Скажу и о порядке монастыря, чтобы показать, как она обратила в свою пользу воздержание святых. Она сеяла телесное, чтобы пожать духовное (1Кор.9:11), раздавала земное, чтобы приобрести небесное, уступала скоропреходящее, чтобы заменить его вечным. Основав мужской монастырь, которого и управление передала мужчинам, она собрала из разных областей множество девиц, как знатных, так и из среднего и низшего класса, и разделила их по трем обителям, но так, чтобы они, разобщаясь в труде и пище, соединялись в псалмопениях и молитвах. После того как пропето аллилуйя (этим знаком сзывались они к собранию), ни одной не дозволено было оставаться в своей келье. Но старшая или одна из старших появлением своим завершала приход прочих и увещевала их к труду не угрозами, но постыжением и примером. Утром в третьем часу, шестом, девятом, в полночь они стройно пели псалмы. Ни одной из сестер не дозволялось не знать псалмов и ежедневно не выучивать что-нибудь из Святых Писаний. Только в день воскресный сходились они торжественным шествием в общую церковь из своих отдельных обителей: в этом случае каждый отряд следовал за своей матерью. В таком же порядке возвращались они и в свое жилище, где усердно принимались за работу, какая кому назначена, и шили одежды или для себя, или для других. Если которая была и знатного рода, ей не позволялось держать при себе кого-нибудь из своего дома, чтобы, припоминая прошлую жизнь, частым собеседованием не освежили и не возобновили они в своей памяти прежних шалостей резвой юности. У всех них была одинаковая одежда. Полотно белое употребляли они только для утирания рук. Разобщение их с мужчинами Павла простерла до того, что не допускала к ним и евнухов, чтобы не подать какой-нибудь пищи языку злоречивому, который обыкновенно находит утешение себе, при сознании своей греховности, в порицании святых. Если которая приходила позже других на псалмопение или была ленива к труду, Павла старалась исправить ее разными способами: раздражительную - ласками, терпеливую - наказаниями, подражая апостолу, который говорил: "чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?" (1Кор.4:21). Ни одной не попущала она иметь у себя что-нибудь, кроме пищи и одежды, согласно словам Павла: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем" (1Тим.6:8), чтобы привычкой иметь больше не дать места любостяжанию, которое не насыщается никакими богатствами, но чем больше будет иметь, тем больше потребует, и не ослабляется ни изобилием, ни скудостью. Ссорящихся между собою примиряла кротчайшей речью. Похотливую плоть отроковиц смиряла частыми и длительными постами, желая лучше утеснить их желудок, чем душу. Если видела которую слишком тщательно убранною, то обличала заблуждающуюся, насупив свое чело, приняв печальный вид и говоря: "Излишняя чистота тела и одежды есть признак нечистоты души, подобно тому, как и сквернословие, которое никогда не должно исходить из девственных уст, обличает любострастное сердце; ибо всеми такими знаками обнаруживается внутренняя жизнь человека". Девицу, замеченную в болтливости, пустословии, дерзости и сварливости и не желающую исправиться, несмотря на все увещания, она осуждала молиться у дверей столовой, позади всех сестер, и есть отдельно от них, чтобы, таким образом, стыд образумил ту, которую не могли образумить упреки. Воровства гнушалась она, как святотатства. Она говорила, что вольности, почитающиеся у мирских людей маловажными и ничтожными, в монастырях составляют тягчайшее преступление.

Ни одна из юнейших девиц, при здоровом и крепком теле, не обрекала себя на такое воздержание, на какое осуждала себя она при своем дряхлом, старческом и изможденном теле. И, признаюсь, никто не мог быть упорнее ее в этом отношении, т.е. чтобы она сделала себе послабление или уступила чьему-нибудь совету. Расскажу то, что сам испытал. В июле месяце впала она, от сильной жары, в горячку, и уже отчаялись в ее выздоровлении; но, милостью Божией, стала она поправляться. Тогда врачи, для освежения тела, убеждали ее употреблять понемногу легкого вина, чтобы от воды болезнь ее не превратилась в водяную. И я тайком просил блаженного папу Епифания расположить и даже принудить ее пить вино; но она, как женщина мудрая и проницательная, тотчас постигла наши хитрости и с улыбкою объявила, что сказанное ей Епифанием мое дело. Что еще после этого говорить? Когда блаженный первосвященник, после многих увещаний, вышел из ее комнаты, я спросил его, успел ли он в своем предприятии? - Успел столько, что и меня, старика, она почти убедила не пить вина. Рассказываю это не с тем, чтобы одобрять неосмотрительно тяготы, превышающие силы; ибо Писание не велит нам принимать на себя тяготы выше сил (Апок.2:24) - но чтобы только показать ту ревность и жажду ее верной души, по которой она постоянно пела: "Жаждет душа моя к Богу" (Пс.41:3), а не менее того и плоть моя.

