его жизнь. Опыт показал мне (и я должен с грустью сказать, что мой опыт

умирающих велик— в семье и вокруг, в годы войны, в годы обучения и работы

в госпиталях, а также за все годы моего священства), что два рода людей

спокойно встречают смерть. Они сравнительно редки. Это истинно верующие и

искренние неверующие. Не могут смотреть в лицо смерти полуверки или те, кто

верит на четвертушку, люди незрелые, люди, которые не верят в жизнь, в

вечность, в Бога, но в то же время не уверены, что умирание означает полное

уничтожение. Если бы можно было думать о смерти в терминах полного уничтожения,

небытия, проблемы в каком-то смысле не было бы. Но беда в том,

затруднение в том (вы ведь знаете, насколько ход мыслей в нашем сознании бывает

лишен логики), что многие люди думают: да, но как ужасно будет обнаружить, что

меня больше нет… Вы смеетесь, но спросите себя, насколько вы бываете логичны в

других областях и насколько вы уверены, что сами, думая о смерти— не

чьей-то, а своей собственной,— не чувствуете, что будет ужасно впасть в

небытие и увидеть: я— пустота, от меня ничего не осталось…

Разумеется, с точки зрения логики это абсурд, но очень многое в нашей жизни

абсурдно. Люди неверующие, по-настоящему уверенные в полном своем уничтожении,

могут умирать— я это видел, а также люди, которые встречаются со смертью

в момент, в ситуации, которая придает смысл их смерти. Я вам дам пример. Мотивы

его я похвалить не могу, но он хорошо иллюстрирует именно это отношение. Во

время боев в 1940году я был на фронте, принимал раненых, и мне сказали, что

в углу нашей палатки двое умирающих немцев. Поскольку я говорю по-немецки, меня

попросили сказать им несколько слов, чтобы им было не так одиноко умирать. Они

были до того изрешечены пулями, что это не поддается описанию. Я обратился к

одному из них и, просто чтобы что-то сказать, спросил: «Очень страдаешь?» Он на

меня посмотрел угасающим взором и ответил: «Я не чувствую страдания— мы

же вас бьем!» Я не хочу сказать, что причина, по которой он забыл о собственных

страданиях, хороша сама по себе, но так же сказали бы мученики, так же сказала