За перевалом дорога круто нырнула под уклон, и вскоре внизу показались первые монашеские домики, которые, пока мы к ним не приблизились, казались издали очень аккуратными. Но стоило подойти поближе, как в глаза бросилась полная безжизненность этих свидетелей былых подвигов их прежних обитателей. Наше появление отметили лишь новые владельцы заброшенных калив - птицы, которые с испуганными криками вылетали из разбитых окон и с чердаков. Какое печальное зрелище - скелеты когда-то прекрасных келий, зияющих пустыми глазницами окон и проломленными куполами домовых церквей!

Глава 9. АНДРЕЕВСКИЙ СКИТ

Наконец, мы достигли равнины, где удобно расположилась крошечная афонская столица, словно орешек в обрамленной зелеными листочками скорлупке. Кстати, ее название - Кари!ес - с греческого переводится, как орешек. Слева, немного не доходя до Кареи, за кипарисами показались громадные стены-корпус!а, опоясывающие Андреевский скит, и мы свернули на боковую дорожку, которая привела нас к резному каменному порталу главного входа. Под мраморной сенью, в нише, над позеленевшими от п!атины бронзовыми воротами, хорошо сохранилась икона с висящей перед ней лампадой, которую неизвестно когда зажигали в последний раз. Увидев пыльные, покрытые паутиной горельефы бронзовых апостолов на воротах, мы поняли, что сюда давно уже никто не входил. Стучать в ворота было бесполезно, и мы пошли вдоль стены искать другой вход.

Недалеко от центрального входа мы обнаружили в стене небольшой арочный проем с рассевшимися в разные стороны полусгнившими деревянными створками ворот. В сумраке под аркой мой взгляд случайно упал в затянутое паутиной окно сторожки... и я буквально остолбенел от увиденного. Луч солнца из другого окна, выходящего на улицу, вдруг ясно высветил темную каморку привратника, неожиданно отбросив меня на 70 лет назад.

Я словно оказался в другом измерении, в другой эпохе. Там, за стеклом, в мире, давно ушедшем в небытие, стоял у окна стол. Бронзовый подсвечник с оплывшим огарком возвышался над потрепанной псалтирью. Из-под закопченной балки перекрытия свисала старинная керосиновая лампа; в углу на табурете примостился маленький медный самовар с трубой, на подносе - треснутая чашечка. Латунный умывальник начала прошлого века тускло поблескивал гальваническим покрытием, а с ржавого гвоздя свисало ветхое льняное полотенце. Напротив стола, около когда-то белой стены, располагался огромный кованый сундук с откинутой крышкой, в котором горой лежали глиняные афонские красавули, а рядом на полу - пара стоптанных сапог. Зрелище производило жуткое впечатление - казалось, будто привратник только что, всего лишь минуту тому назад, покинул свою привратницкую... Тем временем прошли многие десятилетия. Землю потрясли страшные катаклизмы; рождались, страдали и умирали люди; сгнили ворота и оконные рамы в привратницкой, и все в ней покрылось толстым серым слоем пыли, но ничего не ведающий об этом привратник должен вот-вот вернуться, чтобы допить свой чай из остывшего самовара, который он раздул перед уходом... Глубоко потрясенный этим невероятным зрелищем, я вышел из-под арки во внутренний двор скита.

Яркая зеленая трава на широком дворе и залитые весенним светом красно-белые полосатые стены псевдовизантийского бокового корпуса помогли стряхнуть наваждение. Перед нами возвышалась серая громада Андреевского собора - самого большого храма в Греции и на Балканах. В начале ХХ века в скиту проживало до восьми сотен русских монахов и, конечно, обычный для афонских обителей маленький уютный греческий храм не в состоянии был бы вместить даже пятой части молящихся иноков, не считая многочисленных паломников и трудников. От наших монахов из Пантелеимонова монастыря мы уже знали, что в этом долго пустовавшем скиту теперь живут лишь четыре греческих монаха, поскольку на вопрос Кинота Святой Горы - возьмет ли русский монастырь свой скит снова под свою опеку - руководство ответило отказом, сославшись на трудность его восстановления.

