Мы не имеем возможности обозреть эту тему в сколько-нибудь исчерпывающем объеме, а потому остановим наше внимание лишь на некоторых моментах нашей государственной жизни. Мы уже говорили, что русская церковно-государственная жизнь в своем многовековом прошлом выделила многочисленный ряд людей, русских святых, необычайных по высоте и красоте своего духовного устроения, начиная от святых мучеников Бориса и Глеба и кончая преп. Серафимом Саровским и святителем Иоасафом Белогородским, недавно причисленными русской Церковью к лику святых. Высота и красота их жизни заключается в том, что они упорно и настойчиво отреклись от желаний и влечений своей греховной воли и всецело прониклись подчинением святой воле Божией, которая и является в них господствующим и руководящим началом. Они становятся мертвыми для своих греховных влечений и начинают жить жизнью небесной, исполняя слова Господа: "Кто хочет идти за Мною должен отвергнуться себя и взять крест свой и идти за Мною". Это нелегко, но возможно для того, кто решил умереть для себя и жить для Бога, поступая по Божиим заповедям.

Первый из них жил в XVI веке, второй - в XVII веке, а третий - в XVIII веке. Таким образом, примерами из трех столетий русской церковно-государственной жизни мы иллюстрируем нашу тему. Был великий император и в XIX веке - Александр II Николаевич, ознаменовавший свое царствование великими делами и скончавшийся мученически, но для нашей цели достаточно и трех названных нами выше лиц. Все они были люди, глубоко и искренно верующие, но все они не могли отрешиться от своего собственного "я" во имя безусловного послушания правде Божией, а ведь в этом и заключается весь секрет христианской святости, тот секрет, который знали и которым спасались и преп. Сергий, и преп. Серафим и другие святые. Ни Иван Грозный, ни Патриарх Никон, ни император Петр не имели такой решимости отрешиться всецело от своего "я". Жизнь Ивана Грозного была ярким примером целой жизненной тяжкой религиозной драмы, тяжких греховных падений и бесчисленных преступлений вместе с постоянным сознанием своей неправоты и виновности. Много горя и зла он причинил и Православной Церкви, и русскому народу, и окружающим его людям, и самому себе. Но будучи величайшим грешником, царь Иван не был безбожником - он каялся и плакал, никогда не принимал на себя роль церковного реформатора, никогда не пользовался Церковью как орудием осуществления своих государственных планов, никогда не пробовал переделывать церковный строй для более удобного его использования в интересах осуществления собственных государственных планов. Это был мученик своих страстей и своей собственной совести. Сознавая себя величайшим грешником и безбожником, Грозный молился и каялся, заставлял других молиться о себе, подчинялся налагаемым на него эпитимиям, но не мог, а, главное, и не хотел измениться. Этот пример ярко показывает, что христианство совсем не такая простая вещь, как некоторые думают, что оно вовсе не простое собрание догматических или литургических определений, не простой ряд нравственных наставлений, о которых можно спорить или соглашаться и к этому сводить всю сущность занятий христианством. Народ понимал натуру царя Ивана, жалел его, может быть, даже любил его, терпел его безобразия. Он не видел в нем злой воли, а видел скорее бесовскую одержимость или психическую извращенность. Многие, говоря и рассуждая о христианстве, не считаются с его практическим характером и относятся к вопросам христианства так же как к вопросам алгебры и геометрии, дающим интересную работу уму и только. Такое отношение к христианству глубоко ошибочно. Оно обнаруживает его полное непонимание. Христианство не такая элементарная вещь, не дело одного только рассудка, одной только логики - оно требует трудной жизненной практики, работы, ломки и новой постройки. Народ понимал натуру царя Ивана, жалел его, терпел его безобразия, потому что в себе самом чувствовал такую же побеждающую силу и власть греха и дьявола. И сам Грозный ясно понимал, что его ожидает праведный суд Божий, смирялся, каялся и плакал, покорно переносил налагаемые на него эпитимии и отлучения, рассылал по монастырям денежные вклады с именами замученных им людей, просил поминать их и его. Грозный не умел, да и не хотел переделывать себя, надеялся на уступчивость духовных отцов и в ней находил себе оправдание. Грозный не имел подлинной обращенности ко Христу, подлинного покаянного чувства - свое "я" с его прихотями стояло у него на первом месте. Но у него не было в то же время ни мысли, ни желания переделывать в чем-либо и Церковь - он искренно и благоговейно преклонялся перед ней, она была для него неприкосновенной святыней, хотя со служителями ее он не стеснялся распоряжаться и поступать по своему усмотрению или даже по своему капризу. От царя Ивана перейдем к другому религиозному типу - также очень интересному - к Святейшему Патриарху Никону. Духовное устроение Святейшего Патриарха Никона было прямой противоположностью духовному устроению царя Ивана. Царь Иван был рабом чувственности, страсти. Патриарх Никон был рабом долга, и притом высокого - долга церковного. Он был такой же богато одаренной натурой, как и царь Иван, но не был натурой безвольной. Он умел силой воли и духа отдавать свои исключительные дарования всецело на служение Богу и Церкви. Если в Иоанне его дарования рабствовали его страстям, то в Святейшем Патриархе Никоне они были всецело отданы на служение Богу, хотя и не без пренебрежительного отношения к своим противникам. Мы не скажем, что благодать Божия изливалась через него в его действиях (за исключением, конечно, священнослужения), как это было, например, в словах и действиях преп. Сергия или преп. Серафима. Поэтому, вероятно, Церковь и не причислила его клику святых, хотя этого и желали некоторые архипастыри, преклоняясь перед его великими дарованиями и огромными заслугами перед Церковью. Бог не допустил его прославления, очевидно потому, что это было бы больше делом церковной политики, нежели Божией правды. Отношение Святейшего Патриарха к Церкви всегда было безукоризненным. Она всегда была для него неприкосновенной святыней. Он глубоко почитал священный иераршеский сан. Если Иван Грозный обращался с Церковью, как распустившийся избалованный сын со слабой матерью, а Петр Великий готов был пользоваться Церковью как орудием осуществления своих государственных планов, то для Святейшего Патриарха Никона Церковь всегда была предметом глубокого, благоговейного, бесприкословного сыновнего послушания, хотя он при случае мог и жестоко распорядиться с ней. При своем озорном характере Петр I не всегда умел согласовать собственное уважение к Церкви с безумными капризами своего безудержного нрава. Святейший Патриарх Никон, поднявшийся от убогой крестьянской избы до царских и патриарших палат, поражает нас своими необычайными дарованиями, силой духа и благородством характера. Будучи еще архимандритом в Москве, он обратил на себя внимание царя Алексея Михайловича, сделался его ближайшим другом и собеседником, посредником между царем и московской беднотой. Он еженедельно передавал царю просьбы обездоленных и несправедливо осужденных, являлся их защитником и спасителем. Поразителен его образ действий в Новгороде, где он был уже архиепископом.

