Когда мы вошли в гостиную архондарика, на диванчике сидел еще один паломник - симпатичный брюнет в клетчатой рубашке с небольшой аккуратной бородой. Его вполне православная внешность ввела нас в некоторое заблуждение. Он оказался французом, католиком, но при этом - реставратором византийской темперной живописи. Какая-то природная скромность и мягкость сразу располагали к этому человеку. Он неплохо владел английским, и у нас сразу завязалась оживленная беседа. Немного поговорив о монастырях и иконах, Антон перевел разговор на тему вероисповедания и довольно активно начал обрабатывать реставратора, уговаривая его срочно переходить в Православие. Тот слушал Антона по-отечески терпеливо, добродушно улыбаясь, и для меня было совершенно очевидно, что он неспроста оказался на Афоне, помогая здешним монастырям сохранить разрушающиеся иконы и фрески. Через год мы узнали из письма, что наш француз принял Православие и остался на Святой Горе. Как знать, может быть, со временем ему суждено даже стать монахом?!

Старец принес на подносе кофе с лукумом и, пока мы маленькими глоточками, обжигаясь, потягивали горячий напиток, успел немного рассказать о себе. Всю свою жизнь он строил дома, работая архитектором, а недавно, на старости лет, после того как овдовел, принял монашеский постриг и теперь вместе со своим сыном - настоятелем этого скита - и двумя другими монахами пытается кое-что здесь восстановить.

Как нас утешил апостол Андрей

По широким ступеням все поднялись на высокую паперть собора. В замке заскрежетал невероятных размеров ключ, и мы, с трудом отвалив тяжелую кованую дверь, вошли внутрь. Здесь собор своей огромностью поражал еще более, чем снаружи. Солнечные лучи, бьющие из высоких окон трапезной и многосветной ротонды главного купола, сверкали на золоченых гранях богато украшенного иконостаса. Роскошный паркетный пол был словно залит расплавленным золотом и блестел так, что по нему страшно было ступать. Иконы в резных золоченых киотах казались написанными только вчера. Огромные бронзовые паникадила, узорчатые латунные подсвечники и причудливые лампады перед иконами вместе со свежими росписями и орнаментами на стенах собора производили обманчивое впечатление новизны и нетронутости. Можно было даже подумать, что этот огромный храм с традиционным русским интерьером конца XIX века только что отстроен.

- И кому нужна такая громадина! - ворчал наш старец, шаркая по паркету и пожимая плечами. - здесь так неуютно. То ли дело в наших маленьких греческих храмах!

Над солеёй, перед закрытыми Царскими вратами, на широкой парчовой ленте висела спущенная сверху чтимая икона в лучистой золоченой раме, напоминающей раму Почаевской иконы. В правой части солеи, у самой стены, под резной сенью с балдахином стоял большой ковчег для мощей, покрытый пурпурным бархатным покрывалом. Старец откинул его и, указывая на изуродованную чьей-то кощунственной рукой верхнюю поверхность ковчега, где в особых отверстиях когда-то хранились многочисленные частицы мощей святых, имена которых сохранились на эмалевых надписях под ними, с возмущением произнес:

- А вот эти мощи украли русские монахи, которые по приказу вашего Патриарха лет пятнадцать тому назад прилетели на четырех вертолетах. Они мешками загрузили в вертолеты все ценности скита, зверски взломав при этом мощехранительницу.

Ошеломленные чудовищным обвинением, на несколько секунд мы застыли от изумления, а старец с победоносным видом явно наслаждался произведенным эффектом. Абсурдность рассказанного мифа была совершенно очевидна, но выражение лица нашего гида не оставляло никаких сомнений в том, что он самозабвенно верит в эту бредовую историю, о которой рассказывает с таким неподдельным возмущением. Спорить с ним было абсолютно бесполезно.

Удовлетворившись, вероятно, нашим видом, старец смилостивился и принес из алтаря золоченый ларец с главой апостола Андрея Первозванного. Стоило лишь ему откинуть крышку, как дивное благоухание наполнило все окружающее пространство. Ничего подобного никто из нас прежде не ощущал, хотя каждый повидал мощей немало. Мы переглянулись. Видимо, сам Просветитель Руси, апостол Андрей, решил нас утешить. И действительно, стоило лишь с молитвой приложиться к лобной кости его черепа, как напряжение и неловкость, вызванные странным заявлением старого грека, мгновенно испарились и на душе стало совсем легко и радостно. Громко спели величание благовестнику Христову Андрею, и вдруг почувствовали, что мы - на Родине. Косые солнечные лучи, лившиеся из-под купола, неожиданно ярко высветили такое знакомое и такое родное убранство этого замечательного русского храма. Было заметно, что и старый грек (на самом деле - добрая душа) был растроган. Его взгляд увлажнился, и он, быстро приложившись к мощам, засеменил с ними обратно в алтарь. Оттуда он вышел улыбаясь. От его суровости не осталось и следа.

- Нам здесь очень нелегко, - как бы извиняясь, произнес он, направившись к выходу, - всего только четверо монахов! Средств нет, - старик вздохнул, - а скит, как видите, огромный...

Последний “шедевр”

Мы снова оказались на высокой паперти собора. Вдруг наш старец оживился и его взгляд принял озорное выражение.

- Я вам сейчас кое-что покажу, - сказал он, запирая громадным ключом единственный на всем Афоне замок подобных размеров.

Шурша полами подрясника по каменным ступеням храма, бывший архитектор, который, судя по всему, так и не успел еще понять - что такое монашество, повел нас к одному из братских корпусов в глубине скита, за собором. Мы вошли в светлую застекленную галерею, протянувшуюся вдоль всего корпуса. В нее выходило множество дверей, на которых кое-где сохранились следы обивки. Широкие окна хотя и пропускали много света, давно уже потеряли свою былую прозрачность, но зато приобрели таинственную матовость - из-за пыли и паутины. Вокруг валялось множество самых разнообразных предметов быта конца XIX века. Настоящий краеведческий музей! Чего здесь только не было! Старинные русские литографии на стенах, царские портреты, самовары, керосиновые лампы самых невероятных форм и размеров, ножная прялка с шерстью, кузнецовский фаянс и бронзовые подсвечники на пыльных подоконниках, какие-то железные и латунные механизмы, назначение которых невозможно было даже понять, гнутая венская вешалка с одеждой и многое другое. У нас создалось впечатление, будто, повинуясь каким-то непредвиденным и таинственным обстоятельствам, насельники скита, поспешно схватив только самое необходимое, неожиданно покинули родные стены... Шли годы, со стен отваливалась штукатурка, истлели подрясники, молью был съеден меховой воротник зимней рясы на старой вешалке, а часы фирмы Буре с белоснежным эмалевым циферблатом все еще указывали своими ажурными стрелками на 12 часов дня какого-нибудь 1931-го года.