Так Англии мы и не видали, кроме этого одного города, покрытого густою мглою дыма и тумана. И такова самая Англия – вся в тумане.

Часу в 1-ом наш пароход «Сан-Луи» отвалил от пристани. Пароход наш самый большой – 11 тыс. тонн, и самый быстроходный – может делать по 20 узлов в час. Сначала от Соутемптона долго шли очень медленно, – должно быть, были сравнительно мелкие места, да и суда разные попадались или навстречу, или стоящими на якоре.

Погода была долго очень туманная, а потом туман пропал и до вечера было очень хорошо, и качки не было, так что путешествие началось приятно. Но на другой день (воскресенье) с утра началась мучительная килевая качка, и погода установилась только ноября 27-го.

Пассажиры почти все перестрадали, верхняя палуба превратилась в какую-то походную больницу: везде на раздвижных креслах кутались и охали, а некоторые и более существенно страдали от морской болезни. Я страдал воскресенье – вторник (ноября 23–25), и страдал весьма сильно: рвота, потеря аппетита, уныние, апатия, потеря всякой энергии; ни за что не хочется взяться, да и не делается, не думается, и все как будто из рук валится; книгу начнешь читать, ничего не выходит путного, внимания не хватает, да и устаешь еще больше, так и бросаешь; ни на кого бы и не смотрел: ужасная тоска и мука. Об одном только и думаешь: да скоро ли конец-то путешествию? да и зачем здесь именно поехали? Как будто и конца ничему не предвидится совсем. Я все время лежал, спал, ел самую малость и так находил покой, качка не так делалась чувствительною; а как поднимешься с койки, так опять все кругом и пошло; под конец с удовольствием начал истреблять кисловатые апельсины, которые мне всякий раз щедро из столовой приносил слуга. И отец архимандрит С., долго храбрившийся, наконец не выдержал, и, когда я уже стал вставать помаленьку, он слег. Ноября 25-го вечером качка немного поутихла, а у нас хватило энергии хорошо подзакусить после голодовки, даже выпили американского шампанского для подкрепления (и противное же это шампанское, какая-то горечь). На другой день я совершенно встал и вот два дня хожу, нисколько не страдая от качки, хотя она и есть еще; очевидно, полезно в качку основательно вылежаться, и тогда она не действует скверно. Как-то будет дальше на Великом Океане? Ведь там придется целых 19 суток, а может быть и более того, идти до Япо нии. Отец С. теперь даже при самой уже незначительной качке чувствует себя не совсем спокойно, именно потому, что не вылежался вначале, как я, а все перемогался.

Пароход наш сначала пошел весьма хорошо: в первый день прошли 439 миль (в сутки), во второй – только 382, а в третий – всего только 284, так как во время страшной качки винт обнажался поверх волн, да и носом зачерпывали на быстром ходу. По утишении качки в четвертый день прошли 439 миль, сегодня, в пятый день, – 478, всего пройдено 2022, а остается еще 1032 мили. Не уверены, попадем ли мы в Нью-Йорк так, чтобы взять билеты у Кука до Японии, поспеть на поезд и попасть на пароходе в Сан-Франциско; а если не попадем, то плохо: места на пароходе Куком уже, конечно, закуплены на нас, так что нам придется поплатиться карманом. А в воскресенье у Кука контора, несомненно, заперта. Если пойдем исправно, как теперь, то надеемся еще поспеть как следует. А и сильная же была качка: волны вздымались точно горы над пароходом, и этот великан валился ими как щепка. Иногда была опасность, что вот-вот сейчас свалишься с койки на пол; а однажды во сне я даже и полетел уже, так что проснулся и ухватился за плечики койки.

