Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

ребенка есть какие-то вещи, которые он находит ужасно скучными. Я всегда

находил ужасно скучным пыль вытирать и башмаки чистить. Теперь-то я научился

делать и то, и другое. Ну, и потом все домашние работы мы делали вместе, причем

именно вместе: не то что «пойди и сделай, а я почитаю», а «давай мыть

посуду», «давай делать то или другое», и меня научили как будто. Это уже после

Персии. Там, насколько помню, жизнь была совсем свободная: большой сад при

посольском имении, осел— ничего, в общем, не требовалось. Кроме порядка:

никогда бы мне не разрешили пойти гулять, если не прибрал книги или игрушки или

оставил комнату в беспорядке,— это было немыслимо.

И теперь я так живу; скажем, облачения и алтарь я после каждой службы

убираю, даже если между службами Выноса Плащаницы и Погребения остаются

какие-нибудь полтора часа, все складываю. Именно на том основании, что в

момент, когда что-то кончено, оно должно быть так закончено, как будто, с одной

стороны, ничего и не случалось, а с другой стороны— все можно начать

снова: это так помогает жить! Например, меня научили с вечера все приготовлять

на завтра. Мой отец говорил: «Мне жить хорошо, потому что у меня есть слуга

Борис, который вечером все сложит, башмаки вычистит, все приготовит, а утром

Борис Эдуардович встанет— ему делать нечего».

Баловали ли меня? Ласково относились, но не баловали— в том смысле,

что это не шло за счет порядка, дисциплины или воспитания. Кроме того, меня

научили с самого детства ценить маленькие, мелкие вещи, а уж когда началась

эмиграция, тогда сугубо ценить, скажем, один какой-то предмет; одна

вещица— это было чудо, это была радость, и это можно было ценить годами.

Скажем, какой-нибудь оловянный солдатик или книга— с ними жили месяцами,

иногда годами, и за это я очень благодарен, потому что я умею радоваться на

самую мелкую вещь в момент, когда она приходит, и не обесценивать ее никогда.

Подарки делали, но не топили в подарках, даже тогда, когда была возможность,

так что глаза не разбегались, чтобы можно было радоваться на одну вещь. На