Да, жизнь тяжелая пошла. Самое бы время вокруг Христа объединиться. Сейчас уж каждый, наверное, должен это понять.

- Оно-то верно, батюшка, только нашим-то невдомек, что это Господь им, баранам, ниспослал и пастуха и пастбище к самому их носу. Они думают, что своими бумажками с подписями отняли у коммунистов церковь. Писали двадцать лет, могли еще двести писать, если б Господь не соблаговолил ее дать. Так не для мебели же дал-то, а для дела. Это же промысел Его. Как в революцию отобрал для дела, так и сейчас дал для дела. Хотите без Бога жить и друг друга давить - не надо вам церковь. Хотите людьми быть и в любви жить - вот вам церковь. И что? Да ничего. За два года все наши бабки перегрызлись между собой вдребезги. Вот и ездят от собственной-то благодати кто в Шувалово, кто в Лисий нос, а самые ядовитые - аж в Питер. Век не забуду, как одна из наших богомолок в Прощеное воскресение... Это в такой день, когда самого беса положено прощать!.. Аж вся трясется стоит, красная... Того гляди, лопнет от злости. Тебя не прощу, - кричит, - никогда не прощу! Это нашей же прихожанке! Это в Прощеное воскресение! Господи! Уж какую такую обиду та ей нанесла?..

- Сказали бы батюшке, чтоб он ее просветил.

- Да что им батюшка! Они и в батюшке такого наотыщут. Ведь им и батюшку каждой по ее вкусу подавай. Где им Христа в батюшке видеть. Для них он и на улице, и со Святыми дарами в руках - все соседский мальчишка. Батюшки-то у нас молодые. Ох! Горе мое, горе! - вздохнула мать и усердней стала тереть подсвечник. - Когда образумится народ? - помолчав, продолжала. - Самое обидное, когда выйдешь со службы вечером из пустого храма... На сердце тихо, благостно, а мысли-то одолевают... Думаешь: а где же люди-то?.. Вымерли, что ли, все? Идешь мимо наших девятиэтажных домов - во всех окнах свет, и за каждым окошком семьи, люди... И думаешь: за что же, милые, так вы себя скрадываете? Неужто в телевизор-то в этот не нагляделись? Неужто уж так и нету у вас часу времени два шага дойти и вздохнуть жизнью вечной? Как же убили людей-то наших! Горе, горе! А с этой голодовкой еще больше убьют. Ведь раньше как? Беда какая - все вместе соберутся в церковь, помолятся - и миловал Господь. Теперь-то беда, может, самая страшная - страна смердит, как Лазарь четверодневный, - не соберутся. Соберутся, только не на молитву. В очередь за маслом. А там что? Обида и злоба. На митинги... И там обида и злоба.

- Да, обидно за державу...

- Чего-то я разболталась... - сказала старушка и посмотрела на меня подозрительно. - А чего это ты все выведываешь у меня? Может, ты какой чекист? Не мешайся-ка ты, отец. Ступай себе с Богом. Ходят тут всякие с расспросами... - и пошла к другому подсвечнику, на котором свеча сгорела уже почти до конца.

Я вышел из церкви. День был по-весеннему теплый, хоть солнце и еле пробивалось сквозь серую пелену облаков. Выпавший за ночь снежок белизной слепил глаза. Дошел до автобусной остановки, сел на скамейку, вытянул уставшие ноги.

Автобус не спешил. Я отдыхал. Через дорогу ребятишки-школьники баловались снежками - весело расстреливали скульптуру Ленина с протянутой рукой. По тому, как они реагировали на результаты попаданий, видно было, что цель их была поразить две позиции: либо лицо, либо ниже пояса. Попробовали бы мы тогда, вот так среди бела дня... Вспомнил, что при нас тогда на этом постаменте сначала Сталин стоял. Тихо заменили, без шума. Сейчас, видимо, тоже не хотят шума. А может, уже всем все равно, кто тут стоит. А кого ставить? Пустой постамент - тоже глупо... Так хоть ребятишкам забава. Один проворный уже залез на постамент, стоит меж ног Ильича и ручкой так же, как он делает.

Подошел автобус, и я поехал. Народу полно. У магазина почти все вышли и снова набились битком - на следующей остановке тоже магазин. Я думал о матушке, о ее печали по отсутствию церковности у обитателей городка. Я был с нею солидарен. Но как сказать этому сообществу одиноких озабоченных людей, успокоившихся, привыкших жить без Бога: Братья и сестры, найдите часочек так же тесно постоять в храме. Ведь ваши тогда заботы отступят.

Нет, не о выгоде надо сейчас говорить, не бежать всем в церковь, для того, чтобы прибавили получку или повезло достать по дешевке килограмм сахарного песку?.. Сейчас самое время пойматься на этот древний крючок. Весь недавний всплеск веры в Бога на волне выгоды прокатился. Повальное крещение с разрешения коммунистической партии еще тогда меня в уныние приводило. Помню, сосед мой, большой деятель и редчайший проходимец, подкатился ко мне, сияя от радости и потирая ручки:

- Старик! Я тоже сходил и окрестился! К Николе. Двадцать пять рублей.

- Зачем? - вырвалось у меня.

- Что - зачем?! - буравил меня взглядом, не понимая моего скучного вида. - Что - зачем? Сам-то ты крещеный!

- Я-то дурак.