Нам очень хотелось приложиться к главе апостола Андрея Первозванного, но для этого нужно было отыскать кого-нибудь из здешних обитателей, кто смог бы открыть нам собор. Пройдя немного вдоль стены огромного многоэтажного братского корпуса, который отделяет внутреннюю часть скита от внешнего мира, мы наткнулись на широкую стеклянную дверь. Постучали и вскоре услышали шарканье старческих ног. Дверь открыл невысокий седой монах со строгим лицом. Оно сделалось еще строже, когда он узнал, что мы - русские. Однако долг гостеприимства заставил его все-таки пригласить нас внутрь корпуса, что он и сделал с явным неудовольствием. За стеклянной дверью прятался, как оказалось, широкий арочный проход, который в глубине заканчивался высокими бронзовыми воротами. Мы поняли, что находимся под аркой главного входа. Старый грек, не скрывая некоторого раздражения, с удивлением расспрашивал - каким образом мы проникли на территорию скита. Несколько ступенек слева под аркой вели внутрь здания. Мы вошли в длинный коридор, а затем - направо, в большую квадратную комнату с двумя изразцовыми печами-голландками и мягкими диванчиками посередине. На лице старого монаха изобразилось неподдельное изумление, когда он узнал от нас о существовании еще одних ворот, сквозь которые мы и вошли. Удовлетворенно кивнув головой, старчик отправился на кухню, чтобы приготовить для вероломно проникших на его территорию русских паломников традиционное угощение: кофе с рахат-лукумом.

Когда мы вошли в гостиную архондарика, на диванчике сидел еще один паломник - симпатичный брюнет в клетчатой рубашке с небольшой аккуратной бородой. Его вполне православная внешность ввела нас в некоторое заблуждение. Он оказался французом, католиком, но при этом - реставратором византийской темперной живописи. Какая-то природная скромность и мягкость сразу располагали к этому человеку. Он неплохо владел английским, и у нас сразу завязалась оживленная беседа. Немного поговорив о монастырях и иконах, Антон перевел разговор на тему вероисповедания и довольно активно начал обрабатывать реставратора, уговаривая его срочно переходить в Православие. Тот слушал Антона по-отечески терпеливо, добродушно улыбаясь, и для меня было совершенно очевидно, что он неспроста оказался на Афоне, помогая здешним монастырям сохранить разрушающиеся иконы и фрески. Через год мы узнали из письма, что наш француз принял Православие и остался на Святой Горе. Как знать, может быть, со временем ему суждено даже стать монахом?!

Старец принес на подносе кофе с лукумом и, пока мы маленькими глоточками, обжигаясь, потягивали горячий напиток, успел немного рассказать о себе. Всю свою жизнь он строил дома, работая архитектором, а недавно, на старости лет, после того как овдовел, принял монашеский постриг и теперь вместе со своим сыном - настоятелем этого скита - и двумя другими монахами пытается кое-что здесь восстановить.

Как нас утешил апостол Андрей

По широким ступеням все поднялись на высокую паперть собора. В замке заскрежетал невероятных размеров ключ, и мы, с трудом отвалив тяжелую кованую дверь, вошли внутрь. Здесь собор своей огромностью поражал еще более, чем снаружи. Солнечные лучи, бьющие из высоких окон трапезной и многосветной ротонды главного купола, сверкали на золоченых гранях богато украшенного иконостаса. Роскошный паркетный пол был словно залит расплавленным золотом и блестел так, что по нему страшно было ступать. Иконы в резных золоченых киотах казались написанными только вчера. Огромные бронзовые паникадила, узорчатые латунные подсвечники и причудливые лампады перед иконами вместе со свежими росписями и орнаментами на стенах собора производили обманчивое впечатление новизны и нетронутости. Можно было даже подумать, что этот огромный храм с традиционным русским интерьером конца XIX века только что отстроен.

- И кому нужна такая громадина! - ворчал наш старец, шаркая по паркету и пожимая плечами. - здесь так неуютно. То ли дело в наших маленьких греческих храмах!

Над солеёй, перед закрытыми Царскими вратами, на широкой парчовой ленте висела спущенная сверху чтимая икона в лучистой золоченой раме, напоминающей раму Почаевской иконы. В правой части солеи, у самой стены, под резной сенью с балдахином стоял большой ковчег для мощей, покрытый пурпурным бархатным покрывалом. Старец откинул его и, указывая на изуродованную чьей-то кощунственной рукой верхнюю поверхность ковчега, где в особых отверстиях когда-то хранились многочисленные частицы мощей святых, имена которых сохранились на эмалевых надписях под ними, с возмущением произнес:

- А вот эти мощи украли русские монахи, которые по приказу вашего Патриарха лет пятнадцать тому назад прилетели на четырех вертолетах. Они мешками загрузили в вертолеты все ценности скита, зверски взломав при этом мощехранительницу.