Павла, которая имела такое упорное презрение к пище, чувствительна была к плачевному и сильно сокрушалась о смерти своих ближних, особенно детей. Ибо при кончине мужа и дочерей она многократно была в опасности лишиться жизни: знаменуя крестом свое лицо и утробу с намерением утешить напечатлением креста свою материнскую скорбь, она все еще одолевалась любовью; верующее сердце побеждалось утробою родительскою, и победоносный дух отступал перед немощью тела. А однажды почувствованная ею грусть обыкновенно обращалась в продолжительную печаль, от которой и нам было много беспокойства, а ей еще более вреда. В таком случае единственною отрадою ее было ежеминутно твердить: "Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?" (Рим.7:24).

Иной читатель скажет, что вместо похвал я пишу порицание. Свидетельствуюсь Иисусом, которому она служила и я желаю служить, что я вовсе не думаю ни о том, ни о другом, но говорю только сущую правду, как христианин о христианке; то есть пишу историю, а не похвальную речь, и касаюсь ее пороков, которые в других людях показались бы добродетелями. Касаюсь пороков и по собственному моему, ничтожному конечно, желанию, и по желанию всех сестер и братьев, которые любили ее и хотели бы возвратить ее из гроба. Но как бы то ни было, она течение свое закончила, веру соблюла, и теперь украшается венцом правды (2Тим.4:7,8), и следует за Агнцем, куда бы Он ни пошел (Апок.14:4), насыщается, ибо алкала (Мф.5:6), и радостно поет: "Как слышали мы, так и увидели во граде Господа сил, во граде Бога нашего" (Пс.47:9). О блаженное применение вещей! Она плакала, чтобы всегда смеяться (Мф.5:4). Презрела кладенцы сокрушенные, чтобы обресть источник в Господе. Одевалась власяницею, чтобы теперь носить одежды белые и говорить: "снял с меня вретище и препоясал меня веселием" (Пс.29:12); "Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами" (Пс.101:10); "слезы мои были для меня хлебом день и ночь" (Пс.41:4), - чтобы за то питаться хлебом ангельским и взывать: "Вкусите и увидите, как благ Господь!" (Пс.33:9), - излилось из сердца моего слово благое; "я говорю: песня моя о Царе" (Пс.44:2), - чтобы воспевать исполнение на себе слов Исаии, или лучше самого Господа, говорившего через Исаию: "рабы Мои будут есть, а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться жаждою; рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде, рабы Мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа" (Ис.65:13,14).

Я сказал, что она всегда презирала кладенцы сокрушенные, чтобы обресть источник в Господе, чтобы радостно воспевать: как лань стремится к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Когда приду и явлюсь пред лице Божие (Пс.41:2,3)? Коснусь же теперь, хоть слегка, того, как она уклонялась мутных кладенцев еретиков, считая их ничем не лучше язычников.

Один отъявленный хитрец, и, как ему казалось, ученый и сведущий, начал, без моего ведома, предлагать ей такие вопросы: чем согрешило дитя, что оно попадается в руки дьяволу? В каком возрасте мы воскреснем? Если в том самом, в котором умираем, то конечно по воскресении будет еще нужда в кормилицах? Если же не так, то воскресения мертвых вовсе не будет, а будет превращение в другое лицо? Равно и разность пола, мужского и женского, будет или нет? Если будет, то туда же последуют и брак, и супружеское ложе, и деторождение? Если же не будет, то воскреснут уже не те же тела, так как уничтожится различие пола? Ибо земное обиталище (тело) отяготительно для ума многомыслящего; но тела будут тонкие и духовные, по словам апостола: "сеется тело душевное, восстает тело духовное" (1Кор.15:44).

Услышав такие речи, она передала их мне и указала на того, кто так говорил. Мне необходимо было вооружиться против негоднейшей змеи и смертоносного зверя, о которых упоминает псалмопевец, говоря: "Не предай зверям душу", исповедующуюся Тебе (Пс.73:19); также: "укроти зверя в тростнике" (Пс.67:31), - которые, написав нечестие, говорят ложь против Господа и возносят на высоту уста свои.