Эта его несокрушимая энергия, мужество и верность архипастырскому долгу справедливо привлекли к нему глубокую признательность царя Алексея и выдвинули его кандидатуру на патриарший престол всея России после кончины прежнего патриарха. Совершенно несправедливо обвиняют Святейшего Патриарха Никона в возникновении у нас раскола старообрядства. Раскол возник задолго до Никона, с самого начала исправления богослужебных книг и обрядов. Уже тогда, в первые годы XVII века нашлись люди, осуждавшие и не принимавшие церковных исправлений. Это и было началом раскола. А было это первоначальное исправление книг и обрядов еще при Патриархах Иове и Гермогене. Продолжалось это дело и при последующих патриархах - Филарете и Иосифе, пользовалось одобрением и благословением восточных патриархов, обсуждалось на церковных соборах в Москве и на Востоке, тщательно подготавливалось собиранием и изучением печатных и рукописных источников, а все исправления и изменения одобрялись и утверждались церковными соборами. Никон явился только последним исполнителем сделанной до него работы - и в этом своем положении мог, конечно, погрешить известной настойчивостью и требовательностью, свойственными его характеру. Во всяком случае нет никакого основания приписывать все дело исправления, тянувшееся веками, одному Никону и называть это дело никонианством. Суровые меры по отношению к старообрядцам употреблялись не одним Никоном, существовали и до Никона и не им были изобретены. При нем они применялись даже в меньшей степени и с большей осмотрительностью, нежели при некоторых других патриархах. Мы не оправдываем этих мер, хотя они и были в духе времени, но нельзя не считаться и с тем, что выходки старообрядцев против церковных исправлений бывали нередко также возмутительны. Обе стороны проявляли много страстности. Патриарх Никон был одним из наиболее разумных и справедливых противников раскола. Его светлый ум и чувство правды, а также само его крестьянское происхождение, ясно рисовали ему картину происходившего и удерживали от крайности. Более сурова и настойчива была его борьба с боярами, почитателями западных новшеств. В этом увлечении западными новшествами Патриарх справедливо видел, грядущую на Русскую землю, утрату своей самобытности. И с этими поклонниками западной новизны он действительно поступал иногда довольно сурово, за что и они платили ему немалой ненавистью и обидными выходками. Это не мешало Никону продолжать поступать так, как он считал необходимым.

Сущность Петровского преобразования русской жизни

Приближался роковой момент в истории русской куль туры, похожий отчасти на ныне нами переживаемый. Дело Великого Петра не исчерпывалось заимствованиями с Запада технических достижений, что было бы возможно и при сохранении старой русской культуры, как этого хотел и Иван Грозный, и Борис Годунов. В действительности же произошло гораздо более глубокое, сложное и коренное изменение характера самой основы русской государственной и культурной жизни. Петр Великий перевел русскую культуру с ее прежнего византийского, древне-христианского, православно-церковного основания на основание общеевропейское и светское. Из православного царства Россия превратилась в светское европейское государство. Изменилась сама идея, само основание, сам смысл нашего государственного существования. Большевики еще дальше пошли в этом направлении. Но это только так кажется? Большевики пошли не в направлении русской неверующей эсеровской и эсдековской интеллигенции. Они пошли в своем собственном народно-рабочем, но совсем не отрицательном по отношению к религии направлении. Маска безбожия с них все более и более сваливается, ибо для нее у них нет почвы в народе, а они стремятся быть почвенниками, народниками. С приходом большевиков к власти произошло гораздо более глубокое изменение русской государственности, чем то, о каком мечтали эсдеки и эсеры, и они не могут этого простить большевикам. С одной стороны, большевики действительно явились наследниками всех бывших до них революционных движений в русском народе и русском обществе. Но с другой стороны, они не хотят оторваться и от русского народного корня. И отсюда возникает их благожелательное отношение и к религии вообще, и к православию в частности. У большевиков есть у понимание православия, чего нет у наших других революционных партий, начиная от кадет и кончая эсерами и эсдеками. Правда, большевики освободили русский народ от всяких обязательных отношений к Церкви. Если при Петре Великом верность Церкви из общегосударственной повинности превратилась в личное дело отдельных граждан, а при большевиках она перестала быть и личным делом, личной их обязанностью, это еще не значит, что она в глазах государства потеряла свое значение. Петр Великий вместо служения правде Божией поставил русскому государству другую задачу - разыскивать и использовать для; нужд государства существующие на Русской земле естественные народные силы и богатства. Задача была выдвинута правильная и необходимая, но поставлена она была однобоко, в ущерб духовной жизни русского народа. На этой позиции стоят пока и нынешние властители Русской земли. Но не совсем на этой. Уже существует веяние и более глубокого, правдивого духа. Ничто в сущности не мешало и не мешает совместному осуществлению материальных