданная от Сына... и как познанная через Него является всецело истинной. Она и вечна, и полезна для целей временных... Философами же мы называем тех, кто любит мудрость Творца и Учителя всех, то есть познание Сына Божия, а эллины - тех, кто состязается в словах о добродетели. [23]Можно сказать, что в раннехристианских воззрениях на философию прослеживаются три основных мотива. С одной стороны, философии как человеческой мудрости противопоставляют божественную истину учения Христа; философов критикуют за их религиозную непоследовательность. С другой стороны, идет интенсивный поиск такого синтеза между христианством и философией, при котором достижения античной мысли были бы творчески усвоены христианством. Наконец, возникает и развивается концепция "христианской философии-любомудрия" как любви к Божественной Мудрости - Христу, как стремление жить добродетельно и возрастать в познании Бога. Все эти три мотива мы находим у Григория Богослова.Мы, в частности, встречаем у него довольно резкую критику отдельных философов, а также утверждения о необязательности знания философии для христианина. Можно спастись, утверждает он, без "Пирроновых возражений, умолчаний и противопоставлений, Хризипповых разрешений силлогизмов, злохудожности Аристотелева искусства, обаяний Платонова краснобайства - что, к несчастью, вкралось в Церковь, подобно египетским язвам". [24] Григорий редко анализирует в подробностях то или иное философское учение; чаще он осуждает всех философов скопом, а заодно с ними всю античную мифологию, религиозную практику и магизм:Твоему языку во что бы то ни стало надо господствовать, и ты не можешь удержаться, чтобы не разродиться словом..? Нападай на Пифагорово молчание, [25] на орфические бобы [26] и на это новоявленное высокомерие поговорки "Учитель сказал". [27] Нападай на Платоновы идеи, [28] на перевоплощения [29] и периоды существования наших душ, [30] на припоминания [31] и недобрую любовь ради красивых тел; [32] на Эпикурово безбожие, его атомы и чуждое философии наслаждение; [33] на Аристотелев скудный промысл, его искусственность, его земные рассуждения о душе и человеческий характер его учений; [34] на гордость стоиков, прожорливость и пошлость киников. Нападай на пустоту, полноту [35] и бредни о богах и жертвах, об идолах, о благотворных и злотворных демонах, об оракулах, о вызывании богов и душ, о силе звезд. [36]Вслед за раннехристианскими апологетами, Григорий рассматривает историю античной философии как блуждание в потемках в поисках истины. В отличие от богооткровенной религии, в которой Бог сам снисходит к человеку и открывается ему, философия есть лишь усилие человеческого разума приблизиться к Богу, обреченное на неудачу до тех пор, пока разум, а не Бог, остается руководителем человека в этом поиске. Критикуя Юлиана Отступника за его религиозные воззрения, Григорий говорит о том разнообразии и непоследовательности, которыми характеризуются взгляды античных философов:Вот чему научили его платоны, хризиппы, знаменитые перипатетики, почтенная стоя и мастера красноречия... Одни из них учат, что Бога вообще не существует; другие - что он не заботится о здешнем, но что все в мире движется без цели и случайно; третьи - что всем должны управлять звезды и их сочетания, но кто и откуда ими самими управляет, я не знаю; четвертые - что все стремится к наслаждению, в котором и заключается цель человеческой жизни. Добродетель же для них - всего лишь громкое имя, и ничего нет после здешней жизни, никакого суда, который там отсекал бы несправедливости, совершенные здесь. Никто из их мудрецов не понимал этого, но были они погружены, как говорится, в глубокое болото, [37] покрыты непроницаемым мраком заблуждения и незнания, их разум не был настолько очищен, чтобы взирать на лучи истины; пресмыкаясь в дольнем и чувственном, они и вообразить не могли чего-либо выше демонов и подняться до того, чтобы удостоиться (знания о) Творце. Если же кто-либо и прозревал немного, имея разум, а не Бога своим руководителем, то все равно увлекался тем, что казалось более достоверным и что привлекает толпу, потому что ближе ей. [38]Познания Григория в философии были достаточно эклектичными и поверхностными, почерпнутыми главным образом из флорилегиев и учебников, а не из первоисточников. [39] Критикуя античных философов за их религиозные воззрения, а также за аморальный образ жизни, который вели некоторые из них, Григорий основывается главным образом на сборниках анекдотов из жизни философов, популярные в Византии его времени. Он, в частности, обвиняет философов в жадности, педерастии, прожорливости и других пороках. Низкому нравственному уровню философов Григорий противопоставляет высокую духовную жизнь и аскетические подвиги христианского монашества,...