Д. Грацианский определял секту как отступление от Церкви на моральной почве, доходившее потом до догматических погрешностейxxxviii. В этом определении акцентируется внимание на нравственном факторе, как мотиве отделения от Церкви. Но это утверждение нельзя было распространить на все секты, поскольку понимание морали у некоторых сект не выходит за рамки евангельской.

Профессор И.Г. Айвазов полагал, что “секта — организованное и тесно сплоченное общество людей, отпавших от господствующей Церкви по коренному религиозному разномыслию с нею, но согласных друг с другом в вопросах веры”xxxix. По его мнению, учение секты является ересью, пока оно не собирает вокруг себя последователей, но как только возле лжеучителя появились адепты оно становиться сектой. “Самое слово еретик может употребляться по отношению к основателю лжеучения, но он же становиться сектантом, как член своей новой еретической общины”xl.

Более удачным было определение данное профессором Т.И. Буткевичем. Он предполагал, что слово секта привнесено в Россию в значении общин отделившихся от союза с Католической Церковью вследствие искажения ее учения, то есть для “обозначения общин несомненно еретических, но которых учение еще формально не осуждено церковью на соборе”xli. “Лжеучения сектантов не есть, по его мнению, ошибочное только понимание Божественного Откровения, а есть греховное насилие над ним, сознательное искажение его под давлением” гордыни. Сущность сектантства и причины его происхождения, коренятся в “самом человеке, в области религиозно-нравственной психологии, а все виды сектантства суть не что иное, как патологические, ненормальные, греховные проявления ложно направленного религиозно-нравственного самосознания человека”xlii. Приведенное описание природы сектантства практически совпадает с представлением о ереси.

По мнению К. Плотникова, приведенном в учебнике для духовных семинарий изданном в 1910 году: секта — это “отделившееся от единства Православной Русской Церкви, её учения и обрядов религиозное общество, которое имеет свое особое учение, богослужение и устройство, совершенно отличное от православного, и живет отдельною, самостоятельною жизнью, стараясь осуществить в своей замкнутой среде свои религиозные идеалы”xliii.

Сходное определение сектантства было дано и священником Н. Фетисовым в 1914 году. Сектантским, по его мнению, будет движение, которое сознательно уклонилось “от Богопереданного религиозно-нравственного учения, которое содержит историческая (народная) русско-православная церковь, уклонения, образовавшиеся под таким или иным наносным влиянием различных философских и богословских идей”xliv.

В официальных документах Святейшего Синода Православной Греко-Российской Церкви с конца XVIII века термин секта употреблялся наряду с термином ересь. Так в Определениях от 31 мая 1735 года о деятельности сект хлыстов и от 4/11 декабря 1908 года — о иоаннитах, те и другие именовались ересями. В Определении Синода от 20-23 февраля 1901 года за № 557 об отлучении графа Льва Толстого не используется термин ересь, но его текст не дает повода думать иначеxlv. В то же время Священным Синодом в 1884 г. осуждены как явно сектантские, извращающие христианское учение брошюры пашковцевxlvi. Термин секта используется в тексте Правил об устройстве православной миссии, утвержденных Синодом 25 мая 1888 годаxlvii и в многочисленных документах об организации противосектантской работыxlviii. Однако имеются определения, где слова секта и ересь употребляются одновременно. Так “В предписании православному духовенству зараженных штундою местностей” указывается “вести пастырские собеседования с уклонившимися в ересь, а также совершать с подобающей торжественностью богослужения и требы”xlix.

Понятия секта и ересь использовались и в церковно-государственном праве того времени. Но в указах императора по мерам против сект также не наблюдается единообразия в терминологии. В предписании от 1801 г. относительно духоборов их учение именуется ересьюl. Но в указе о веротерпимости от 17 апреля 1905 года, подготовленном при участии митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского), к подобным группам применяется термин секта. Однако следует учитывать, что это были правовые, а не канонические документы. Кроме того, несмотря на внешнюю оскорбительность этого термина, он на деле легализировал положение сектантов в государстве.

Итак, все определения новых сект в русской богословской литературе начала XX века стремились соединить в себе следующие характеристики религиозного движения: указать на отличие их вероучения от церковного, показать особое духовно-нравственное состояние ее членов, отличное от сложившегося в “народной”, то есть Православной Церкви и выявить источник их происхождения. Не все определения смогли освободиться от западного влияния, что видно по отдельным выражениям: господствующая церковь, народная вера, иностранное влияние, использовавшиеся в протестантской литературе. Эти замечания можно было бы отнести к социологии религии, а не богословию.

Во многом верные по существу, эти определение включали в себя социальные, психологические, политическиеli и культурологические характеристики сектантства из-за чего носили описательный характер и были расплывчатыми. В этом проявилась слабая сторона рассмотренных определений.

Например, привлечение культурологических аргументов не может рассматриваться как доказательство в чисто богословском споре. Народной религией является, например, старообрядчество; традиционными российскими религиями хотят считать себя современные баптистыlii и католики. Тем не менее в Церкви, к сожалению, они не пребывают. Истина выше культурологических и исторических ассоциаций. В то же время, подобные аргументы способны сыграть полезную роль в обращении к считающим себя по культуре христианами, но невоцерковлённым людям.

Несмотря на преобладающее в XIX начале XX века употребление русскими учеными применительно к ересям первых веков христианства, а также современных им лжеучениям термина секта, он не использовался при переводе на русский Священного Писания, (творений восточных ересиологов — проверить). Термина секта нет и Пространном Катехизисе Православной Восточной Кафоличной Церкви. Последнее замечание весьма существенно, поскольку при жизни святителя Филарета (Дроздова) термин секта уже вошел в русское богословие и в начале XX века исследовавшие данный вопрос миссионеры-полемисты ссылались на этот факт, как свидетельство его понятийной неопределенности в современной им литературе по изучению антицерковных движений в России, требовавшей его дальнейшего исследования.

Другим весьма важным обстоятельством способствовавшем критическому отношению к нему являлось отсутствие этого термина в богословии восточных отцов и переводах их трудов на русский язык, например в переводе известного ересиологического труда святителя Епифания Кипрского “Панарий”, и в канонических правилах, в частности, в известном послании святителя Василия Великого Амфилохиюliii.

В связи с этим еще в начале XX века русскими богословами-полемистами был поднят не потерявший своей насущности по сей день вопрос о приемлемости использования в русском православном богословии западного термина секта. Кроме того, существовавшие определения секты по причине их расплывчатости можно было распространять и на еретиков, и на раскольников. Однако по обстоятельствам времени изучение этого вопроса не было доведено до завершения.

Таким образом, несмотря на то, что сектоведение как наука в XIX–XX веках пребывала под западным влиянием, определение секты приблизилось к по значению к понятию ересь. Кроме того, среди миссионеров росло осознание необходимости приведения значения понятия секта и ее критериев в соответствии со святоотеческим богословием. Это свидетельствует о том, что Предание находило свое выражение даже через использование чуждого восточному богословию Церкви терминологического аппарата.