Пассажиров на пароходе очень много, хотя далеко не полно: да ведь и пароход-то громадный – в 4–5 этажей; пассажиры все американцы и англичане, русского слова не слышим совсем. Народ очень добродушный и вежливый, хотя попросту: иной ходит-ходит по палубе, да вдруг и заговорит, даже со мной, думая, что я непременно говорю по-английски; приходится отделываться краткими: o, yes и no; а иногда кой-что и поймешь. Но говорят они как будто проглатывают слова, зубами совсем не действуют, а как-то шамкают губами, как будто у них совсем и зубных звуков нет; говорят очень быстро, а произношение слова и его написание различаются так, что буквально можно сказать: если написано – Иван, прочитай – Василий, и будет правильно. Между собой они все очень попросту и согласно, все друг с другом разговаривают, расхаживают как свои или как участники одного веселого собрания семейного. Но вместе с тем замечательно соблюдают этикет: к обеду непременно надевают все лучшее платье и вообще запросто являются только к утреннему чаю и завтраку, а обед для них нечто священное в семейном кружку. И нужно сказать, кушают все они очень основательно: обязательно три раза в день; по составу блюд это буквально три обеда очень основательных; преобладает мясо в разных видах и зелень; вина истребляют не особенно много. Ко всем трем собраниям в столовую вместо звонка раздается пронзительный звук трех трубачей. На нас они сначала с изумлением посматривали. Когда я в первый день только что сел на пароход и расхаживал по палубе, то все обратили на меня внимание и даже нарочно многие старались пройти мимо меня, нередко с разными улыбками, а потом постепенно привыкли и смотрят как на своих людей. Народ все такой рослый, видный, здоровый, как мужчины, так и женщины; очевидно, о физическом воспитании заботятся не мало.

Почти все усиленно читают книжки, большею частию исторические романы или описания Америки. Привязанности к своей стране у них заметно очень много. И библиотека переполнена все больше книгами из американской жизни.

В воскресенье в 10,5 часов утра всех созвали в кают-компанию на богослужение; там посредине было поставлено кресло для управляющего богослужением, каковым оказался один из команды парохода; перед ним столик был украшен громадными двумя флагами: национальным североамериканским и пароходным; по столам кругом было разложено для каждого по две книжки: одна – духовные гимны, другая – молитвы; управитель богослужения сначала объявил гимн, и все запели его под аккомпанемент фортепиано (на нем же потом играют из удовольствия разные песни); пели все дружно; напевы весьма меланхолические, напоминающие напевы наших сектантских гимнов; по окончании гимна управитель прочитал молитву, после ко торой все, ему вторя, прочитали молитву – исповедания грехов, а потом начались антифоны: управитель читал одни стихи антифонных псалмов, а слушатели – другие. Но, к сожалению, качка помешала мне прослушать все до конца. По словам отца архимандрита С., они дальше прочитали Символ веры – и без filioque, и разные молитвы.

Тем дело и кончилось. Так американцы обязательно воскресный день освещают молитвой и даже в путешествии не оставляют этого правила. Почти все пассажиры участвовали в богослужении, за исключением страдавших от качки, но некоторые и из этих заявились.

Пусть это своего рода сектантское собрание; а ведь у нас ничего подобного и в помине нет. Можно сказать, на пароходе была все отборная публика, образованная и с положением в обществе. А у нас подобная им братия ведь стыдится и в праздник-то заглянуть в храм Божий или вообще всюду и перед всеми являться исповедником веры в Бога. Считают отсталостью и достоянием только попов да монахов, да еще простого народа все то, что составляет церковность, да и народу-то стараются внушить так называемые здравые понятия, добиваясь даже того, чтобы вместо храмов Божиих были так называемые народные театры. А оказывается, этот модный свет, на который у нас привыкли смотреть как на учителя и на пример всего просвещенного, опять-таки ушел от нас вперед, а мы со своими передовыми статьями, с последними словами, якобы новейшей, науки остались опять позади. В современном мире, вероятно, никакая иная страна не считается такой либеральной и устрояющейся по началам разума, как Америка, а на деле она-то и оказывается консервативной страной, религию и религиозное воспитание народа ставящей на самом первом месте и для этого не жалеющей и денег, и людей.