и духовных задач Русской земли, как это мы видим, например, в наших монастырях, особенно, на Валааме и в других северных обителях. Древние русские правители это понимали. Об этом думали и Иван Грозный, и Борис Годунов. Петр Великий перегнул палку в одну сторону. Можно было, не отказываясь от своего векового сокровища и от своей древней вековой духовной задачи, дополнить всенародную задачу новым делом разработки и использованием необъятных земельных сокровищ. Россия не сумела устоять твердо на своей исторической позиции. Из православного царства, твердо и сознательно хранящего православные традиции, она превратилась в мирское светское государство по образцу западно-европейских государств. В этом заключается коренная ошибка и неправда Петровской реформы и тех, кто ею увлекался и ее продолжал. Из дела Божиего наша государственная жизнь превратилась в дело простого земного благоустройства, в то дело, которое на Западе докатилось до всех ужасов немецкого гитлеризма и от которого спас нас Господь. Повторяем снова - русское государство не есть государство исключительно военное, промышленное или сельскохозяйственное и т.п., но и не игнорируя все эти стороны народной жизни, оно есть в то же время - хранитель великого духовного сокровища - чистоты и правды Христовой, чистоты, как в теории сознания всенародного, так и на практике, в жизни, в человеческих отношениях. Такой Россия показывала себя всегда и в жизни, и в истории; эту свою миссию она всегда должна помнить и всегда оставаться ей верной. Если она ее забудет или от нее отречется, она ничем не оправдается ни перед людьми, ни перед Богом. Пусть это помнят и принимают во внимание строители и руководители русской государственной жизни. Без Христа русскому народу не прожить. Новые задачи Российской империи Петр Великий напрасно соединил с церковной реформой, опасаясь, по-видимому, противодействия своим планам со стороны патриархов. Произведенная им церковная реформа убила каноническую самодеятельность Церкви и превратила русскую всенародную Церковь в казенное Ведомство православного исповедания, бюрократическое учреждение. Петр Великий упразднил всякую соборную самодеятельность, всякую жизненность и придал русской Церкви совершенно несвойственный ни ей, ни русскому народу бюрократический характер. С первых веков христианства Православная Церковь состояла из самостоятельных христианских общин, руководимых апостолами. Эти общины, объединяясь, образовывали церковные епархии, управляемые епископами, митрополитами и патриархами. Таким самостоятельным патриархатом была до Петра Великого и Русская Православная Церковь, жившая своей соборной жизнью, управлявшаяся по своим церковным канонам, идущим от первых веков христианства, от вселенских и поместных соборов. Такой ее и нужно было оставить, а не переделывать на немецкий лад. По своему характеру, по характеру православия, по характеру русского народа, по правилам Церкви Русская Православная Церковь не могла стать и никогда не стала бы противницей государственной власти, как и древняя христианская Церковь в течение столетий не была противницей государственной власти языческой и христианской Римской империи. Петр Великий не учел этого характера Православной Церкви, да, по-видимому, и не был о нем осведомлен. Во всяком случае он нашел нужным уничтожить самостоятельный строй русской Церкви, подчинил ее государственной власти; как одно из ведомств этой власти, отменил патриаршую власть, ввел церковь в число государственных учреждений и подчинил ее наблюдению и контролю особого государственного чиновника "обер-прокурора Святейшего Синода". Святейший Синод - коллегиальное высшее церковное управление, состоящее из епископов и из лиц белого духовенства по выбору и назначению правительства, заменило власть Патриарха, избиравшегося Всероссийским Церковным Собором. Вся деятельность этого нового высшего церковного учреждения проходила под контролем обер-прокурора. Таким образом, русская Церковь потеряла свой многовековой исторический характер, шедший от первый веков христианства - соборного возглавления русского православного верующего народа, и превратилась в бюрократическое учреждение, ведающее, главным образом, назначением и перемещением церковных иерархов и хозяйственными интересами своего ведомства. Соборная жизнь в приходах и епархиях прекратила свое существование и свелась исключительно к единоличному благоделанию православных христиан как отдельных членов Православной Церкви. Идеал соборного строительства православно-христианской жизни перестал вдохновлять церковные приходы. Каждый прихожанин стал заботиться только о своем единоличном благочестии. В результате такой постановки церковной жизни в приходах руководящее идеологическое значение в русской духовной жизни отошло от церковных приходов, перешло в другие области русской общественности: к светской литературе, к университетским кафедрам, к журналистике и т.д., и лишь отчасти удержалась в монастырях, в руках монастырских старцев. Идеологическое влияние Церкви на жизнь верующего светского общества и народа ослабело, ослабела возможность бороться с ее нездоровыми явлениями и течениями, в том числе и с нездоровым влиянием Запада, все шире и шире вливавшимся в жизнь и в мировоззрение русского образованного общества и народа.