заслуживающие гораздо большего уважения, чем ненасытность мудреца и законодателя Солона, которую Крез выявил при помощи античного золота; [40] чем Сократова любовь к красоте (filokalia) - стыжусь сказать, любовь к мальчикам (paiderastia), хотя бы и прикрытая благочестивыми рассуждениями; [41] чем лакомство Платона в Сицилии, за которое он был продан в рабство и не был выкуплен ни одним из своих учеников и ни одним из греков; [42] чем прожорливость Ксенократа; [43] чем болтливость жившего в бочке Диогена, который цитировал слова из трагедии "чужеземцы, уступите место господам", [44] имея в виду, что вкусный пирог надо предпочесть простому хлебу; [45] чем философия Эпикура, которая не определила никакого блага выше наслаждения. [46]Все эти рассуждения Григория напоминают полемические сочинения Ермия и Татиана, направленные против античной философии.Однако Григорий не только критикует заблуждения философов и их нравственный облик: на страницах его сочинений можно встретить немало похвальных слов в адрес философов, а также мысли о том, какую пользу может извлечь христианин из занятий философией. Продолжая традицию апологетов II в., александрийских дидаскалов III в. (Климента, Оригена), и развивая идеи, выраженные его ближайшим другом Василием в "Советах юношам", Григорий в монументальной поэме "О добродетели" [47], адресованной одному из своих учеников, говорит о том, как христианский юноша может воспитывать себя на примерах, заимствованных из жизни философов.Основная идея Григория заключается в том, что греческие философы, хотя и не соглашались друг с другом в религиозных и мировоззренческих вопросах, однако все учили добродетели; следовательно, христианин может у многих из них почерпнуть нечто поучительное:Есть и у эллинов некоторые мудрецы,Впрочем, не мудрые. Ибо как назовем мудрымиНе познавших высочайшую Природу -Бога, первопричину всех благ..?Итак, кто столь неразумен, чтобы признать ихМудрыми? Впрочем, если угодно, пусть будут они и мудрыми.Найдешь, что они были в некоторых ученияхНесогласны друг с другом и далеки один от другого -В учениях об умосозерцаемом и видимом,О Промысле Божием, об идеях и о судьбе,О душе, уме и обманчивости чувств;Отсюда - стоики со своими гордыми лицами,Академии, хитросплетения Пирронистов,Размышления, умозаключения, болтовня знатоков;Но, не согласные в этом, все они равным образомИ единодушно восхваляют благое,Ничего не ставя выше добродетели,Хотя многими потами, бесчисленными трудамиИ продолжительным временем приобретается она.Упомяну, для примера, о некоторых,Чтобы и ты отсюда научился добродетелиИ с терний, как говорится, собирая розы,У неверных учился лучшему. [48]Григорий далее приводит несколько анекдотов из жизни Диогена, Кратеса и философов-киников. Первый из них явил пример воздержания: единственной его собственностью был посох, с которым он ходил, и бочка, в которой жил. Второй отказался от своего имения и жил в бедности. Кто-то во время бури выбросил в море все свое имущество, сказав: "Благодарю тебя, Случайность, наставница моя в добродетели; с какой легкостью сокращаюсь я до одного плаща!" Еще один философ на талант золота, данный ему царем, купил кусок хлеба, показав, что не нуждается ни в чем ином. [49] "Это почти соответствует моим законам,- восклицает Григорий,- которые окрыляют меня (для подражания) образу жизни и природе птиц, довольствуясь ежедневной и нехитрой пищей". [50]Впрочем, продолжает Григорий, у античных философов многое делалось напоказ: у них было больше тщеславия, чем настоящей любви к добродетели. Поскольку у философов добродетель соседствовала с пороком, Григорий советует подходить избирательно как к рассказам об их жизни, так и к их собственным изречениям:Не принимай недобрые изреченияВ старых книгах, которыми ты, о добрый, вскормлен, вроде:"Пусть прослыву я недобрым, лишь бы получать прибыль.Это лучше, чем, чтя законы богов,Жить в нищете, домогаясь славы"..."