Не входя в подробный анализ этой экклесиологии, надо отметить, что православное богословие отвергает как теорию ветвей, так и мысль о возможности пребывания Вселенской Церкви в разделенном состоянии как ошибочную. Совершенно чуждо православному богословию использование культурологического критерия в качестве догматического, но именно в таком смысле он им употребляется: “остается под вопросом, можно ли обвинять в ереси людей, по рождению принадлежащих, скажем, к культурообразующей традиционной церкви Ирландии (Римо-Католической) или к традиционной Церкви Дании (Лютеранской)”clvii.

Во-вторых, заявляя, что инославие не может быть ересью он противоречит сам себе, поскольку на следующей странице признает, что инославных католиков можно обличить в целом ряде еретических заблужденийclviii. Вообще его рассуждения в целом поражают своей непоследовательностью. Например, ссылаясь на преподобного Иоанна Дамаскина, который мог назвать ислам ересью, “так как (небезосновательно) считал, что он произошел от искаженного христианского учения, то зародившийся безотносительно к христианству буддизм ересью мы, никак назвать не можем”. Однако, не вдаваясь в детальное исследование ересиологии преподобного Иоанна отметим, что он сам называет “зародившиеся безотносительно к христианству” религии египтян, вавилонян, эллинов ересью, потому что они приняли и развили идеи своих предшественников установивших, в частности, законы “относительно идолов, и тех, за которыми некогда шли, обоготворили”clix. Индуизм и буддизм вполне подходят под эти критерии.

Учитывая вышеизложенное, а также то, что слово секта в богословском контексте в большинстве случаев было весьма близким греческому термину ересь, а многие исследователи называли еретические движения в истории Церкви сектантскими, представляется по меньшей мере безоснованым утверждение о том, что термины секта, ересь и инославие не могут являться синонимами.

Отказ от анализа деятельности этих сект с церковной позиции дает основания полагать, что тоталитарная теория не может рассматриваться как богословская, поскольку Православная Церковь принимает все новое, соотнося его Преданием. Когда христианский гносис выступил на историческую арену с проповедью своего понимания сути христианства, то священномученик Ириней, епископ Лионский, в качестве критерия Истины назвал Предание Церквиclx. В лучшем случае ее можно отнести к социологии религии. Таким образом, если критерием сектантства по святоотеческому учению является соответствие какого-либо учения преданию Истины, вере Церкви, то для некоторых сторонников тоталитарной теории этим критерием являются религиоведческие и политологические понятия: нарушение прав человека, “промывание мозгов”, наличие в секте жесткой организационной структуры, проповедь “неевангельской религиозности” и т.п.. Здесь кроется принципиальное отличие тоталитарной теории от святоотеческого взгляда на природу сект.

Наконец, исходя из вышеизложенного, нельзя согласиться с тем, что определение тоталитарной теории для светских людей существенно отличается от определения данного для церковного народа, поскольку критерии сектантства совпадают, за исключением упоминания о нарушении прав человека. Следует также отметить, что термин тоталитарная секта, без каких-либо комментариев употребляется в сочинениях и публикациях в православной прессе, и в светских изданиях. Поэтому не удивительно, что теория контролирования сознания принимается за богословскую.