Дальнейшее проникновение к нам западного влияния и противодействие ему русского народного духа

Изменение характера русской культуры, начавшееся еще при Алексее Михайловиче и усилившееся при Петре Великом и его преемниках, не могло не встретить противодействия со стороны вековых духовных традиций русского народа. При Алексее Михайловиче со злом слепого подражания Западу вел борьбу Святейший Патриарх Никон. Но до Петровской эпохи оно не имело таких размеров, какие получило при Петре и после Петра в XVIII и XIX столетиях. И высшие, и низшие классы общества продолжают еще жить общей идеологией и общей психологией, общими идеалами Святой Руси, примерами мучеников и подвижников. Идеалы эти шли от глубокой древности, от Византии, Афона, от житийной и святоотеческой письменности, от святых мучеников, от Христа. Не игнорировались тогда, конечно, и дела практические, хозяйственные, государственные, другие бытовые практические вопросы и интересы. Но над всеми этими вопросами и интересами преобладал и господствовал христианский идеал человеческой личности, завещанный апостолами, мучениками и подвижниками христианского Востока, Афона и собственными русскими подвижниками. С началом Петровской эпохи простой народ, часть высших классов общества и монастыри продолжают оставаться верными этой допетровской идеологии. Другая часть русского общества, захваченная и увлеченная реформой, побывавшая на Западе, получившая там образование, увлеченная тамошним бытом и идеалами, резко повернулась лицом к Западу и стала оттуда заимствовать свои идеалы, свою культуру, свои порядки жизни. Между низшими и высшими классами русского общества появилось идеологическое и бытовое расхождение, различие в понимании цели и смысла жизни, а также и во внешнем ее укладе. Культурные классы все более и более погружались в изучение и усвоение западной культуры и мечтали о том времени, когда русский мужик, по выражению поэта, "не милорда глупого, а Шекспира и Байрона с базара принесет". Они забывали при этом, что ведь и "милорда глупого" русский мужик не на Востоке нашел, а получил его с того же Запада, откуда получили свою литературу и высшие классы русского общества; подлинной же, наследственной, любимой и чтимой русским народом литературой были: жития святого Алексея, человека Божия; святой великомученицы Варвары; преподобной Марии Египетской; святого Филарета Милостивого и других, пришедших к нам с греческого Востока. Начав свое подражание Западу с внешних светских "учтивств и вежливостей", русское общество перешло к изучению произведений и идей западных философов и святителей XVIII и XIX веков. Мы не говорим, что со всеми этими западными течениями мысли и жизни нам не нужно было знакомиться. Почему не знакомиться? - Но надо было при этом сохранить независимость своей собственной мысли и смотреть на всю эту западную литературу с высоты своей собственной православной идеологии. Ведь и Петр Великий, заимствуя от Запада его техническую культуру, до конца жизни оставался искренним православным христианином и умер, как православный. Его желанием было вооружить нас техническими средствами и достижениями Запада, а совсем не превратить нас в европейцев по мировоззрению. В сближении с Западом наш культурный класс не сумел устоять на высоте нашей духовной самобытности и таковым же остается и по сей день, в чем и заключается наш роковой национальный недостаток, наша слабость и мягкотелость, наш трех перед Родиной и перед Церковью. Но все же мы должны сказать, что хлынувшее к нам с Запада движение не встретило у нас совершенно пустого места и безразличного к нему отношения. Против него поднялось широкое и упорное противодействие во всех классах русского общества, которое продолжалось в XVIII, XIX веках.

Подъем духовной жизни в русском обществе и в русском народе в XVIII и XIX веках

Одновременно с широким распространением в высших образованных классах западной светскости и безбожия, а также нездорового западно-европейского мистицизма (откуда же было взяться там здравому мистицизму?), у нас усиливается в противовес им и здоровое течение духовной жизни, как в высших, так и в низших слоях русского общества, имеющее свои корни в православных традициях русской религиозной жизни, восходящих к преданиям славянских стран, Афона и Византии. Эти два течения вступают в борьбу между собой, и победа оказывается то на той, то на другой стороне. В этом сказывается инстинктивный протест здорового русского религиозного духа против нездорового увлечения западно-европейским рационализмом и материализмом, а также мистицизмом. Святыня православия не перестала господствовать в сознании и в духе коренной массы русского православного народа. Во многих местах не перестали проявляться обнаружения русского православного чувства. С любовью, торжественно совершались многочисленные и многолюдные Крестные ходы с особенно чтимыми чудотворными святыми иконами Божией Матери - Казанской, Владимирской, Тихвинской, Калужской, Горбаневской, Смоленской, Коренной-Курской и др. Монастыри не оскудевали мудрыми старцами и усердными молитвенниками, подвижниками и подвижницами, какими были преп. Серафим Саровский, Парфений Киевский, Амвросий Оптинский, святитель Иоасаф Белогородский, Тихон Задонский, Феодосии Черниговский, Митрофан Воронежский и др. Сотни и тысячи мирян - мужчин и женщин приходили к ним, прося благословения и молитвы, наставления и утешения, исповедуя перед ними грехи свои. Конечно, все это были проявления индивидуального, единоличного, религиозного чувства и духа, но они охватывали души тысяч людей. Церковь как единое целое потеряла возможность и свободу соборного голоса и молчала, не могла авторитетно высказать своего руководящего слова, осудить темные явления жизни и благословить светлые и радостные. Как на одно из особенных замечательных явлений религиозной жизни русского народа в XVIII, а затем и в XIX веках, нельзя не указать на духовное движение в русских монастырях и в русском народе (во всех его слоях), созданное знаменитым молдавским старцем, уроженцем Полтавы, настоятелем Нямецкого монастыря в Молдавии, архимандритом Паисием Величковским. Сын полтавского протоиерея, настоятеля Полтавского Собора, воспитанник Киевской Духовной академии, он в