Деньги для людей драгоценнее всего";"Нет ничего более жалкого, чем нищий человек";"Без меди и Феб не прорицает"...Но одобряй следующие мудрые изречения:"Если от недоброго дела получаешь прибыль,Считай, что это - залог несчастий";"Не во всем ищи выгод, но сдерживай себя";"Страшно добиваться успеха неправедными способами"..."Хоть и бедняк, а богат добродетелью"… [51]Мы не будем пересказывать многочисленные истории из жизни философов, которые встречаются в сочинениях Григория Богослова. Подчеркнем лишь, что он рассматривает эти истории как богатый дидактический материал, на котором он сам был воспитан и который, как он считает, содержит много назидательных примеров. Поскольку истории из жизни философов изучались в школах и университетах, пользовались популярностью и были у всех на слуху, Григорий считает необходимым дать им христианскую оценку. Вслед за Василием Великим, он проводит в сущности очень простую мысль о том, что все полезное и поучительное в философии следует принимать, а все вредное - отбрасывать.Кол. 2:8. ^См. Pelikan. Emergence, 27ff. ^См. Gouillard. Synodikon, 56-60, 188-202. ^См. Meyendorff. Byzantine Theology, 72-73. Ср. Лосев. Очерки античного символизма, 860-873. ^Тропарь 9-й песни канона на утрени в четверг 3-й седмицы Великого Поста. ^Ср. Quasten. Patrology I, 221. ^Ср. Афиней. Пир софистов VIII, 341е. Ср. также Диоген Лаэртский. О жизни VI, 76. ^Об изнеженности и развратном образе жизни Аристиппа см. Диоген Лаэртский. О жизни II, 8, 66-81. ^См. Лукиан. О паразите 34. ^По Аристотелю, Бог не вмешивается в управление миром. ^Ср. Диоген Лаэртский. О жизни V, 4-5. ^Ср. Диоген Лаэртский. О жизни IX, 5: "Он не был ничьим слушателем, а заявлял, что сам себя исследовал и сам от себя научился". ^О высокоумии и надменности Гераклита, а также о его смерти от водянки, см. Диоген Лаэртский. О жизни IX, 1-4. ^Татиан. Речь против эллинов 2-3. В последней цитированной фразе имеется в виду, очевидно, учение о переселении душ (метемпсихозе). ^Иустин. Апология I, 46. ^Строматы 1, 2. ^Строматы 1, 5. ^Строматы 1, 5. ^Строматы 1, 2. ^Гал. 3:23-24. ^Строматы 1, 5. ^Строматы 1, 7. ^Строматы 6, 7. ^Сл. 32, 25, 3-8; SC 318, 136-138 = 1.476. ^Ученики Пифагора проводили пять лет в молчании: см. Диоген Лаэртский. О жизни VIII, 10. ^Пифагор запрещал употребление бобов: см. Диоген Лаэртский. О жизни VIII, 19. ^Формула, которую употребляли пифагорейцы, ссылаясь на своего учителя. ^Учение об идеях - наиболее характерная часть философской системы Платона. ^Слово metenswmatoshs не употреблялось Платоном, но встречается у неоплатоников III в., в частности у Плотина. Григорий, вероятно, имеет в виду мифы из платоновского Государства (614b-616b, 617d-621b). ^В Государстве (615a) Платон говорит о тысячелетнем периоде подземного странствования душ. ^Ср. Федон 72e. ^Намек на педерастию Платона. ^Эпикур учил о том, что мир состоит из атомов, и считал наслаждение (hēdonē - удовольствие) высшим благом для человека (отсюда "гедонизм"). ^Григорий видел в Аристотеле прежде всего теоретика риторического искусства. ^"Пустота" и "полнота" - излюбленные термины Демокрита. ^Сл. 27, 9, 16-10, 14; SC 250, 94=96 = 1.390-391. ^Ср. Платон. Федон 69 с. ^Сл. 4, 43, 1-44, 21; SC 309, 142-144 = 1.81. ^Ruether. Gregory, 26. ^Ср. Геродот. История I, 29-33. ^Ср. Платон. Пир 213сd. ^Ср. Лукиан. О паразите 34. ^Источник неизвестен. В другом месте Григорий положительно отзывается о Ксенократе: см. PG 37, 736. ^Эврипид. Финикиянки 40. ^Диоген Лаэртский (О жизни VI,55) дает другую версию того же события: по его свидетельству, философ, который завтракал маслинами, отбросил принесенный ему пирог со словами "прочь с дороги царской, чужеземец". ^Сл. 4, 72, 2-14; SC 309,184-186 = 1.91-92. ^В рус. пер. "О смиренномудрии, целомудрии и воздержании" = 2.177. ^PG 37, 693-696 = 2.180-181. ^PG 37, 696-698 = 2.181-182. ^PG 37, 698-699 = 2.182. ^PG 37, 706-708 = 2.184-185. ^

"Христианское любомудрие"

