считается чем-то гораздо менее весомым, чем религия. Но я склонна считать

религию выражением чего-то, что невозможно выразить иным способом, чего-то, что

затрагивает все наше человеческое существо в наивысшем его развитии. Так что,

когда я говорю, что принимаю ее в качестве поэтического мифа, это не значит,

что я принижаю ее— на самом деле я с некоторой жадностью и завистью

смотрю, чему я могу от нее научиться и каким образом можно было бы, исключив ее

мифическую основу, продолжать развиваться и жить жизнью, которая была бы

продолжением мифа, а не разрывом с ним.

Митр.Антоний: Когда я думаю о поэзии, поскольку речь идет о

самовыражении человека, у меня всегда чувство, что она полна значимости,

смысла, потому что выражает присущим ей способом нечто настолько реальное, что

этот опыт только и может быть передан или разделен средствами поэзии. Но ее

убедительность, ее сила в том, что она коренится в реальности, человеческой

реальности.

М.Ласки: С этим я согласна. Только что у нас с вами едва не

возникло разногласие, но если вы говорите, что поэзия является выражением очень

глубокой человеческой реальности, я вполне согласна с вами. Разногласие

возникает, когда вы утверждаете, когда подразумеваете, что вне поэзии есть еще

что-то иное. На самом деле мне кажется, что предмет поэзии (возьмем теперь это

слово в буквальном смысле), то, что чаще всего составляет предмет

поэзии,— это именно создание глубоко эмоционального фона, который неким

образом тесно связан с религиозным опытом; вот чему главным образом посвящена

поэзия.

Митр.Антоний: То есть существует подлинный человеческий опыт, и

вам кажется, что истолкование, которое ему дается, выходит, так сказать, за

пределы очевидности, облекается в излишнее многословие, уходит в область

воображения, фантазии.

М.Ласки: Выходит за пределы свидетельства— но это не

беда, если мы способны принять его в качестве мифа. Ничто из тех положений, что

вы выдвинули, не кажется мне чуждым или странным, оно скорее представляется мне

поэзией в глубоком смысле этого слова.

Митр.Антоний: И вы бы согласились, скажем, что в отрывках из

Евангелия— если для примера взять его— есть человеческая правда, не

касаясь того, что за этой человеческой правдой есть нечто большее?

М.Ласки: Я не только приму их, я буду выискивать их и