ранней юности покинул Академию и родину, предался странствованию сперва по украинским монастырям, потом по монастырям и скитам молдавским и, наконец, ушел в Афон, где и положил начало собственному братству. С этим братством он перешел потом в Молдавию, где утвердился окончательно в древнем Нямецком Вознесенском монастыре XV века. В монашестве его особенно привлекала к себе внутренняя сторона, внутренний подвиг духовного делания, подвиг молитвы и борьбы с помыслами. Знакомясь с этим внутренним подвигом "умного делания", он перечитал древнюю, христианскую аскетическую литературу, перевел ее на общедоступный язык и стал учить своих учеников "умному деланию". Необходимым условием успешности этого подвига он считал прохождение его под руководством опытного наставника. Пройдя многолетним подвигом "путь" такого делания, проверяя и направляя себя руководством опытных наставников, Паисий, стоя во главе знаменитой Нямецкой Лавры, имея вокруг себя до тысячи преданных учеников, в том числе очень многих выходцев из России, старец занялся переводом на русский язык с греческого трудов древних греческих подвижников, так называемого "Добротолюбия". Старый, больной, слабый, но бодрый духом, он завершал свой труд, лежа в постели, обложенный грамматиками, словарями и сочинениями переводимого автора. Его труды в рукописных списках получили широкое распространение в русских монастырях, где они изучались и переписывались. Большой комплекс его переводов оказался в одном из монастырей Калужской епархии - знаменитой впоследствии Оптиной Пустыни. Сам архимандрит скончался в 1796 году и похоронен в главном Вознесенском храме Нямецкого монастыря, в Молдавии. От старца Паисия, от его литературных трудов и от его духовного подвига началось широкое духовное движение во многих русских монастырях и в русском православном народе всех классов, как высших, так и низших, как образованных, так и необразованных. Паисиевское движение XVIII и XIX веков явилось протестом русской верующей души против религиозного опустошения, шедшего к нам с Запада под обаятельным видом просвещения, возглавляемого громкими именами Вольтера, Руссо и других западных просветителей. И хотя этот протест русской православной верующей души не принял никакой организованной формы всенародной церковной борьбы с неверием (да и не мог принять за отсутствием у нас организованной церковной соборности) и совершался без определенного плана усилиями не Церкви, а отдельных лиц, все же он не остался бесплодным и не потерял своего значения для русского общества и народа, как в XVIII, так еще более в XIX столетиях, когда переводы старца Паисия были изданы Оптиной Пустынью. Паисиевская литература и все его движение явилось протестом не только против рационалистического безбожия, известного у нас в то время под именем вольтерианства, но и против нездорового ложномистического и пиетистического, хлыстовского и скопческого движения конца XVIII и начала XIX веков, которое в те годы многих привлекало к себе, как противовес атеистической пустоты вольтерианства. Паисиевское движение было больше значимо и тем более ценно, что оно имело свои корни в родных и близких русскому сердцу Афонских и Византийских традициях преп. Нила Сорского, преп. Максима Грека и их учеников. В предпринятом Оптиной Пустынью издании трудов старца Паисия и древних православных подвижников приняли живое участие выдающиеся иерархи Церкви и русские ученые. Митрополит Филарет Московский даже сам просматривал печатаемый текст и делал поправки. Митрополит Киевский с любовью следил за изданием и давал руководящие указания. Непосредственное участие в трудах издательства принимали профессора Московской Духовной академии, прот. Голубинский, профессор Московского университета Шевырев, а также известные литературные деятели - братья Киреевские, имение которых находилось по соседству с Оптиной Пустынью. В их деревенском доме и положено было начало издательству: приехал к ним из Оптиной Пустыни старец иеросхимонах Макарий и, помолившись в их доме, написал предисловие к книге преп. Исаака Сирина. С началом этого издательства в 40-х годах XIX столетия и с развитием в Оптиной Пустыни "Старчества" по преданию и заветам старца архим. Паисия, с появлением в Оптиной Пустыни трех ее знаменитых старцев - иеросхимонаха Льва (Леонида), иеросхимонаха Макария, иеросхимонаха Амвросия (изображенного Достоевским в "Братьях Карамазовых" под именем старца Зосимы), знаменитых оптинских настоятелей, архимандритов Моисея и Исаакия, сама Оптина Пустынь получила широкую известность. Со всех сторон потянулись к ней люди разного общественного положения, от простых крестьян и крестьянок до знаменитых писателей и ученых, желавших повидать старцев, получить их благословение и услышать их мудрое слово, растворенное лаской и шуткой. Оптина Пустынь на десятки лет стала средоточием широкого православного духовного движения. И это имело огромное воспитательное значение в деле воцерковления наших образованных классов и их сближения с традициями Русской Православной Церкви. В Оптину съезжались и профессора высших учебных заведений, и наши известнейшие писатели, философы и публицисты - Н. В. Гоголь, братья Киреевские, проф. Шевырев, Аксаковы, гр. Алексей Толстой, гр. Л. Н. Толстой, В. С. Соловьев, Ф. М. Достоевский, вел. кн. Константин Константинович, В. В. Розанов, митрополит Иоанникий и многие другие известные духовные и светские писатели, простые люди. Под влиянием оптинских старцев оживилась, приняла новый характер, широко развилась жизнь и деятельность женских монастырей, руководимых старцами. Старец Макарий, как и Леонид, был духовником многих женских монастырей. Под руководством старца Амвросия возникла и возросла знаменитая Шамординская Казанская женская обитель, в которой он и скончался в 1891 году. Устроительницей и первой настоятельницей обители была известная своими трудами и подвигами схимонахиня София (из известного рода Болотовых), брат которой отец Даниил был иеромонахом Оптиной Пустыни. Он был известен как иконописец. При игумений Софии в Шамордине возникли приют и школа для девочек, больница и богадельня для престарелых, больных и слабых, иконописная мастерская, золотарня и типография для печатания листков и книг духовного