Преступление и наказание
-- Да с какой же стати очень-то?
-- То есть не то чтобы... видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать... Ну, он слушал... и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: "Как жаль!" Я и заключил... то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов... Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли... так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь...
-- Что это? Что меня сумасшедшим-то считают? Да, может, и правда.
Он напряженно усмехнулся.
-- Да... да... то есть тьфу, нет!.. Ну, да все, что я говорил (и про другое тут же), это все было вздор и с похмелья.
-- Да чего ты извиняешься! Как это мне все надоело! -- крикнул Раскольников с преувеличенною раздражительностию. Он, впрочем, отчасти притворился.
-- Знаю, знаю, понимаю. Будь уверен, что понимаю. Стыдно и говорить даже...
-- А коль стыдно, так и не говори!
Оба замолчали. Разумихин был более чем в восторге, и Раскольников с отвращением это чувствовал. Тревожило его и то, чт Разумихин сейчас говорил о Порфирии.
"Этому тоже надо Лазаря петь, -- думал он, бледнея и с постукивающим сердцем, -- и натуральнее петь. Натуральнее всего ничего бы не петь. Усиленно ничего не петь! Нет, усиленно было бы опять ненатурально... Ну, да там как обернется... посмотрим... сейчас... хорошо иль не хорошо, что я иду? Бабочка сама на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!.."
-- В этом сером доме, -- сказал Разумихин.
"Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой ведьмы в квартире был... и про кровь спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду, по лицу узнать; и-на-че... хоть пропаду, да узнаю!"
-- А знаешь что? -- вдруг обратился он к Разумихину с плутоватою улыбкой, -- я, брат, сегодня заметил, что ты с утра в каком-то необыкновенном волнении состоишь? Правда?
-- В каком волнении? Вовсе ни в каком не в волнении, -- передернуло Разумихина.
-- Нет, брат, право, заметно. На стуле ты давеча сидел так, как никогда не сидишь, как-то на кончике, и все тебя судорога дергала. Вскакивал ни с того, ни с сего. То сердитый, а то вдруг рожа как сладчайший леденец отчего-то сделается. Краснел даже; особенно, когда тебя пригласили обедать, ты ужасно покраснел.
-- Да ничего я; врешь!.. Ты про что это?
-- Да что ты, точно школьник, юлишь! Фу, черт, да он опять покраснел!
-- Какая ты свинья, однако ж!
-- Да ты чего конфузишься? Ромео! Постой, я это кое-где перескажу сегодня, ха-ха-ха! Вот маменьку-то посмешу... да и еще кой-кого...
-- Послушай, послушай, послушай, ведь это серьезно, ведь это... Что ж это после этого, черт! -- сбился окончательно Разумихин, холодея от ужаса. -- Что ты им расскажешь? Я, брат... Фу, какая же ты свинья!
-- Просто роза весенняя! И как это к тебе идет, если б ты знал; Ромео десяти вершков росту! Да как ты вымылся сегодня, ногти ведь отчистил, а? Когда это бывало? Да ей-богу же ты напомадился! Нагнись-ка!