В Виши у нас была церковь еще до Великой войны — не постоянная, а временная, которая открывалась только на время лечебного сезона. Бойкий курорт привлекал много русских. Помещалась церковь в нанятом доме, а обслуживал ее священник, командированный Петербургским митрополитом (обычно один из иеромонахов Александро-Невской Лавры). Теперь в Виши скопилось несколько сот русских: рабочие местной фабрики.

Получив от этой русской колонии слезное послание с просьбой присылать священника на большие праздники: на Рождество, на Пасху… я направил в Виши архимандрита Иоанна Леончукова [195]. Он съездил, осмотрелся и завязал переговоры с заводской администрацией; она любезно согласилась предоставлять для этих праздничных служб гараж. Потом общинка пожелала, чтобы священник приезжал ежемесячно (один-два раза), и приписалась к соседнему приходу в Монтаржи. Установился известный порядок, согласно которому священник служил то там, то в Виши.

Неподалеку от Виши находится город Клермон-Ферран, большой железнодорожный узел, обслуживаемый целой дружиной русских грузчиков. Я послал туда на разведку архимандрита Иоанна Леончукова, чтобы выяснить, где организовать приход — здесь или в Виши. Решено было открыть приход в Виши. Там и народу было больше, и колония была сплоченней. Решающим обстоятельством в пользу Виши было и великодушно сделанное нам местным протестантским пастором предложение — воспользоваться подвальным помещением кирки. Сухое, просторное помещение при электрическом освещении выглядело совсем неплохо. Мы с благодарностью им воспользовались. Наш друг и благодетель, пастор позволил нам организовать там постоянную церковь.

Церковь устроили премилую. Хорошие иконы, хорошая утварь… — все хорошо. Протоиерей Сергий Орлов, настоятель Женевской церкви, неизменно, в течение ряда лет приезжавший лечиться в Виши, уделил нам кое-что из своего церковного имущества.

Первым самостоятельным и постоянным священником в Виши был о. Феодор Поставский, немолодой, опытный, хозяйственный человек. В России (в Киевской губернии) он вел когда-то большое сельское хозяйство, и практические навыки помогли ему и теперь все быстро наладить. Он подружился с пастором и завязал самые хорошие отношения с прихожанами. В дни разрыва с "карловцами" приход не дрогнул, несмотря на присутствие в Виши "карловчанина" о. Орлова. Впоследствии о. Поставский нашел себе другое место (в Виши материально ему было трудновато). Одна французская помещица приняла православие и пригласила его к себе в Нормандию в качестве священника и управляющего ее имением.

Преемником его в Виши стал о. Феодор Текучев (воспитанник Богословского Института). Юный, неопытный, экзальтированный молодой иеромонах. Он находился всецело под влиянием своего "старца", епископа Вениамина, который в своем духовном руководстве не умел вести спокойной линии, а уклонялся в экзальтацию. Когда возник у меня конфликт с митрополитом Сергием, о. Феодор меня покинул, сославшись на полученное от епископа Вениамина повеление. "Я вас неизменно люблю… — писал он мне, — но я исполняю волю моего старца. Его веление — веление самого Бога…" Приход в Виши опять остался без настоятеля.

Среди местных рабочих был один бывший семинарист Яков Протопопов. Он окончил семинарию еще в России. О.Поставский дал мне о нем хороший отзыв. Я рукоположил его в диаконы, а потом, после ухода о. Ф.Текучева, — в священники. Сначала все шло хорошо, но потом прихожане стали делиться на его сторонников и противников. Никаких серьезных оснований для отчужденности от него не было, а только инстинктивный отказ некоторых лиц признавать авторитет священника за бывшим товарищем по работе, с которым привыкли быть запанибрата: "Мы с ним еще недавно переругивались и по бистро сидели… Не пойдем к нему на исповедь". А сторонники мотивов отказа не понимали и возмущенно говорили мне: "Что он сделал? Никаких обвинений!.. Неужели вы допустите несправедливость?" Я не учел доводов оппозиции, не придал значения вопросу престижа, тогда как это вопрос тонкий и сложнее, чем кажется, и настоял на формальной справедливости. Тогда группа противников откололась и организовала свою церковь у "карловчан". Язву раскола заводить легко, а лечить ее трудно. Я перевел священника в Бельфор, а на его место в Виши поставил священника Павла Волкова (окончившего Богословский Институт). Мой земляк, сын тульского купца, пожилой уже человек, по темпераменту флегматичный, честный, хороший батюшка, он умиротворил прихожан, сгладил кое-какие недоразумения, но "карловчане" все же остались. Наш приходик маленький, но колония Клермон-Феррана, присоединившись к нему, его пополняет; помогает и лечебный сезон, привлекающий кое-кого из русских. Все это и дает приходу возможность существовать. Протоиерей Орлов, приезжая в Виши лечиться, неизменно подчеркивал свое отрицательное отношение к нам и поддерживал своих друзей "карловчан".