содержания, находившаяся в заведывании и под руководством одной из сестер с университетским образованием. В те же приблизительно годы возник в западном крае известный Лесненский женский монастырь под управлением игумений Екатерины (графини Ефимовской) с таким же молитвенно-просветительным характером, как и Шамордино, а в Москве возникла обитель великой княгини Елизаветы Федоровны. Большой известностью пользовался в Москве, среди университетской интеллигенции духовник Гефсиманского скита Троице-Сергиевской Лавры игумен Герман, а среди лаврских богомольцев - духовник Черниговского скита, старец Варнава, напоминавший своим характером оптинского старца Амвросия. В Москве был широко известен протоиерей отец Валентин Амфитеатров, по мнению многих - второй отец Иоанн Кронштадский. А что же сказать о самом отце Иоанне, слава которого как молитвенника и чудотворца проникла даже за пределы Русской земли. Да что говорить об отце Иоанне, когда и иеросхимонах Оптиной Пустыни отец Амвросий вел переписку с инославными по разным волновавшим их вопросам духовной жизни. О самом отце Иоанне Кронштадском мы могли бы много рассказать по своим личным воспоминаниям, но едва ли есть в этом нужда, так хорошо он всем известен и без наших воспоминаний, хотя я ему обязан и благословением на брак, и благословением на священство. Так расцветала и ширилась духовная христианская жизнь нашей Родины в конце XIX и начале XX столетий. Здесь, кстати, уместно будет рассказать и о замечательном опыте Православного трудового крестовоздвиженского братства, основанного помещиком Черниговской губернии, Глуховского уезда Николаем Николаевичем Неплюевым в его имении, недалеко от местечка Янполь, на хуторе Воздвиженском. Этот опыт настолько интересен, и я сам, автор этих строк, так близко стоял к нему, что не могу не рассказать о нем подробнее. Николай Николаевич Неплюев был единственным сыном богатого землевладельца и губернского предводителя дворянства Черниговской губернии, Николая Ивановича Неплюева. Отец предназначал ему дипломатическую карьеру. Но судьба решила вопрос иначе. Окончив университет, Н. Н. Неплюев некоторое время служил в одном из наших маленьких посольств в Германии. Светская жизнь и дипломатическая карьера не привлекали его. Однажды, возвратившись домой с придворного бала в особенно угнетенном состоянии духа, Неплюев заснул тяжелым сном. И вот, ему снится, будто он находится в своем Черниговском имении, из которого он был увезен полугодовалым ребенком и с тех пор в него не возвращался; сидит в крестьянской хате, в толпе крестьянских мальчиков и читает им Евангелие. В окне он видит местную приходскую церковь и священника, идущего от церкви к его избе. Этот сон привел его в светлое, радостное настроение и повторялся совершенно одинаково три ночи подряд [1]. Неплюев понял этот сон как Божие указание своей дальнейшей судьбы и деятельности, решил бросить дипломатическую службу, переехать на жительство в деревню и заняться, по примеру С. А. Рачинского, христианским воспитанием крестьянских ребят. Отец не противился его намерению. Неплюев приехал в Черниговское имение, Янполь, где у него был собственный барский дом, нанял в селе крестьянскую избу, стал собирать там крестьянских ребят-мальчиков и рассказывать им евангельскую историю, дела, притчи и чудеса Господа. Он собирал ребят и в своем барском доме, занимал их музыкой и рассказывал о своей жизни за границей, о своих путешествиях, а также о России. Своим евангельским беседам с детьми он сразу придал практический характер: это были не простые пересказы евангельской истории, а уроки практической христианской жизни. Все беседы направлялись к главной цели - каким должен быть христианин и какова должна быть его христианская жизнь. Из тех мальчиков, которые понимали его и готовы были жить по евангельским заповедям, он образовал два кружка - младший и старший: младшие были распределены между старшими, которые сделались ближайшими помощниками Неплюева по воспитанию младших, воспитываясь при этом и сами. У старшего была своя группа младших, ему порученных, с которыми он вел работу под наблюдением и руководством Неплюева. Сам Неплюев вел отдельные беседы с младшими и отдельные беседы со старшими, а также общие беседы с теми и другими, притом не только религиозного характера, но и общеобразовательного. Он много рассказывал им о своих путешествиях по разным местам Европы и о ее достопримечательностях, занимал мальчиков музыкой, приучал их любить и понимать ее, знакомил с русской и иностранной поэзией и прозой. Вместе с мальчиками Неплюев в своем саду на хуторе Воздвиженском насыпал земляную горку в память любимого поэта А. С. Хомякова, многие стихотворения которого он переложил на музыку, и их пела одна из его сестер, получившая специальное музыкальное образование. Из более или менее шумного Янполя Неплюев переселился в уединенный Воздвиженский хутор, где и положил основание двум специальным сельскохозяйственным школам - для мальчиков и для девочек. Преподавателями в школе сначала были приглашенные со стороны специалисты, а потом собственные воспитанники, выдержавшие специальные экзамены в казенных школах. К Николаю Николаевичу переехала на постоянное жительство одна из его сестер, которая и приняла на себя заведывание женской школой. Тогда же была выстроена на хуторе церковь во имя Воздвижения Честного Креста Господня, и мне, автору настоящих строк, пришлось быть первым настоятелем и законоучителем обеих школ, куда меня направил, по окончании мной Московской Духовной академии, ректор - архимандрит Антоний Храповицкий. Когда я, по окончании курса, приехал в Чернигов принимать священство, то некоторые старики-священники, узнав куда я назначаюсь, качали головами и вздыхая говорили: "Боже мой, Боже мой", но я не придавал этим вздохам никакого значения. С течением времени и преподавательские должности в школах, и хозяйственные должности по хутору стали замещаться оканчивающими школу воспитанниками и воспитанницами, из которых составилось оффициально утвержденное Трудовое крестовоздвиженское братство, устав которого был утвержден соответствующими властями, как духовными, так и гражданскими. Братство было принято под Высочайшее покровительство государыни императрицы