Если женщина не воскреснет женщиной, ни мужчина мужчиной, то не будет и воскресения мертвых; потому что пол имеет члены, а из членов состоит все тело. Если же полов и членов не будет, то где же будет воскресение тел, которые без пола и членов быть не могут? Далее, если не будет воскресения тел, то никак не будет воскресения мертвых. Что же касается до того возражения твоего, что, если будут те же тела, за ними должны последовать супружеские отношения; то и оно разрешается Спасителем так: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией; ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божий на небесах (Мф.22:29,30). Как скоро говорится - ни женятся, ни посягают, то сим уже указывается на различие полов. Ибо никто не говорит о камне и дереве, что они не женятся, не посягают, когда природой не дано им способности жениться: но о тех это сказано, которые и могли бы жениться, да, по благодати и силе Христа, жениться не будут. Если же ты возразишь: как же мы будем подобны ангелам, когда между ангелами нет ни мужчины, ни женщины, то выслушай следующее: Господь обещает нам не существо ангельское, а житие и блаженство, как и Иоанн Креститель был назван ангелом прежде своего усекновения, и как все святые и девственницы Божий еще в сем веке представили собою житие ангелов. Ибо когда говорится: будете, яко ангелы; то сим обещается только уподобление ангелам, а не изменение естества. Ответь мне еще, каким образом толкуешь ты то, что Фома вложил персты свои в язвы от гвоздей Воскресшего и видел прободенное ребро Его (Ин.20:25), а Петр видел Господа стоящим на берегу и вкушающим рыбы печеной часть и от пчел сот (Ин.21:4 и далее, Лк.24:42). Кто стоял, тот без сомнения имел ноги; кто показал у себя прободенное ребро, тот конечно имел и чрево и грудь, без которых нельзя представить ребер, с ними соединенных. Кто говорил, тот говорил языком, при помощи неба и зубов: ибо как смычок наигрывает на струнах, так язык - на зубах и делает звук гласным. У кого осязаемы были руки, тот имел, значит, и мышцы. Если же признано будет, что Он имел все члены, то необходимо Ему будет иметь и целое тело, которое составляется из членов, и притом тело не женское, но мужское, т.е. того пола, в котором Он умер. Ты, может быть, скажешь: следственно, и мы по воскресении будем есть? И каким образом вошел Христос в двери затворенные (Ин.20:19)? Это противно природе упругих и твердых тел. Но послушай, не попирай веру в воскресение из-за пищи. Ибо и воскрешенной дщери архисинагога повелел Христос дать есть (Мк.5:43); и Лазарь четверодневно умерший разделял с Ним, пишется, вечерю (Ин.12:1,2), чтобы не сочтено было воскресение их за призрак. Если же из того, что Христос вошел в двери затворенные, ты будешь доказывать духовность и эфирность тела; то, значит, такое же духовное тело имел Он и прежде страдания: потому что, вопреки природе тяжелых тел, Он ходил по морю (Мф.14:26). Надобно поэтому думать, что и апостол Петр, который тоже, хотя трепетными стопами, шел поверх воды, имел тело духовное. Так-то наиболее и обнаруживаются могущество и сила Божия, когда делается что-нибудь свыше природы. И чтобы тебе убедиться, что в величии знамений выражается не изменение природы, но всемогущество Божие, смотри: тот, кто ходил по воде верою, от неверия уже начал погружаться и потонул бы, если бы не воздвигла его рука Господа глаголющего: "маловерный! Зачем ты усомнился?" (Мф.14:31). Дивлюсь же и я закоснению твоего сердца, когда Господь говорит: подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и положи в ребра мои; "и не будь неверующим, но верующим" (Ин.20:27). И в другом месте: "Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это - Я Сам; осяжите меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня. И сказав это, показал им руки и ноги" (Лк.24:39,40). Слышишь о костях и плоти, о ногах и руках - и все еще бредишь сферами стоиков и какими-то воздушными призраками. Далее, если спросишь, за что младенец попадется в руки дьяволу, когда он не имеет грехов, или в каком возрасте мы воскреснем, потому что умираем в разных возрастах; то услышишь в ответ, хотя тебе это и не нравится, что суды Божий бездна многа: "о, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его. Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?" (Рим.11:33-34). Различие возрастов не изменяет существа тел. Ибо иначе, при ежедневном испарении, возрастании и уменьшении наших тел, мы были бы столько раз совершенно различными людьми, сколько раз каждодневно изменяемся; другими словами, иной я был, когда мне было десять лет, иной, когда тридцать, иной, когда пятьдесят, иной, когда уже вся голова у меня побелела. Итак, по преданиям церквей и по апостолу Павлу, так надобно отвечать, что мы воскреснем в мужа совершенного и, в меру возраста исполнения Христова, в том возрасте, в котором, как думают иудеи, создан был Адам и, как читаем в Евангелии, воскрес Господь Спаситель. И многое наговорил я из того и другого Завета в посрамление еретика. С того дня Павла начала так отвращаться от этого человека и всех державшихся того же учения, что открыто объявляла их врагами Господа. Рассказал я здесь об этом не потому, чтобы находил сии немногие слова достаточным опровержением ереси, на которую должно было бы отвечать многими томами, но чтобы только показать веру великой жены, которая хотела лучше беспрестанно накликать на себя вражду людей, нежели вредными дружественными связями вызывать гнев Божий. Доскажу, что выше начал. Медленна была она на слова, скора на слышание (Иак.1:19), помня оную заповедь: "слушай меня: молчи" (Иов.33:33). Святые Писания твердила она наизусть. И хотя любила историю (исторический смысл Писания) и называла это основанием истины, более, однако же, следила за смыслом духовным и сею кровлею завершала здание души. И, наконец, она заставила меня прочесть ей и дочери Ветхий и Новый Заветы с объяснением. По застенчивости я отказывался от этого, но из-за настойчивых и многократных просьб ее принялся, однако же, учить ее тому, чему сам был научен не самим собою, т.е. не собственным гаданием (это самый худой учитель), но знаменитыми мужами Церкви. Когда я не знал, что сказать в изъяснение трудного места, и искренне признавался ей в своем неведении, она никак не хотела этим удовольствоваться, но неотступно принуждала меня указать ей из многих и разных мнений то, которое казалось мне более правдоподобным. Скажу и о другом, что завистникам, может быть, покажется невероятным. Она захотела выучиться еврейскому языку, которому я учился отчасти еще с молодых лет, со многим, однако же, трудом и потом, и с тех пор неутомимым размышлением не покидаю его и доселе, чтобы он не покинул меня. И Павла успела в этом так, что по-еврейски пела псалмы и произносила еврейские слова без всякой примеси латинского выговора. То же, впрочем, мы еще и теперь видим в святой дочери ее Евстохии, которая всегда привязана была к матери и повиновалась ее воле до того, что никогда без нее не возлежала, не ходила, не принимала пищи; ни одной полушки не имела в своей власти; но радовалась тому, что отеческое и материнское имущество расточается на бедных, и наилучшим богатством и родительским наследием считала благочестие.