Ситуация, которая складывается в русском сектоведении, в чем то напоминает дореволюционную. Еще сто лет тому обращалось внимание на то, что богословское исследование проблемы сектантства не должно ограничиваться статистическими данными, указанием на все возрастающую опасность сектантской пропаганды, объяснением разложения русского религиозного бытаclxi. В тогдашних исследованиях освещались вопросы происхождения сект, приводились сведения об их руководителях, ее вероучении и культе и даже об этических принципах жизни их членов. В них говорилось и “о двуликой жизни сектантов”, и отмечалось, что суть сектантство есть “патологические, ненормальные, греховные проявления ложно направленного религиозно-нравственного самосознания человека”clxii. “Но параллельного изображение нормального хода религиозного сознания и жизни (сектантов — прим. авт.) эти труды не дают, а следовательно, не уясняют и существа тех нравственных начал, которые даже в случаях сходства своих внешних проявлений, разделяют сектантство и Церковь на два отрицающих друг друга лагеря”clxiii. В лучшем случае они могут быть пособиями и справочниками при опровержении отдельных пунктов сектантского заблуждения, может формально сделают неуязвимы в споре с ними, но религиозных мотивов сектанта, “живого сектанта” они “не объяснят, внутренней силы вашим собственным убеждениям не придадут и светски образованному защитнику антицерковности превосходнейшего пути православия не покажут”clxiv. Между тем наука является не простым описанием, не одною полемикою, а нелицеприятною и бесстрастною проповедницею истины, откровением подлинной правды о жизни. Поэтому, если в России существуют секты “вопреки всякого рода чинимым им ... препятствиям, упорно распространяются, отсекая от истины сотни тысяч верующих людей”, то наука должна вникнуть в суть религиозных запросов, объяснить внутренние мотивы развития заблуждения, “независимо от практических соображений и полемических приемов”clxv. “Иначе, сектоведение будет чем угодно, полемическим богословием, подготовительным материалом для светского и духовного законодательства, оружием партийных счетов и политических тенденций, но не наукою, не бесстрастным представителем истины...”clxvi. Отсюда следовал вывод, что центральной задачей Сектоведения должно стать “сличение нравственных задач духовности и богообщения в процессе их осуществления православием и сектантством”clxvii, то есть сравнение принципов духовной жизни и представления о достижении конечной цели человека — достижения богообщения и обожения. Этот путь был указан святыми отцами, имевшими дело не только с логическими построениями сектантов, но и с их первичным источником — искусительным помысломclxviii.

Святоотеческий подход к сектантству. Ереси

В чем же Святые Отцы видели опасность, исходящую от ересей и с каких позиций они вели полемику с ними?

Как свидетельствует история богословских споров борьба с ересями в отстаивании истин православной веры разворачивается вокруг понимания сущности Домостроительства и способа участия в нем конкретного человека, конечной целью которого есть природное по благодати единение с Богом. “Именно с точки зрения обожения христианские писатели ведут полемику против учений, отклоняющихся от этого требования”clxix. Вне этой сотериологической направленности догматическая борьба с ними останется непонятнойclxx.

Сущность искупления совершенного Христом выражена св. И. Дамаскиным: “через Свое рождение или воплощение, а также через крещение, страдание и воскресение Он освободил (человеческую) природу от прародительского греха, от смерти и тления, сделался начатком воскресения, представил Себя путем, образом и примером, чтобы и мы, шествуя по Его следам, сделались по усыновлению тем, что Он есть по природе: сынами и наследниками Божиими и сонаследниками Его”clxxi. “Нераздельно соединив в Своем Лице воспринятое человечество с Божеством, Христос Спаситель положил основание теснейшему единению между Богом и человечеством уже в силу этого самого факта. ... Через такое соединение человеческая природа освятилась, сделалась близкою, собственною для Бога. Отсюда между Богом и человеческими личностями... сделалась возможною такая же тесная связь личного общения, какая была между Богом Отцом и Иисусом Христом. Приняв в соединение с Божественною природою человеческое естество, Сын Божий тем самым удаленную от Бога природу человеческую привел не только в теснейшее общение, но и в единство с Богом: приняв человеческую природу в общение с Божеством, Христос не только восстановил человеческий род, но и “обожил” эту природу. Таким образом, в Лице Христа Спасителя фактически осуществилось воссоединение Божества и человечества, совершилось на самом деле, в живой действительности, новое творение природы человеческой”clxxii.

Идея единения с Богом и обожения человека не является исключительно христианской, она составляет одну из основных истин во всех религиях и сектах. Но христианство принципиально отличается от всех религий своим пониманием существа этого единения, которое обусловлено представлением о Боге и о природе человека.

С самого начала своего существования Церковь боролась как против тех, кто отрицал возможность соединения Бога с человеком, так и против тех, кто не допускал мысли об участие всего человека (телом и душою) в Божественной жизни.

Церковь осудила антитринитарные учения динамистов и модалистов не учивших о Божеских ипостасях как вечных и неизменных личностях. Если энергии и модусы суть лишь случайные и не касающиеся божеской сущности формы ее бытия, появляющиеся в зависимости от исторического периода, или “безипостасные лица”, то, как говорил свт. Василий Великий, единение с таким Богом невозможно, Он остается недоступными, несообщимым по своей природеclxxiii.