А теперь представьте, что происходит с психикой человека, который, боясь потерять высокооплачиваемую работу, соглашается на такое наблюдение, перешагивает через свой стыд. Что он должен внушить себе, какую психологическую операцию над собой произвести? Легко просматриваются два варианта. Либо надо перестать считать человеком себя, либо наблюдателей. Исход одинаково плачевен, ибо в обоих случаях сопряжен с серьезными нарушениями психики. В первом случае рано или поздно произойдет впадение в депрессию. Во втором разовьется истерическая демонстративность («Пусть смотрят, мне плевать!»). А может быть, и третий вариант — аутизация, когда человек, зализывая травму попранного стыда, экранируется, отгораживается от мира («никого не вижу, никого не слышу»).

Реакции разные, а суммарный итог, по существу, один: в людях развивается бесчувственность и, соответственно, в отношениях между ними возникает разобщенность. Депрессивная мать может быть безразличной даже к голодному грудному ребенку. Младенец порой надрывается от крика, а в матери это вызывает лишь чувство усталого раздражения.

Истеричные люди, несмотря на свои бурные проявления, глубинно очень холодны к окружающим. Классическое сравнение, приводимое на лекциях по психиатрии: истерик напоминает бифштекс — снаружи раскаленный, а внутри холодный. От такого не стоит ждать подлинного сочувствия и серьезной поддержки. Значит, провоцирование в гражданах истерической демонстративности тоже усугубляет атомизацию общества. «Autus» по-латыни «сам». Человек с аутическими чертами вообще мало реагирует на окружающих людей. Он замкнут в себе. И это не признак творческой активности или духовной сосредоточенности, а тяжелая патология.

Сейчас в странах, которые принято называть цивилизованными (следовательно, они наиболее вовлечены в глобалистский проект), наблюдается заметный рост аутизма. Выходит, что чем более открытое общество, тем больше в нем людей с запертой на замок душой! Если б это было не так, тренинги общения не выросли бы в серьезный бизнес.

Воспоминание на заданную тему

Выхолащивание тайного в человеке происходит не только путем повсеместной установки видеокамер. К «прозрачности» приучают и многочисленные тесты типа «Познай себя», и анкетирование на улицах, и участие в передачах, где предлагают рассказать, как удалось вернуть мужа, сбежавшего было к любовнице, или, наоборот, изменить, но так, чтобы муж ничего не узнал. И те же тренинги общения, на которых почему-то полагается «раскрепоститься» и поведать чужим людям о «проблемах», в существовании которых себе-то бывает подчас неловко признаться.

И опять, чувство неловкости возникает не обязательно при оглашении каких-то постыдных тайн. Помнится, в 1993 году в г. Пущино на Оке был заявлен семинар по реабилитации больных детей, и организаторы обещали дать нам возможность сделать доклад о нашей работе с детскими неврозами. А мы тогда еще только-только придумали свою методику куклотерапии, и, как это часто бывает с неофитами, жаждали со всеми поделиться своим «открытием». Но по приезде выяснилось, что семинара не будет. Вместо него состоится мероприятие со странным названием «Игра», а устроителей следует называть «методологами» и «игротехниками». Выяснилось также, что обман участников (про семинар и доклады сказали не только нам) входил в условия игры. Сказано было, что игра намного эффективнее семинара, что это мозговой штурм, ломка привычных стереотипов, стимуляция креативного мышления…

На деле же руководители — игротехники учинили над людьми форменное издевательство: каждую минуту перебивали, требовали, чтобы, выражая свою мысль, участники тут же схематизировали ее путем начертания на доске кружков, треугольников и квадратов. А одним из главных условий игры было постоянное раскрытие своих мыслей по требованию методологов. То и дело слышалось: «О чем вы сейчас подумали? А почему вы так подумали?». И именно это было особенно невыносимо, воспринималось как грубое, наглое давление, как психическое насилие, беспрецедентное посягательство на тайны твоей внутренней жизни.

Мы обе это очень быстро почувствовали и «вышли из игры». Другие же участники, боясь показаться невежливыми — ведь пребывание в Пущино оплачивали иностранные спонсоры, — продолжали терпеть издевательства. Окончилось это в прямом и переносном смысле плачевно. В прямом — потому что большинство участниц к концу третьего дня пребывали в расстроенных чувствах и во время мозговых штурмов рыдали, а в переносном — потому что одного участника уже к концу первого дня увезли в больницу с инфарктом. (Впоследствии нам рассказали, что это еще цветочки, на некоторых подобных игрищах случались и самоубийства).

Тогда мы недоумевали: почему столь откровенный тоталитаризм мирно уживается с западной демократией? Ведь игротехники были, если можно так выразиться, начальниками местного значения. Истинное начальство — американцы из какого-то протестантского фонда милосердия — прибыло к концу второго дня. И по тому, как вели себя с ними наши мэтры, стали очевидно, что «спонтанные мозговые штурмы» и прочие «импровизации» проходят по четкому плану, продиктованному американскими благотворителями. Антураж при этом был очень демократичным. Будто мы не под Москвой, а в каком-нибудь американском кампусе: кофе-брейки, развлекательные шоу по вечерам, ворк — шопы, которые, если не предусматривали доску с кружочками и треугольничками, устраивалась прямо на траве, и можно было участвовать лежа, все называли друг друга по именам, в том числе и руководителей.

Прошло почти десять лет, прежде чем мы осознали, что видели не искажение, а закономерность. А если еще точнее, закономерное искажение. Ведь в глобалистском обществе, прообразом которого была в каком-то смысле пущинская «игра», распоясываться позволено только по мелочам. Выбирай себе на здоровье майки, сосиски, рок-группу, сексуальных партнеров! Но при этом ты должен быть «прозрачным», подчиниться тотальному контролю, включающему в себя и контроль над сознанием. А оформят его, конечно же, как твое благо, заботу о твоей безопасности и твоих финансах, об эффективности твоего труда.

Заговор гуманистов

А теперь зададим вопрос, который многим нашим читателям, наверное, покажется глупым: зачем он нужен, такой тотальный контроль?

— Как зачем? — изумятся они. — Вы что, не понимаете? Нас же готовят к жизни в электронном концлагере. Это новая, более изощренная форма управления людьми.