Не могу обойти молчанием и того, какою великою радостью восторгалась Павла, когда услышала, что внучка ее Павла, дочь Леты и Токсоция, зачатая по обету посвятить ее девству, уже в колыбели и в пеленах, лепечущим языком пела аллилуйя и полусловами ломала имена бабки и тетки. Одно только то желание привязывало Павлу к отечеству, чтобы увериться, что ее сын, невестка, внучка отреклись от мира и служат Христу, что и выполнилось отчасти. Ибо внучка готовится к Христову покрывалу, к иноческой жизни; невестка, обрекшая себя на вечное целомудрие, верою и милостынями подражает примеру свекрови и в Риме старается воспроизвести то, что сия совершила в Иерусалиме... Но что смущаешься, душа моя? Отчего ты боишься приступить к ее смерти? Уже давно слово мое переходит за свои пределы, и все оттого, что мы боимся приступить к последнему, как будто, молча об этом и распространяясь в похвалах Павле, можно замедлить ее кончину. Доселе мы плыли при благоприятных ветрах, и корабль наш, тихо колыхаясь, рассекал волнистые воды моря. Теперь слово наше набежало на подводные скалы, и набеги разъярившихся волн угрожают нам с тобою кораблекрушением, так что мы вынуждены взывать: "Господи, спаси нас: погибаем!" (Мф.8:25), "Восстань, что спишь, Господи!" (Пс.43:24). Ибо кто мог бы без слез повествовать о том, как умирала Павла?