Александры Федоровны. Во главе Братства стояла Дума, возглавляемая Неплюевым. Члены Думы в парадных случаях надевали на себя небольшие серебряные крестики на серебряных цепочках, а сам Неплюев - золотой крестик с бриллиантовой звездочкой в центре. Шли разговоры, что вся земля Крестовоздвиженского хутора (который был около 6000 десятин) отойдет в собственность Трудового братства. Идея Неплюева и ее осуществление стали широко известны в русском обществе и за границей и многих заинтересовали; отовсюду приезжали знакомиться с его опытом. В печати появлялись разнообразные отзывы о нем, как благоприятные, так и отрицательные. Известный молодежный писатель проф. Н. П. Вагнер напечатал о нем восторженный отзыв, если не ошибаюсь в журнале "Неделя", под заглавием "Оазис в пустыне". Сотрудник "Нового времени" Меньшиков, наоборот, дал о нем в своей газете крайне резкий отрицательный отзыв. Интересовались делом Неплюева и сектанты, но их отталкивал его церковный характер. По некоторым вопросам произошло расхождение и между нами, и я предпочел уйти в обычный церковный приход, а потом, по слабости здоровья, на законоучительство в среднюю школу. Братство пережило революцию, и его представители участвовали во Всероссийском Церковном Соборе 1917 года. С приходом к власти Советов Братство было закрыто правительством за ненадобностью, в виду его несоответствия идеологии большевизма. Мы рассказали об опыте Неплюева как об интересной попытке христианизации русской общественности на лоне православия, как о практическом разрешении вопроса о православно-христианской общественности. Самому же Н. Н. Неплюеву как искреннему и самоотверженному христианскому работнику в лоне Православной Церкви, да будет вечная благодарная память. Все вышеизложенное написано нами на основании личного знакомства с Н. Н. Неплюевым и непосредственного участия в его работе. * * * Во второй половине XIX века широкую издательскую деятельность предприняла Троице-Сергиевская Лавра в лице своего энергичного казначея, архимандрита Никона, в миллионах экземпляров распространившего по всей России свои знаменитые "Троицкие листки" и более крупные издания. Его примеру в менее широких масштабах следовали другие издательства, например, фирма Тузова, редакция "Русского паломника", редакция "Душеполезного чтения", редакция "Кормчего" и т.д. Обращала на себя внимание издательская деятельность (научно-богословская) Михаила Александровича Новосела и его друзей. Журналы "Русский паломник", "Кормчий", "Душеполезное чтение", академические журналы, харьковский журнал "Вера и разум", "Отдых христианина" и проч. имели свой круг читателей. Но вся эта литературно-просветительная работа русских монастырей, духовных академий и семинарий, отдельных лиц и частных фирм была лишь проявлением частной инициативы, и это было, конечно, очень ценно, но это не был авторитетный голос Всероссийской Церкви, в ее соборном обнаружении. Всероссийская Церковь как единое целое себя не проявляла и не имела возможности себя проявить за отсутствием церковных соборов, а потому не могла с достаточным авторитетом, силой и успехом влиять на русскую общественную жизнь и бороться с темными явлениями и течениями русской церковной, общественной жизни. А таковых было у нас немало и в жизни, и в литературе, и в зрелищах.

Синод проявил в этом случае печальное малодушие. * * * Приведенные примеры церковной самодеятельности показывают, что в народном сознании в XIX веке уже все более и более начинало пробуждаться сознательное отношение к своей христианской жизни, к сознательному и правильному ее устроению. Самый рост сектантства, хотя и был уродливым явлением, свидетельствовал о том же. О том же свидетельствовали и такие церковные торжества, привлекавшие десятки и сотни тысяч участников со всех концов православной России, как открытие Святых мощей и прославление памяти святителя Феодосия Черниговского, преп. Серафима Саровского, святителя Иоасафа Белогородского, 500-летие памяти преп. Сергия Радонежского, привлекавшие богомольцев со всех концов Русской земли. Эти торжества естественно пробуждали в умах и сердцах их участников сознание того, какой должна быть наша церковная христианская жизнь. Недостаточно только преклоняться перед святостью праведников и просить их молитв и помощи, но надо и самим по их примеру и завету облагораживать и свою личную, и свою общественную жизнь, изгонять из нее все уродливое - пьянство, порнографические зрелища и подобную литературу. Если в этом деле оказывался бессильным голос отдельных иерархов Церкви или даже самого Святейшего Синода, то надо было прибегнуть к голосу и авторитету Всероссийского Церковного Собора как выразителя всероссийского православного сознания. Не полицейские должны были следить за благообразием нашей литературы и наших зрелищ, а наше собственное всенародное христианское самосознание и чувство. Все это особенно ясно проявилось, когда открылся Всероссийский Церковный Собор 1917 года. В нем почувствовалась та здоровая и могучая народная нравственная сила, которая могла оздоровить и очистить нашу общественную атмосферу от нравственной грязи и порчи. И стало особенно грустно и жалко, что в течение десятилетий и столетий мы пренебрегали и не пользовались этой нравственно оздоровляющей нашу общественность духовной силой. Только такими соборами во всероссийском масштабе и можно было осознавать и преодолевать всякое возникавшее на нашей земле духовное и общественное зло. Очевидно, нам нужно было пройти сквозь предстоявшие нам испытания. Если бы Всероссийские Церковные Соборы, как орган нашего всероссийского христианского самосознания, устраивались у нас постоянно (как им положено быть по правилам Церкви, а не по усмотрению государственной власти), то картина русской общественности приняла бы иной вид: все темные пятна русской общественности были бы перед глазами, и появилась бы возможность организовать во всероссийском масштабе планомерную борьбу с темными явлениями нашей жизни средствами и силами самого верующего общества. И задача, и работа эта остались нерассмотренными и неосуществленными. Этот рассказ мы слышали от самого Н.Н. Неплюева непосредственно ^

Православная жизнь христианская не есть только единоличная жизнь, но и жизнь соборная: семейная, приходская, епархиальная и всенародная

