Послышался какой-то шум, и в притвор вошли отец дьякон с Антоном. Они немного задержались у собора. Их появление отвлекло меня от молитвы. Я поднялся с коврика, лежащего перед иконой, и с удивлением осмотрел параклис. За время своего паломничества по Афону мы уже перестали удивляться тому, что многие из чудотворных икон были буквально сверху донизу увешаны приношениями исцеленных. Но здесь этим приношениям не было предела. Им даже не хватало места на иконе, поэтому справа и слева от нее стояли высокие ящики-шкафы со стеклянной передней стенкой. В этих шкафах на протянутых одна под другой проволочках висели перстни, браслеты, кольца, архиерейские панагии и кресты, усыпанные драгоценными камнями, старинные золотые монеты и серебряные карманные часы. Висели на них также и современные наручные часы с браслетами из кожи и металла, которые паломники оставили здесь в знак благодарности за внезапно явленную помощь. Но больше всего в шкафах было тонких серебряных пластинок с выдавленными на них изображениями. Возможно, этот обычай связан с именем преподобного Иоанна Дамаскина, который прикрепил серебряное изображение своей руки к иконе Богородицы, перед которой молился о восстановлении отрубленной кисти. С тех пор и стала та чудотворная икона называться Троеручицей. А у греков даже доныне сохранился подобный обычай. Если кто-то молился перед чудотворной иконой, например, об исцелении глаза, то в благодарность за чудо исцеления он заказывает ювелиру серебряную пластинку с изображением глаза и приносит ее в знак благодарности иконе. Если молились о больной ноге - приносят изображение ноги. И каких же только изображений нет на этих пластинках у Скоропослушницы! Руки, ноги, глаза, сердце, уши, спеленутый младенец, мужчина в полный рост. А вот изображение дома, спасенного молитвой от пожара; а это - женщина, неподвижно лежавшая много лет, пока ее муж не приехал на Афон молиться Скоропослушнице, рядом - чудом Богородицы сохраненный от потопления корабль. Сотни и сотни пластинок, множество драгоценностей. Такого мы еще нигде не встречали! Поистине здесь - источник исцелений, который, не оскудевая, бьет до сего дня, исцеляя всех с верою притекающих к нему.

Обыск на пароме

К причалу Дохиара, сбросив обороты, медленно приближается паром. Он идет из Дафни с обычными остановками у Пантелеимоновой и Ксенофонтовой пристани. Впереди еще две арсаны монастырей Констамонит и Зограф, далее - граница Святой Горы и конец нашего паломничества. Не успели мы подняться на верхнюю палубу, как вдруг рядом с Антоном оказался полицейский. Он что-то кратко сказал по-гречески, указывая на рюкзак. Оказавшийся поблизости русский монах перевел. Полицейского интересовало содержимое рюкзака. Антон отстегнул верхний клапан и ослабил веревку у горловины. Пока полицейский копался в его внутренностях, наш попутчик пояснил:

- Обыск всех отъезжающих с Афона паломников - обычная процедура. Если бы греки этого не делали, от Афона, наверное, и камней бы не осталось. В прошлом году, например, двух американцев в тюрьму посадили. Они что-то взяли из пустующей кельи. Американское правительство прислало ноту протеста. А грекам хоть бы что! Осудили американцев на два года, и вот уже полсрока они, как миленькие, отсидели.

Закончив тщательный осмотр и прощупывание антоновых вещей, полицейский подошел к моему рюкзаку. И тут меня прошибло холодным потом. Я вдруг вспомнил, что у меня в рюкзаке, словно бомба замедленного действия, лежит та самая злополучная красавуля, которую благословил меня взять на память старый монах-архитектор из Андреевского скита. А тем временем полицейский уже по локоть запустил руку ко мне в мешок. Какой же будет позор! Царица Небесная! Кому я теперь докажу, что красавулю мне подарили?! Игумен - вор! Боже Милостивый! Ничего подобного мне бы и в голову не пришло! И не взял бы я никогда этой красавули, если бы знал заранее, что со Святой Горы ничего нельзя вывозить. Матерь Божия, выручай! Господи, сохрани! Эти мысли за долю секунды пронеслись в моей голове, и я, не зная, что еще можно предпринять, осенил спину сидящего на корточках полицейского крестным знамением. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь! В то же мгновение полицейский так резко выдернул из рюкзака руку, что едва не опрокинулся на спину. Со стороны можно было бы подумать, будто его укусила змея, притаившаяся на дне вещевого мешка.

Брезгливо отшвырнув его в сторону, полицейский, словно разъяренный лев, набросился на рюкзак отца дьякона. Боже мой! Что же он с ним сделал! Подобного ни я, ни мои спутники никогда прежде не видели. Одну за другой он выкидывал вещи на палубу. Аккуратно упакованные и заклеенные скотчем целлофановые мешочки с иконами, книгами, ладаном и другими сувенирами, приобретенными дьяконом в Дафни, были зверски растерзаны у нас на глазах. Полицейский, не имея уже времени их расклеивать, просто рвал пакеты одним движением руки. Куча вещей у его ног росла с ужасающей быстротой, а бедный отец дьякон чуть не плакал, со страхом глядя на этот разгром. Всю ночь он тщательно упаковывал каждую вещь, каждый пакетик и, много раз примеряя, укладывал в рюкзак, который потом едва-едва смог завязать. Теперь эту процедуру повторить, конечно, было уже невозможно.

