И.М.: Вы хотите сказать, если бы они свои духовные знания, свою духовную интуицию спроецировали на реальность?

Л.Ш. Совершенно верно. Кстати, информационную войну как таковую сложно отделить от других типов войны, поскольку она и там присутствует. Сложно отделить от вооруженной борьбы, от экономической войны, от дипломатической и так далее. Информационная война присутствует вроде бы везде, но вместе с тем она является самостоятельной, и она самостоятельно может решать те задачи, которые перед ней ставятся.

И.М.: То есть она может быть сопутствующим фактором, а может быть основным и определяющим.

Л.Ш.: Да, может быть определяющим, может иметь самостоятельные задачи, как это было в «холодной войне». Кстати, в Америке в 2008 году, 60 лет спустя, была опубликована американская директива внешней политики 1948 года, где эта составляющая информационной войны против России прописана черным по белому. У меня есть этот документ, я его читал.

И.М.: Леонид Иванович, может быть, они его потому и рассекретили, что у них появились другие способы ведения информационной войны, которые они сейчас применяют?

Л.Ш.: Несомненно. Информационная война, как и любое явление, развивается, не стоит на месте. Когда-то у нас информационной войной считали радиоэлектронную борьбу. Тогда у военных были всякие глушилки, была радиомаскировка и т. д. Потом появились средства массовой информации, появились другие средства борьбы, виртуальные. А сейчас информационная война уже глобальна, и естественно, что она меняет свое обличие. Еще Клаузевиц говорил, что война меняет свое обличие, сравнивал ее с хамелеоном. Сейчас новые технологии появились, виртуальное пространство используется. Появилась возможность у миллионов людей общаться друг с другом, воздействовать друг на друга и так далее. И это далеко не всегда воспринимается как информационная война, у которой соответствующие законы. Вот, допустим, российско-грузинская пятидневная война, которая недавно была…

И.М.: Только она называется грузино-осетинской.

Л.Ш.: Ну, она так называется, а фактически это российско-грузинская война. В военно-боевом отношении мы к этой войне были готовы. И саму военную операцию провели блестяще, я считаю.

И.М.: То есть армия наша не так разрушена, как принято считать?

Л.Ш.: Ну, может быть, мы иногда выигрываем за счет морального духа, за счет нашей стойкости. И в этой войне, конечно, сыграл роль моральный дух, «ярость благородная». Допустить, когда твоих миротворцев, солдат убивают… Там, конечно, были и ошибки определенные, и потери, которых, наверное, можно было избежать. Но это уже другой разговор, другая тема. А в целом военная операция была проведена хорошо.

Но что касается информационной составляющей, информационной войны, то мы к ней оказались абсолютно не готовы. Да мы к ней и не готовились. И это странно, ведь Саакашвили постоянно говорил: я буду воевать, буду воевать. И постоянно вел информационную войну, постоянно готовил мировое общественное сознание к войне вооруженной. Ведь не случайно же на территории Грузии вдруг сбивали какую-то ракету, которой на самом деле не было. На территории Грузии вдруг появляются какие-то беспилотные самолеты. Или вдруг у наших десантников находили какие-то вещи, не дозволенные для провоза. Скажем, ракеты ПВО. Это все нагнеталось для того, чтобы сформировать в западном сознании образ России как агрессора.

И.М.: А я иногда думаю, что это нам в конечном итоге сыграло на руку. Может быть, сегодняшнему Западу полезно нас хоть немножко бояться?

Л.Ш.: Западу-то полезно бояться, но ведь западное общественное мнение утвердилось в том, что мы действительно агрессоры, и мы ничем не могли его переубедить. Более того, у Запада был штаб, который вел против нас информационную войну с первой же минуты. Они, например, показывали разрушение Цхинвали так, как будто это следствие ударов российской армии. На самом же деле стреляли по Цхинвали из «катюш», из «града» и разрушали там дома грузинские военные. Нам, конечно, надо, чтобы Запад нас в какой-то мере боялся, но не настолько же. Не настолько, чтобы верить всякой лжи. Потому что сегодня они поверят в одну ложь, а завтра в другую. Завтра, может быть, где-то кто-то нанесет ядерный удар, а скажут, что это — Россия. И многие поверят и даже, не дай Бог, нанесут ответный удар. Поэтому есть все-таки определенная допустимая мера лжи. Кроме того, мы все-таки должны бороться за положительный образ России. У России есть своя миссия, миссия освободительная, и Россия, по существу, никогда агрессором не выступала. А наши враги сумели представить Россию агрессором. Вот что это такое — подготовка к информационной войне. Мы совершенно оказались к этой войне не готовы. И военные наши тоже.

Помню, когда мы входили в Афганистан, у нас в каждой роте создавались агитационные группы, люди инструктировались, как вести работу с населением и т. д. А здесь — ничего, никакой работы…