Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
Месяца два после моего рождения мы прожили с родителями в Лозанне, а потом
вернулись в Россию. Сначала жили в Москве, в теперешнем Скрябинском музее, а в
1915—1916году мой отец был снова назначен на Восток, и мы уехали в
Персию. И там я провел вторую часть относительно раннего детства, лет до семи.
Воспоминаний о Персии у меня ясных нет, только отрывочные. Я, скажем,
глазами сейчас вижу целый ряд мест, но я не мог бы сказать, где эти места.
Например, вижу большие городские ворота: это может быть Тегеран, может быть
Тавриз, а может быть и нет; почему-то мне сдается, что это Тегеран или Тавриз.
Затем мы очень много ездили, жили примерно в десяти разных местах.
Потом у меня воспоминание (мне было, я думаю, лет пять-шесть), как мы
поселились недалеко, кажется, от Тегерана, в особняке, окруженном большим
садом. Мы ходили его смотреть. Это был довольно большой дом, весь сад зарос и
высох, и я помню, как я ходил и ногами волочил по сухой траве, потому что мне
нравился треск этой сухой травы.
Помню, у меня был собственный баран и собственная собака. Собаку разорвали
другие, уличные собаки, а барана разорвал чей-то пес, так что все это было
очень трагично. У барана были своеобразные привычки: он каждое утро приходил в
гостиную, зубами вынимал из всех ваз цветы и их не ел, но клал на стол рядом с
вазой и потом ложился в кресло, откуда его большей частью выгоняли, то есть в
свое время всегда выгоняли, но с большим или меньшим возмущением. Постепенно, знаете,
все делается привычкой, в первый раз было большое негодование, а потом просто
очередное событие: надо согнать барана и выставить вон.
Был осел, который, как все ослы, был упрям. И для того чтобы на нем ездить,
прежде всего приходилось охотиться, потому что у нас был большой парк и осел,
конечно, предпочитал пастись в парке, а не исполнять свои ослиные обязанности.
И мы выходили целой группой, ползали между деревьями, окружали зверя, одни его
пугали с одной стороны, он мчался в другую, на него накидывались, и в конечном
итоге после какого-нибудь часа или полутора часов такой оживленной охоты осел