Православная христианская жизнь не есть только жизнь единоличная, хотя, прежде всего, она осуществляется в душе и в жизни отдельного человека, в его мыслях, чувствах и действиях. Но одного этого недостаточно. Не только в индивидуальном спасении заключается цель и смысл христианской жизни. Христос пришел связать во едино и христианскую семью, и христианскую общину (церковный приход), объединяющуюся около своего приходского храма и его -настоятеля; церковную епархию, объединяющуюся около своего епископа, и, наконец, поместную Церковь (у нас всероссийскую), объединяющуюся вокруг своего общего главы, митрополита или патриарха. Православная христианская жизнь должна иметь право на существование и в православной семье, и в православном церковном приходе, и в православных епархиях, и во всей русской поместной Церкви совершенно независимо от ее связи с государством, которая может существовать в той или иной форме, может и не существовать. Никто не имеет права посягать на свободу веры православного христианина не только в ее единоличных проявлениях, в молитве, в посещении храма Божия, в чтении слова Божия, в делах милосердия, но и в коллективном, соборном ее осуществлении в церковном приходе, в епархии и проч. Неправильно ограничивать само понятие "церковь" пределами храма, т.е. здания для молитвенных собраний, или "церковной иерархии", выделяя и обособляя иерархию от всей массы верующего народа. Все верующие православные люди, духовенство и миряне в совокупности составляют единую, святую соборную и апостольскую Православную Церковь, неразрывно связанную с Церковью Небесной. Понимать Церковь исключительно как состав духовенства, т.е. в клерикальном смысле, составляет глубокую и вредную ошибку. От этой ошибки нас предостерегают и вселенские православные патриархи, когда утверждают, что не одна только церковная иерархия, а весь церковный народ является хранителем православной веры и христианской жизни. Поэтому на всем русском православном народе, а не на одном только духовенстве, лежит ответственность за здоровое течение церковной жизни, за ее верность апостольскому и отеческому преданию, примерам и заветам мучеников и постановления Вселенских Соборов. Считать Церковь состоящей из одного только духовенства, это значило бы не понимать самого ее существа, как Тела Христова. Как в теле человека каждая его часть имеет свое место и назначение, так и в Церкви Христовой каждый ее член имеет свое место и назначение, и на каждом из них лежит ответственность и забота о правильном течении церковной жизни. Заботясь о том, чтобы в своей собственной личной, жизни быть верным последователем Христа и исполнителем Его заповедей, православный человек должен распространять эту заботу и на свою собственную семью, которая по Апостолу является малой церковью Христовой. В апостольских посланиях он найдет все необходимые указания, какой должна быть жизнь христианской семьи, отношения между мужем и женой, между родителями и детьми, чтобы семья была действительно малой Церковью Христовой, и чтобы жил в ней Господь. После семьи, следующей более крупной единицей церковной жизни, является церковный приход, группирующийся около своего приходского храма. Все члены церковного прихода составляют также одно духовное тело. Все они тесно связаны общей молитвой, храмом, богослужением, принятием Святых Таинств и должны чувствовать себя членами одной семьи, одного тела, в котором, по слову Апостола, "членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова - ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, а которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения, и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Посему страдает ли один член, страдают с ним все члены, славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы тело Христово, а порознь члены" (1 Поел. Кор. XII 20-24). Такими словами Апостол говорит о Коринфской Церкви, но Коринфская Церковь того времени, это то же самое, что наш нынешний церковный приход, так что слова Апостола вполне применимы к любому нашему церковному приходу и показывают, какова должна быть его внутренняя жизнь и взаимные отношения его членов. На всех прихожанах лежит одна и та же обязанность - заботиться вместе со своими пастырями о сохранении в чистоте и неповрежденности древнего апостольского и святоотеческого православного предания и христианской жизни. Из союза церковных приходов составляется в наше время высшая церковная единица - епархия, возглавляемая не священником, а епископом. В епархиях та же самая задача - сохранение веры и жизни христианской - осуществляется и поддерживается уже не священником, а епископом при содействии собирающихся епархиальных съездов духовенства и мирян. По всей же русской Церкви вопросы общественной русской жизни рассматриваются и разрешаются Всероссийским Церковным Собором, подобным Московскому Собору 1917 года. Такой общерусский Церковный Собор должен был бы собираться каждое трехлетие или четырехлетие, а в случае надобности и чаще. На всех этих епархиальных съездах и всероссийских соборах главным предметом обсуждения и внимания должна быть забота о сохранении в чистоте православного христианского самосознания, забота о чистоте веры и жизни христианской в соответствии с заветами Христа Спасителя и Его апостолов. Если мы так определим нашу православную церковную задачу (а без этого можем ли мы носить имя православных христиан?)

Такова задача, всегда стоявшая и теперь стоящая перед русским православным народом и его духовными руководителями, особенно теперь, когда истекает первая тысяча лет от его встречи со Христом (988-1988) Не нужно смущаться продолжительностью сроков и колебаться уверенностью в исполнимости стоящей перед нами задачи; эта задача не есть задача времени - столетий или тысячелетий, это есть вечная, неизменная задача христианского человечества - сохранить Христа в сердце нашем, а, следовательно, и в жизни нашей. Ею мы должны жить и ею спасаться. В ней заключается и смысл, и цель, и радость жизни всех верующих во Христа и Его Евангелие.

Правильная постановка религиозной жизни русского народа не может быть осуществлена без усилий самого верующего народа