Она впала в самую жестокую болезнь, или лучше сказать, она дождалась того, чего так пламенно желала: оставить нас и полнее соединиться с Господом. В этой болезни постоянная любовь Евстохии к матери открылась для всех гораздо яснее, чем когда-нибудь. Она неотлучно находилась у одра больной, веяла над нею опахалом, поддерживала ее голову, подкладывала ей подушку, терла ее ноги, гладила рукою по всему телу, умягчала ее постель, охлаждала горячее для нее питье, подносила ей платок - словом, предупреждала заботы всех служанок и, если что-нибудь успевали сделать другие, считала это похищением из ее награды. Как горячо она молилась, сколько пролила слез у яслей Господа, отрываясь от ложа матери! Сколько воздыханий вознесла к Нему, да не лишит ее такого сожительства, или да не попустит ей остаться на земле после матери, да несут и ее на том же одре к могиле!..

О, как слаба, однако же, и удоборазрушима природа смертных! И если бы только вера в Христа не возносила нас в небо да не обещана была душе вечность, то участь наших тел была бы одинакова со зверями и скотом. Один конец был бы и праведному и нечестивому, и благому и злому, и чистому и нечистому, и приносящему жертву и не приносящему жертвы; как благому, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы (Еккл.9:2). И люди и скоты одинаково обращались бы в прах и пепел!

Но к чему я долго медлю и, растягивая речь, лишь более умножаю скорбь свою? Наконец уже почувствовала проницательнейшая из жен приближение своей смерти, и, когда одна часть тела и членов начала холодеть и только последние лучи жизни трепетали еще в святой груди, Павла, как бы отходя к своим и покидая чужих, едва внятно твердила следующие стихи: "Господи! Возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей" (Пс.25:8); "Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни" (Пс.83:2,3); "Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия" (Пс.83:11). Когда после того я спросил ее, что она молчит, почему не хочет отвечать нам, не чувствует ли какого-нибудь страдания; она ответила на греческом языке, что не чувствует никакой скорби, но во всем испытывает мир и спокойствие. Затем она больше ничего уже нам не сказала; но, и закрыв глаза, как бы в презрении к вещам тленным, все еще, до самого исхода души, повторяла прежние стихи, впрочем так, что едва можно было слышать, что она говорила; в то же время изображала над устами крестное знамение. Напоследок стало слабеть и прерываться дыхание; но душа, исторгаясь из тела, казалось, превращала в хвалы Господу и самое то храпение, которым оканчивается жизнь смертных.

При этом присутствовали епископы Иерусалима и других городов, священники низших степеней и бесчисленное множество левитов. Весь монастырь наполнился девственниками и иноками. При пении священных песен, казалось, слышали мы, как Жених взывал к ней: "встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот зима уже прошла; дождь миновал, перестал" (Песн.2:10,11); а она радостно отвечала: цветы явишася на земли, время обрезания приспе. "Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых" (Пс.26:13). Оттого не слышно было ни плача, ни рыдания, как обыкновенно бывает между мирскими людьми; но пелись только псалмы на разных языках. Гроб ее несли епископы своими руками, тогда как другие священнослужители шли впереди с лампадами и свечами, а некоторые стройным хором пели псалмы. И она положена в средней церкви вертепа Спасителя. На погребение ее стеклись несметные толпы народа из всех городов палестинских. Кто из монахов, укрывающихся в пустыне, оставался тогда в своей пещере? Какая из девственниц удержана была в сокровенной своей келье? Считалось святотатством не отдать последнего долга такой святой жене. Вдовы и нищие показывали, по примеру Доркады, платье, которое от нее получили. Все множество бедных восклицало, что в ней утратили они мать и кормилицу. Достойно было удивления, что бледность не изменила лица ее, которое, напротив, исполнено было такого достоинства и важности, что она казалась не умершею, но спящею. Псалмы пелись в порядке на еврейском, греческом, латинском и сирском языках, не только в те три дня, пока она не погребена была под церковью возле яслей Господних, но и в течение всей седмицы. Всем приходившим на сие погребение казалось, что это их собственное погребение, их собственное бедствие. Достопочтенная Евстохия, как младенец от сосцов материнских, не могла оторваться от своей родительницы, целовала ее в очи, прижималась к лицу ее, обнимала все тело и хотела быть погребена вместе с нею.

Но теперь Павла наслаждается уже благами, их же не видел глаз, "не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" (1Кор.2:9); и мы могли бы скорее показаться завидующими ее славе, если бы стали еще сетовать о той, которая уже царствует.