тогда, когда нашему сознанию предстает новый факт; пока новых фактов нет или

пока мы не обнаружили слабое место на своем пути, мы со всем согласны. Но когда

мы обнаружили слабое место или новый факт— это означает, что у нас есть

новые данные для построения, а не просто данные для разрушения. И это очень

важно: ученый ставит свою модель под вопрос, потому что уверен, что реальность

незыблема. Христианин не смеет посягнуть на свою модель, потому что боится, что

его модель и есть Сам Бог и что, ставя под сомнение модель, он посягает на

Бога.

Что касается богословских выкладок, с этим еще можно справиться. Но когда мы

собрали в модель данные Откровения, проблема становится гораздо болезненней,

потому что и тут мы делаем ошибку: мы путаем то, что нам уже открыто, с

полнотой того, что еще предлагается нашему познанию, мы смешиваем частичное

откровение, пусть и очень богатое, с видением Самого Бога. Святой Григорий

Богослов в IVвеке сказал, что, если бы нам удалось собрать все данные

Откровения и создать из них как можно более богатый и полный образ Бога, если в

этот момент мы безрассудно сказали бы: «Вот мой Бог», мы создали бы идола,

который закрывает видение Бога истинного, вместо того чтобы создать прозрачный

образ, который позволил бы нам видеть сквозь него реальность, все более его

превосходящую. И тут мы подходим к разнице между реальностью и истиной.

В русском языке, особенно после писаний отца Павла Флоренского, существует,

мне кажется, пагубное смешение этих выражений. Флоренский производит слово

«истина» от глагольной формы «есть»— «естина» и говорит, что

истина— это просто то, что объективно есть84. Это сомнительная этимология, и это также очень

опасная точка зрения. Это точка зрения, породившая самую крайнюю нетерпимость,

самые жестокие религиозные преследования, потому что, если отождествить истину

в ее выражении с той реальностью, о которой идет речь, тогда ошибка в формулировке

означает богохульство, означает непрощаемый грех. Но если мы поймем, что между

сформулированной истиной и реальностью существует связь, а не идентичность, в