Обратимся теперь к тому, что на языке Григория называется христианской философией-любомудрием, к его концепции философского образа жизни. [1] Как мы помним, Григорий любил говорить о себе самом как философе, о том, что он "философствует в безмолвии", о том, что жизнь философа предпочтительнее для него, чем что бы то ни было иное. Итак, о какой "философии" идет речь в данном контексте?Прежде всего, речь идет о философии, которая имеет небесное, а не земное происхождение, она есть плод Божественного Откровения, а не человеческих исканий: этим она коренным образом отличается от языческой. Христианское учение, говорит Григорий, излагается "догматически, а не состязательно, по способу рыбаков, а не по-аристотелевски, духовно, а не хитросплетенно, по законам Церкви, а не рынка, для пользы, а не напоказ". [2] Предметы христианской философии - мир, материя, душа, ангелы и демоны, воскресение, суд, возмездие, страдания Христовы и, наконец, сам Бог. [3] Христианская философия есть ни что иное, как богословие: философствовать значит размышлять о Боге и познавать Его, насколько такое познание возможно человеку. [4]Речь также идет о философии как некоем высшем призвании человека, как образе жизни, который сродни монашеству и к которому призваны немногие избранные: "Вести образ жизни философа (philosophein) - как выше всего, так и труднее всего, и немногие способны к ней, а только те, кто призваны к этому великим Промыслом Божиим, который подает предызбранным руку помощи". [5] Истинная философия есть любовь к благу - не ради будущих наград, но ради самого блага. [6] Она есть путь к вершинам богопознания - отрешение от мира, пребывание с Богом, восхождение через низшее к высшему, приобретение постоянного и вечного посредством скоропреходящего. [7]Наиболее полно учение о христианской философии изложено Григорием в Слове 25-м, "В похвалу философа Ирона". Приветствуя прибывшего в Константинополь Ирона-Максима - того самого, который вскоре станет его злейшим врагом - Григорий говорит о том, как античное философское наследие, в частности киническая философия, может в жизни человека сочетаться с христианским благочестием. Синтез античной мудрости и благочестивого образа жизни, философского поиска и богословского откровения, разума и веры, философии и христианства - вот основная тема Слова. Добавим, что образ христианина в философской мантии, созданный Григорием в 25-м Слове, не может не напомнить нам об Иустине-философе, который за два столетия до Григория тоже трудился над созданием синтеза между христианством и философией.Григорий говорит об Ироне как "любителе мудрости" (philosophos), а о себе - как "служителе мудрости" (sophias therapeutēs). [8] Григорий приглашает Ирона встать рядом с ним у священного Престола, на котором приносится евхаристическая жертва и совершается посредством Евхаристии обожение человека. [9] Тем самым подчеркивается родство между философией и богослужением: в видении Григория философ стоит рядом со священником, любитель мудрости рядом со служителем Софии-Христа. Задача обоих - восхвалять добро, не отставать друг от друга в добродетели и стремиться к блаженству. [10]Григорий называет Ирона "гражданом всей вселенной" как киника, "поскольку не позволяет киническая философия ограничиваться узкими пределами". [11] Говоря о жизни своего героя, Григорий подчеркивает, что он - философ по призванию, причем сознательно избравший христианское "любомудрие" вместо языческого:Когда пришло ему время избрать род жизни.., узревает он нечто великое, смелое и превышающее уровень многих людей. Роскошь он презирает, а также богатство и власть... Философии же посвящает себя, госпоже над страстями, мужественно стремится к добру, отрешается от материального прежде разложения материи, возвышается над видимым, величием природы и благородством выбора прилепившись к непреходящему. А когда уже он был так настроен, тогда не счел даже нужным рассуждать о том, какую лучше избрать философию: внешнюю, играющую тенями истины под видом и личиной философии, или нашу, кажущуюся смиренной, но внутренне возвышенную и ведущую к Богу. Напотив, от всего сердца избирает он нашу, совершенно не обратив разума к худшему и не увлекшись изяществом слога, о котором так заботятся эллинские философы. [12]Под "нашей философией" Григорий подразумевает здесь христианскую веру, которой противопоставляется внешнее изящество и внутренняя пустота греческой философии. Однако "наша философия" - это не только доктрина, учение, образ мыслей: это также образ жизни, а именно тот, при котором уединение, полу-отшельничество сочетается со стремлением приносить пользу обществу. Развивая традиционную со времен античности тему созерцания и деятельности, [13