настоящий ученый, построив такую модель: он начнет искать ошибку в своем

построении или, если ошибка не находится, искать тот новый факт, который никоим

образом не вписывается в модель, потому что лишь разрушив модель, ученый может

приблизиться— возможно, всего на шаг— к более истинному видению

реальности, которая всегда превосходит промежуточное видение, выраженное его

моделью, его теорией, его гипотезой. Отношение ученого к сомнению таково, что

он ищет сомнения, систематически к нему прибегает, это сомнение беспощадно, оно

мужественно, и все время это сомнение возможно лишь потому, что в основе его

лежит уверенность: цель его поиска— не построение модели, а все более

истинное, все более полное видение реальности. И ученый знает, что разрушение

всех последовательных моделей реальности никак не угрожает самой реальности,

тому, что есть на самом деле.

Так вот, мы, христиане, могли бы чему-то научиться в отношении сомнения,

обуревающего нас или встающего перед нами. Сомнение, вопрос появляются лишь

тогда, когда нашему сознанию предстает новый факт; пока новых фактов нет или

пока мы не обнаружили слабое место на своем пути, мы со всем согласны. Но когда

мы обнаружили слабое место или новый факт— это означает, что у нас есть

новые данные для построения, а не просто данные для разрушения. И это очень

важно: ученый ставит свою модель под вопрос, потому что уверен, что реальность

незыблема. Христианин не смеет посягнуть на свою модель, потому что боится, что

его модель и есть Сам Бог и что, ставя под сомнение модель, он посягает на

Бога.

Что касается богословских выкладок, с этим еще можно справиться. Но когда мы

собрали в модель данные Откровения, проблема становится гораздо болезненней,

потому что и тут мы делаем ошибку: мы путаем то, что нам уже открыто, с

полнотой того, что еще предлагается нашему познанию, мы смешиваем частичное

откровение, пусть и очень богатое, с видением Самого Бога. Святой Григорий

Богослов в IVвеке сказал, что, если бы нам удалось собрать все данные