Еще давно-давно покойный Грибоедов осмеял старинное русское, тогда еще наивное, рабство перед Западом; и все это знают, и все смеются над осмеиваемыми писателем, а, однако, все еще больше рабствуют перед тем же Западом, да так, что даже и замечать не хотят, как сам Запад идет к нам, разуверившись в себе. На том же самом пароходе, да и потом в Америке, мы видели, с каким интересом сами американцы присматриваются ко всему чисто русскому; наши писатели, характеризующие именно настоящую русскую жизнь, быт и уклад ее, народный дух, выразившийся в одном слове «православные», как называет сам себя наш народ, – писатели, знакомящие с народом нашим, как Достоевский, Тургенев и др., здесь весьма известны и переведены на английский язык; о них и их взглядах здесь толкуют и с серьезным вниманием, и сочувствием; недавний роман Сенкевича «Quo vadis?» тоже переведен и нарасхват читается всеми: его мы видели и на пароходе, и на железной дороге, и в нишах книжных магазинов и т.п. Все это именно свидетельствует о том, что этот просвещенный Новый Свет ищет истинного просвещения именно от нас, видя только у нас действительно прочные устои жизни, основывающиеся не на зыбких песчаных бреднях, а на превышемирных началах Божественной истины, возвещенной Христом и глубоко воспринятой нашим народом в самый дух, так что поистине православие у нас сделалось народной верой, отличительной и главной чертой самого народного характера. Это православие, его духовную силу, превосходящую и исполняющую все, мы и должны всячески раскрывать и возвещать всем, чтобы уподобиться мудрым евангельским слугам, получившим таланты и увеличившим их.

Погода несколько раз менялась с холодной на теплую и обратно; но в общем пасмурно: то туман непроглядный и притом какой-то стеной – начинается и оканчивается вдруг, а не постепенно, то снег, то дождь. Ветер все время не переставал, а только иногда немного утихал в своей силе. Постоянно приходилось гулять по сырой палубе. И сам весь мокрый от дождя или от мелкой водянистой пыли, поднимаемой ветром; все липнет, так как вода соленая. Все пассажиры или лежат, или ходят уныло и скучливо: иных качка донимает, иным погода неприятна и т.п. Качка не щадила почти никого: вот, например, по палубе расхаживает весьма бравый и бодрый американец; сначала он ходил такой веселый, а потом и этого молодца свалило, да так, что он уже потом при самых незначительных волнах все жаловался нам, что тошно ему; подивились мы на него: уж тебе-де и стыдно бы, пожалуй, поддаваться такой мелочи. Что будешь делать? Но замечательно: едва только появились признаки уменьшения качки, как все больные сразу как бы ожили, на лицах засветилась надежда, как у настоящего выздоравливающего больного. Ноября 27-го погода изменилась к лучшему; ночь была лунная, прекрасная, и ветер сравнительно очень утих; утро тоже было прекрасное, солнечное; пароход идет прекрасно. Под влиянием всего этого невольно как-то ожили и мы и весело гуляли по палубе и вечером поздно, и днем. С отцом архимандритом Сергием делимся впечатлениями или воспоминаниями из пережитого, строим разные предположения и планы о новом нам деле в Японии, беседуем о Преосвященном Николае Японском; отец архимандрит С. характеризует мне его личность и характер и дает советы, как с ним жить и работать. Благослови, Боже!

Ноября 28-го. Полдни. Мы торжествуем: в 24 часа 45 мин. пароход прошел самое большее, сколько может, – 510 миль, остается еще 522 мили. Это ход замечательный, почти равный ходу поезда, верст 35 в час. Если Бог даст все благополучно и сегодня, то завтра успеем в Нью-Йорк в 6 час. вечера на поезд в Сан-Франциско. Спасибо капитану, подогнал машину ловко и сильно наверстал недочет прежних дней; при настоящем хорошем ходе этого парохода мы в Нью-Йорке сегодня должны быть; могли бы, значит, многое и там осмотреть. Но это самое бы и мешает, поэтому и гадать не стоит. За обедом все с некоторою гордостью посматривали на капитана: вот-де какой у нас хват есть. Между прочим, капитан держит себя просто и нисколько не выделяется из пассажиров даже по месту за столом, а спокойно садится среди них где придется.

Наша публика совсем ожила: даже некоторые слабонервные дамы, все еще не решавшиеся считать себя здоровыми, воспрянули и с бодрым духом появились в столовой. Все радостны, как будто накануне светлого праздника: почуяли пристанище и родной очаг. Только что одолевавшая всех скука и тоска миновала, и началась прежняя веселая жизнь свободных туристов со всеми ее забавами и удовольствиями, какие возможны на пароходе.