познали, открыли, почувствовали то, о чем мы еще ничего не знаем и что временно,

поскольку у нас нет никаких причин отрицать их опыт, мы принимаем его

действительность— но вера принадлежит им, мы ею лишь воспользовались. Они

обладают ею или, вернее, охвачены ею, мы ее берем взаймы— и это

совершенно иное положение вещей.

И здесь встает проблема сомнения. Сомнение означает двойственность, сомнение

означает дихотомию, разветвление, момент, когда путь раздваивается, момент

сомнения есть момент, когда мы приходим к пересечению путей и видим перед собой

две возможности. Обычно христианин, оказавшись на перекрестке, впадает в страх:

единственность, простота прежнего положения поставлена под вопрос, ему почти

кажется, что выбор, который он призван сделать,— чуть ли не богохульство.

В каком-то смысле сомнение указывает, что в нас есть неопытность, недостаток

понимания, что мы неспособны безошибочно сделать верный выбор. Свобода выбора,

свобода безразличия, о которой говорит Габриель Марсель, есть уже признак того,

что мы не умеем немедленно отличить истинное от лжи, распознать Бога от карикатуры

на Него.

У пророка Исаии есть место, которое в православном богослужении читается в

навечерие Рождества, там (в славянском тексте) говорится: Младенец родится

Израилю, Который, прежде чем научится различать добро от зла, уже выберет добро

(Ис7:14—16)83. Момент,

когда мы останавливаемся и ставим себе вопрос, означает, что в нас есть

неспособность распознать Добро и Зло, отличить истину от ошибки, жизнь от

смерти, Бога от князя мира сего. Это факт, с которым надо считаться, но этот

факт является также неотъемлемой частью нашего становления, нашего роста,

нашего возрастания, в результате которого мы будем окончательно привиты к Богу.

Христианина охватывает страх, потому что ему кажется, что, как только он

ставит под вопрос свой образ Бога, он грешит против Самого Бога. Я хочу вам

пояснить его ошибку, коротко сравнив сомнение христианина с систематическим,