Как же еще раз не удивиться премудрости промысла Божия, когда начинаешь понимать неслучайность появления этого русского парня на Каруле. Меньше часа ходьбы - и он уже в катунакской келье у опытных старцев. Но главное - только здесь он мог получить ответы на свои вопросы, поскольку именно в этой келье оказались два грека, говорящих по-русски. Не будь их, как смог бы он задать вопрос и получить ответ старца? Господь неведомыми путями ведет каждого человека, не отвергающего Его помощь, по пути спасения. Кто знает, может быть, из этого искателя приключений когда-нибудь получится настоящий монах?!

У катунакиотов самой большой кельей считается келья в честь пророка Даниила - Данилэу, как они ее называют. В ней подвизается десять монахов-иконописцев. С корабля она видится белой полоской, окруженной буйной растительностью, высоко-высоко в горах. А вблизи - это красивое белоснежное двухэтажное здание, вытянутое вдоль широкого уступа. Плато, на котором стоит келья, великолепно обустроено. Во всем чувствуется тонкий вкус художника, способного возделывать рай и хранить его, как и повелел Господь первым людям (Быт. 2, 15). Монахи почти никуда не выходят отсюда. В светлой длинной мастерской пишут огромные иконы, судя по всему, по заказу различных церквей и монастырей. Пишут хорошо, и заказов у них много. Заказчики приезжают за иконами с материка и привозят все, что необходимо монахам для жизни.

После суровых голых скал Старой Карули, это место воспринимается как земной рай - так всё ухожено и красиво. Вокруг келейного здания - вазы с цветами и клумбы, между фруктовых деревьев - посыпанные гравием дорожки с резными скамьями. Здесь - совершенно другая внешняя форма монашеской жизни, хотя суть у них одинакова. Разные люди, разные характеры, разное восприятие мира, разные физические силы и здоровье (см. фото 15).

Разнообразие не только иноческого подвига, но и быта проверено и освящено веками. На Афоне, к счастью, это понимание и традиции никогда не пресекались, чего не скажешь о России, где физическое уничтожение самих носителей монашеского опыта привело к великому оскудению иночества и однобокому его восприятию даже служителями Церкви.

У келиотов Данилэу великолепная церковь с беломраморным резным иконостасом, очень уютные кельи, множество цветов и различные городские чудеса сантехники, необычные для этих диких гор. Все это, однако, нимало не расслабляет братию. Строгий устав, отсечение своеволия в послушании старцу, напряженный труд, исключающий личную выгоду, и постоянная молитва - все содействует правильному направлению развития духовных сил и устремлений инока. Но главное, - выверенное многолетним опытом духовное руководство старца, являющегося преемником монашеского опыта прежних отцов, у которых он и сам многие годы был в послушании.

Глава 22. НА ПУТИ К СКИТУ ПРАВЕДНОЙ АННЫ

Горными тропами, стараясь не терять высоту, от келиотов Данилэу мы двинулись на запад, в сторону скита Святой Анны. Временами, когда за очередным поворотом тропы взгляд, не находя за что уцепиться, неожиданно срывался со скалы и падал в бескрайнюю голубую бездну, возникало странное чувство нереальности этого мира, где поверхность моря, вопреки всем законам, парила высоко над кустами, деревьями и каменистыми склонами хребта. Линия далекого горизонта, почти незаметно соединившая колеблющееся в горячем мареве небо с расплавленным и побелевшим от жара морем, оказывалась над краем пропасти, значительно выше обрыва, у которого мы замирали в изумлении. Для нас, родившихся на равнине, это ирреальное зрелище невольно приобретало таинственное значение. Жизнь души, устремленной к своему Творцу, здесь зримо парила над пустой и временной земной суетой. Это был воистину мир Духа - и от его созерцания у нас действительно захватывало дух.

Скит, куда мы теперь направлялись, прежде называвшийся Вулевтир, получил новое имя в честь матери Пресвятой Богородицы после перенесения сюда нетленной стопы св. праведной Анны в 1686 году. Ей посвящен и соборный храм скита. Не останавливаясь, мы миновали Малый скит св. Анны, где словно ласточкины гнезда друг над другом лепились по крутой скале кельи с плоскими крышами Минут через тридцать тропа свернула направо и исчезла за скальным выступом. Мы повернули и неожиданно застыли у самого поворота, захваченные открывшимся перед нами видом. По широкому склону афонского хребта сверху и до самого моря спускались террасами многочисленные каливы и кельи, утопающие в зелени оливковых, лимонных и апельсиновых рощ. Повсюду виднелись невысокие, почти плоские купола с крестами домовых церквей. Открывшееся нашим взорам зрелище чем-то напоминало большой приморский поселок на склонах Кавказа где-нибудь в районе Гагр или Сухуми. Лишь возвышающиеся повсюду кресты на черепичных крышах выдавали тайну этого необычного селения. Они заставляли вспомнить о том, что здесь обитают только монахи, посвятившие свою жизнь Богу, и нет в этом удивительном поселке ни одной женщины или ребенка. Скитяне, как правило, живут в своих кельях и каливах маленьким братством под руководством старца. Все эти отдельные монашеские жилища вместе с их обитателями составляют скит, которым управляет выбираемый на один год дикеос.

В верхней части широко раскинувшегося по склону монашеского поселка мы приметили Кириакон - так в афонских скитах именуют главный храм, в отличие от подобных храмов в монастырях, называемых соборными. Со скалы нам было хорошо видно, что небольшая площадка у почти отвесного обрыва, на которой располагался Кириакон, с трех сторон окружена довольно высокой стеной из серого камня. В ее верхней части виднелись маленькие окошечки, похожие на бойницы миниатюрной крепости. Рядом с храмом над пропастью нависло странное здание, выкрашенное необычно сочной кирпично-красной охрой, которую афонские иконописцы и строители собирают в трещинах на Каруле.

Взяв направление на Кириакон, мы стали неторопливо спускаться по горной тропе в прозрачной тени деревьев, сменивших, наконец, растущие наверху кустарники. Неожиданно из-за поворота дороги послышались какие-то странные звуки, напоминающие не то всхлипывания, не то человеческую речь. Мы замедлили шаг и осторожно выглянули из-за скалы. У самого края дороги, в метре от обрыва, лицом к морю стоял с воздетыми к небу руками среднего возраста монах. На траве у ног его лежала обычная афонская торбочка. С великим сокрушением сердца он медленно повторял вслух:

- Кирие, Иису Христэ, элейсон мэ.

Слезы струились по его лицу, весь он был углублен в молитву и не слышал скрипа наших туристических ботинок за поворотом. Что было делать? Мешать не хотелось Но время неумолимо двигалось к вечеру, скоро должна была начаться всенощная, ведь завтра - воскресный день. Нет, идти все же необходимо И чтобы не смутить молитвенника, мы решили потихоньку вернуться назад, а затем вновь двинуться к повороту, производя как можно больше шума ботинками и разговором. Уловка сработала, и монах, услышав громкий скрип камней под нашими ногами, успел приготовиться к встрече с очень странными, громко разговаривающими русскими паломниками.

- Эвлогитэ, - как ни в чем не бывало произнесли мы обычное афонское приветствие.

- О Кириос, - смиренно ответил монах с легким поклоном.