Ромба (Мозель)

Огромный металлургический завод. Громадные доменные печи… Шахты… Много русских рабочих. Сначала община была приписана к Кнютанжу, и ревностный о. С.Великанов [196] приезжал ее обслуживать, потом она решила организоваться самостоятельно. Заводское управление отнеслось к проекту благожелательно и уступило под церковь каменное здание, а о. Великанов по-братски уделил церковке все, что мог, из утвари и облачений.

Первым настоятелем в Ромба был пожилой протоиерей Григорий Гончаров. Его сын, инженер, служил на местном заводе, недурно зарабатывал, и о. Гончарову жилось неплохо. Но свои священнические обязанности он нес без увлечения, без малейших творческих попыток. Когда я впервые посетил приход, я увидал удручающую картину. В церкви пыль, паутина… — полное запустение. И моральное состояние колонии самое печальное. Винить людей нельзя: глушь… развлечений нет… Труд тяжкий, беспросветный… Семейных на всю колонию два-три дома, остальные рабочие — холостяки (большинство врангелевские солдаты). Пьянство, разнузданность, мрачная беспечность людей, которым терять нечего. И при этом развале отсутствие пастырской попечительности, энергии, бездеятельность о. настоятеля… О.Гончаров ни поднять, ни отрезвить прихода не мог. Он понял свою вину и просил перевести его в Деказвиль к другому его сыну-инженеру. Преемника ему в Ромба я никого не назначил, а впредь до приискания подходящего священника приписал опять приход к Кнютанжу.

Тут на горизонте появился племянник бывшего гродненского губернатора [197] — о. Вячеслав Зейн. Он принял священство в Сербии. Я имел несчастье поручить ему приход в Ромба. Когда-то он был частным приставом и усвоил полицейские замашки… "Вы понятия не имеете, что значит быть священником!" — сказал я ему. Он подал прошение об увольнении. Я предложил ему уехать обратно в Сербию, но он пытался выпросить у меня позволение на устроение в Вердене церкви св. Евлогия, архиепископа Александрийского. Я отказал, и он уехал в Сербию.

В Ромба я направил о. Луку Голода [198]. Начался краткий, но цветущий период. Все преобразилось до неузнаваемости. Атмосфера очистилась. Пьяницы присмирели. Беспорядка и запущенности в церкви как не бывало… В безнадежно мрачном приходе посветлело. О.Лука дал прочную организацию, сумел создать вокруг церкви трезвое окружение. За его заслуги я перевел его в более видный приход — в Лион, а в Ромба назначил молодого священника о. Павла Пухальского [199] (окончившего Богословский Институт).

Сперва я несколько молодости о. Пухальского боялся, но он оказался самостоятельным, энергичным и твердым. Много внимания он уделил благоукрашению церкви. Отличный резчик, рисовальщик, техник и вообще мастер на все руки, он кое-что разрисовал и раскрасил, кое-где приладил электрические лампочки — и церковь приобрела нарядный вид. Прихожане о. Павла полюбили. Группа казаков-пьяниц попыталась организовать оппозицию, но без успеха. Дело было в том, что о. Пухальский, несмотря на молодость, повел приход твердой рукой и за беспробудное пьянство лишал права участия в Приходском собрании. Влияние его настоятельства было, несомненно, благотворным. Я перевел его в Лилль.