— Тем, кто говорит о сращивании церкви с государством, хочу напомнить, что Церковь просто не участвует в жизни государства. Церковь не занимается назначением чиновников и контролем за ними, церковь не цензурирует законы, церковь не занимается формированием и распределением бюджета, не контролирует награды и наказания, раздаваемые государством, не формирует внешнюю и внутреннюю политику государства. Кстати, все эти «не» верны и относительно влияния государства на внутреннюю жизнь самой Церкви.

С другой стороны, есть несколько сфер жизни общества, которые всецело контролируются государством, и именно по этой причине присутствие Церкви в этих сферах необходимо. Это государственное образование, государственная медицина, государственные интернаты (для малых и старых), система исправительных учреждений и государственные средства массовой информации. Здесь человек слишком зависит от государства и потому нельзя его оставлять с нашим государством один-на-один.

В эти государственные гетто церковь желает войти вовсе не для того, чтобы привлечь в свои ряды новых членов, а для того, чтобы откликнуться на потребность в ее присутствии, которая уже есть у людей, в этих гетто находящихся. Проповедники новых сект идут в эти пространства, чтобы создать там спрос на свою идеологию. Традиционные религии в этом не нуждаются: люди их и так ждут.

Происходит не слияние Церкви и государства, а простое объединение церковной и светской элиты. Но светская элита не есть государство и церковная элита не есть вся Церковь. Такой процесс свидетельствует лишь о том, что назрела потребность в общении. Речь не о том, что светские чиновники будут согласовывать свои действия с церковью, и наоборот, епископы не могут согласовывать свои решения со светской властью. Просто священник или епископ перестали быть изгоями, вот и все.

— А священнику легко удержаться от соблазна стать еще и политическим лидером?

— Если это настоящий священник, то легко. Потому что он обращается к той глубине человека, которая не затрагивается политической идеологией. Имя этой глубине — образ Божий, а не образ политического лидера.

Это не-партийность хорошо передана в стихотворении Владимира Соколова, написанном в самую страстно-политическую и перестроечную пору — в 1989 году:

…Так звездочет, звездой влекомый, Оказывается ни с чем, Когда его любой знакомый Хватает за рукав: ты с кем? Ему, когда он глаз не сводит С отрады будущей земной, И в голову-то не приходит Спросить, озлясь: а кто со мной? С ним никого, С ним только вечность. …Ни крыши нет, ни потолка, ни стен… Он брошен в бесконечность, А там не смотрят свысока. Он в апогее, он в зените, Он в перигее звездных стуж… А что он ест? Повремените! Вы не кормильцы этих душ. Он долго ищет свет в подъезде, Но Вифлеемская звезда Среди нависнувших созвездий Ему мерцает иногда.

— Сейчас Церковь в России уже заняла то место, к которому она стремится — или еще предстоит долгая работа? Какое соотношение Церкви и государства было бы идеальным?

— Главный итог размышлений русских философов на тему «Церковь и государство» состоит в том, что этот разговор надо вообще перевести в другую плоскость — не Церковь и государство, а Церковь и общество, Церковь и люди. Во многих традиционных обществах власть жестко иерархична и персонализирована. С одной стороны — царь, с другой — патриарх или римский папа. Между ними идет диалог, при этом патриарх выступает в роли духовного наставника царя. Это одна модель — традиционная византийская. В последние сто лет она уже невозможна.

Но Церковь не может отказаться от своей мечты о симфонии, ибо это вопрос о том, может ли остаться внехрамовая жизнь людей вне соотнесения с Евангелием. Не будем забывать, что, вопреки современным евразийским толкованиям, двуглавый орел — это герб Византии и две головы означают отнюдь не Запад и Восток. Они означают двойное возглавление единого имперского народа — светской властью и церковной. Идеал симфонии неустраним из Православия. Но вопрос — симфонии с чем.

Сегодня очевидно: вопрос не в том, чтобы договориться с Кремлем. Вопрос в том, чтобы люди понимали, что такое вера, как она может влиять на нашу жизнь. И в нашей семейной жизни, и в экономике, и в политике. Не надо забывать греческие корни: политика — от слова «полис», это публичная составляющая моей жизни, а экономика — от слова «икос», это моя домашняя, частная жизнь. И христианин должен быть христианином везде — «и дома, и в школе». Соответственно, возникает масса проблем — как в своем профессиональном служении оставаться христианином. Будь то судья, адвокат, журналист… Неочевиден, например, ответ на вопрос — во всякой ли школе может учительствовать христианин. Вопрос о допустимости работы христианина в языческой школе и о службе в языческой армии очень резко был поставлен в третьем-четвертом веках.

Мнения Отцов разошлись. Так что далеко не всегда очевиден ответ на вопрос, что можно и чего нельзя делать христианину.

В любом случае стоить помнить, что Церковь — это не только священники, но и миряне. И вот они-то могут работать в области массовых межчеловеческих отношений, то есть — в политике. Тут, правда, важно одно условие: они должны это делать профессионально, качественно. Это вообще необходимое требование к любому патриоту России, к любому православному человеку: хочешь помочь России и Церкви — стань профессионалом. Не в смысле «профессиональным патриотом», а в смысле профессионалом в своей светской работе[151]. Если православный ребенок учится на тройки — он дает повод хулить свою веру — мол, он по тому и верит, что ничего не знает!». Православный учитель должен быть лучшим в школе (ну хотя бы — самым улыбчивым!), а православное перо — лучшим в газете.