До прибытия в Уранополис оставалось не более пятнадцати минут. Полицейский ушел на другой конец парома терзать чью-то сумку, а дьякон в растерянности все еще смотрел на гору выпотрошенных на палубу вещей. От огорчения его очки сползли на самый кончик носа. Чувствуя за собой вину, я начал запихивать его вещи обратно (из моего-то рюкзака полицейский так ничего и не вынул). Дьякон, наконец, очнулся и стал мне помогать. Но как мы ни старались, часть вещей все же осталась на палубе. В рюкзак они уже не входили. Всё, что полицейский должен был проделать с моим рюкзаком, он вдвойне проделал с дьяконским, - подумал я и положил не поместившиеся в его мешке вещи к себе. - А все-таки, милостив Господь! От какого ужасного поношения и позора Он спас меня молитвами Пречистой и великомученика Пантелеимона! Но что было бы, не отслужи мы совместный молебен о путешествующих и святому Пантелеимону?

Глава 31. ТРИФОН И ГОРЯЧАЯ КАРТОШКА

В Фессалоники мы прибыли уже к вечеру. Отец Иеремия, игумен Пантелеимонова монастыря, перед отъездом благословил нас остановиться в монастырском конаке. Это было, конечно, большой милостью, потому что искать поздно вечером гостиницу в незнакомом городе было бы непросто. Да к тому же, учитывая истощившиеся финансы, у нас не было никакой уверенности в том, что мы сумеем ее оплатить. Я немного не рассчитал, раздавая деньги нуждающимся в помощи келиотам. Но Господь, как всегда, всё это восполнил; на этот раз - через о. Иеремию. Конаком, или маленьким городским подворьем Пантелеимонова монастыря в Фессалониках, называлась трехкомнатная квартирка на первом этаже в одной из тихих улочек города, где во время поездок по делам обители останавливаются монахи. Рассчитывая перед отлетом в Россию побывать у мощей святителя Григория Паламы, а возможно, и на могилке известного афонского старца Паисия, мы решили позвонить из конака Нине и попросить ее содействия. Для нас она была уже проверенным и опытным проводником. К счастью, Нина (да будет с ней всегда милость Божия!) согласилась нам помочь. И вдруг, через несколько минут после нашего разговора, в конак перезвонил ее отец, Трифон. Он попросил нас никуда не уходить в течение часа. Мы были немного заинтригованы. Что бы это могло означать?

Наше недоумение вскоре разрешилось. В дверь позвонили, и в узкий коридор квартирки с трудом протиснулся Трифон, держа в обеих руках большие хозяйственные сумки. За ним, улыбаясь, вошла и Нина. Судя по всему, они здесь уже бывали не раз, потому что сразу уверенно прошли на кухню и стали выгружать содержимое сумок на стол. Это был целый натюрморт! Груда красных помидоров, ярко-зеленых огурцов и оранжевых сладких перцев. Сверху разноцветную гору овощей оттеняли небрежно брошенные фиолетовые листья базилика, пушистая зелень укропа и петрушки, а рядом - к мохнатым бокам пурпурно-красных персиков прижались огромные сиреневые сливы. Все эти неожиданные дары природы и папы Трифона довершала красивая бутылка красного греческого вина. Ай да Трифон! Что за праздник он решил нам неожиданно устроить?! Из другой сумки была извлечена завернутая в куртку и махровое полотенце большая кастрюля. Когда открыли ее крышку, вся квартира наполнилась ароматным картофельным духом. Горячую картошку можно было сразу раскладывать по тарелкам. До глубины души мы были тронуты сердечностью и вниманием этого в общем-то почти незнакомого нам человека. И снова я подумал: Как милостив Господь; и как милостивы те из Его детей, которые всем сердцем приняли Христовы заповеди, подражая в любви и милости своему Небесному Отцу!

Утром за нами зашла Нина, и мы смогли побывать и у мощей великого Фессалонийского святителя Григория и увидеть потоки маслянистого мира, стекающие с лика Христа в терновом венце на ростовой иконе в храме Димитрия Солунского, и поклониться могилке старца Паисия в Суроти, что находится в 40 км от Фессалоников. Зашли мы на прощание и к родителям Нины. Какие сердечные люди! Трифон и Евгения теперь они навсегда останутся в нашей памяти. Давно уже ничто так не трогает моего сердца, как доброта человеческих душ, ведь только она и выявляет в них подобие Божества, подобие, к которому мы все должны стремиться в течение всей своей жизни.

Теперь, когда я пишу эти строки, Трифона уже нет в живых, но память об этом человеке отныне будет всегда со мной. В начале декабря 2001 года умер и наш старый карульский схимник. Перед смертью, как мне поведал о том один знакомый паломник, его разум прояснился. Он примирился с Церковью, причастился и умер у себя на родине на подворье афонского монастыря. А самовольщик Толя вот уже три года как пострижен в монашество в одном из греческих монастырей Афона. Все они стали теперь для меня близкими. И те, которых я знал лично, и те, о которых только слышал. Но ни для Бога, ни для меня в этом нет никакой разницы, и Он, я верю, принимает мои немощные молитвы обо всех этих людях. Так совершаются судьбы Божии

Вместо заключения. НАСТУПЛЕНИЕ НА АФОН

На Афоне идет война. Началась она очень давно. Меняются только ее формы и методы. Разрушительные следы этой невидимой битвы мы видели повсюду своими глазами - множество брошенных по всей Святой Горе полуразрушенных келий, сожженные братские корпуса в Пантелеимоновом монастыре и в Андреевском скиту, почти полное запустение монастыря Зограф, покинутые кельи в Кариесе. Эти безмолвные свидетели одним своим видом громче сотни громкоговорителей рассказывают о страшной буре, которая пронеслась над Афонским полуостровом, сократив его население в пять раз. А ведь в начале ХХ века здесь проживало более 10 000 монахов!