"Никаких денег у нас не хватит ораву такую кормить, колбасы по пять фунтов на закуску, сыру, телятины что белых хлебов десятка по три, сахару не напасешься, тыщи на месяц мало. Да диви бы на пользу шло!.."

А она, высуня язык, только отмахивается:

"Война, всем надо помогать надоела, не твое дело!"

Не мое-то не мое, а Ну, мне уж под две тыщи задолжали, про себя не говорю, а лавошнику Головкову сколько должны, а он деликатный, только пошутит мне:

"Попомните доктору, Дарья Степановна мы тоже и сахарок, и колбаску, и все протчее-иное и другое покупаем-с, а не от Ильи-пророка по знакомству получаем-с!"

Дадут ему сотню-другую опять давай. Давал. Прознал, что барин на войну может посылать, а у него сынка забрали, в вошпитале лежал, будто у него глаз не глядит, ну, и старался барину услужить. А барин строгой был, никому поблажки от него не было, по закону очень. Ну, и забрал сынка. Да еще серчал на Головкова, что за царя приверженый. И вот какой богомольный, Головковто хироносец был! А такой, хируги за крестным ходом всегда носил, почтенный очень, собственный дом. Он за царя стоял, а барин и слышать не хотел долой и долой. Они с барыней секрет знали только царя долой, все новое пойдет, хорошее, им известно. Ну, не знал, послал на войну сынка. А Головков в полицию донес: у доктора какие молодцы пляшут, а на войну их не посылают. Это с досады он. Дознавали, как же: по закону гуляют, от войны, все калеки, по белому билету. Он тогда на нас к мировому подал, за долги. Это когда и судов уж сурьезных не было, а барин заболели нам в Крым бумага приходила, приносил с красной лентой какой-то, не гордовои, а другой говорил барину теперь можете не платить, когда еще вас разыщут, а теперь все похерено. А сколько-то много Головков на нас насчитал. Так нас и не достали, а платить уж нам нечем стало, сами жили из милости у доктора одного. А у Головкова супруга Авдотья Васильевна, желанная такая вот где это Дунай-река-то Ну, как угодно, не буду отбиваться. А уж такое дело вышло, уж так я горевала Ну, как угодно, а то и вправду, запутаюсь.

Да вот, представлять они стали Катичка тут всех и покорила, так за ней и ходили табунами. Помните ее, барыня, не такая она уж и красавица чтобы писаная, да еще и в себя не вошла, как следует что ей шешнадцатый только годок шел и росточку была еще не полного, а телом еще не обошлась, цветочек еще, бутончик. Теперь бы и не узнали ее, какая авантажная стала, самостоятельная, и манеры теперь у ней, даром что тонкая-растонкая, а на всех производит! В Америке она голодом себя морила и на палках крутилась, чтобы потощать так уж там полагается, а то и денег платить не станут. А и тогда складненькая была, акуратенькая такая, куколка и куколка. А глазки у ней и мамашины, и папашины, черные, огромадные, живые такие Барин все ее так "ах, черные миндали, зажигают издали!" пел все. Баринов у ней взгляд был, смелый. У цариц вот такие глаза бывают, гордые. А волосы темные, густые, папенькины, "каштанчики мои", все, бывало, так звал. А личиком бе-ленькая-разбеленькая, сквозная вся.

Уж барин ее нахваливал! души не чаял, "фарфорочка моя, варкизочка ты моя!" все так. А может, и маркизочка забыла уж. И что такое?., ну, каждого мужчину приворожит! Все-то в нее влюблялись. И чем только завлекала, я уж и не знаю. Еще совсем девочкой была, а знала, что глазки у ней красивые. И тогда уж глазками поводила-красовалась. А папенька ей все-то набивал: "ох, глаза будешь ты погубительница сердешная!" Ну, она и приучилась заводить. Так вот головкой чуть повернет, глазками поведет откуда набралась! А то пройдется, так вся и изгибается, очень гарциозная. Прибежит ко мне, вытаращится:

"Правда, нянюк, особые у меня глаза, а?"

Посмеюсь-скажу:

"У кого какие, а у тебя такие".

А захвалили. Все-то ей про глаза ее, что вот какие Да не умею сказать-то, как говорили нет, не выразительные, а истомные, что ли? По нашему сказать с поволокою глаза, будто вот через что глядят, чисто вот обмирает, как тень на них. Один к нам ходил, актерщик вот не любила беса!.. тогда еще все внушал "у вас глаза же-нщины!" Развалится на креслах, ножичком ногти точит, и все так, непристойно, "же-нщина вы, малютка!.." А наши, умные, слушают. Поведет так, закатит, будто она спросонков. И выучилась перед зерькалом вертеться. Особо плохого тут нет, покрасоватьсято а к тому говорю, что уж очень собой-то занималась. И мамашенька ей пример давала. На что уж со мной, и то уставится на меня, как на пустое место, словно вот через тень глядится.

"Ну, чего пялишься-то как нескладно, скажу, чисто ты пьяная!"