Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
читал.
Когда я решил кончать самоубийством, за мной было: эти какие-нибудь две
фразы моего отца, что-то, что я улавливал в нем, странное переживание этого
священника (непонятная по своему качеству и типу любовь)— и все, и ничего
другого. И случилось так, что Великим постом какого-то года, кажется,
тридцатого, нас, мальчиков, стали водить наши руководители на волейбольное
поле. Раз мы собрались, и оказалось, что пригласили священника провести духовную
беседу с нами, дикарями. Ну, конечно, все от этого отлынивали как могли, кто
успел сбежать, сбежал, у кого хватило мужества воспротивиться вконец,
воспротивился, но меня руководитель уломал. Он меня не уговаривал, что надо
пойти, потому что это будет полезно для моей души или что-нибудь такое, потому
что, сошлись он на душу или на Бога, я не поверил бы ему. Но он сказал:
«Послушай, мы пригласили отца Сергия Булгакова, ты можешь себе представить, что
он разнесет по городу о нас, если никто не придет на беседу?» Я подумал:
да, лояльность к моей группе требует этого. А еще он прибавил замечательную
фразу: «Я же тебя не прошу слушать! Ты сиди и думай свою думу, только будь
там». Я подумал, что, пожалуй, и можно, и отправился. И все было действительно
хорошо, только, к сожалению, отец Сергий Булгаков говорил слишком громко и мне
мешал думать свои думы, и я начал прислушиваться, и то, что он говорил, привело
меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов. Помню,
он говорил о Христе, о Евангелии, о христианстве. Он был замечательный
богослов, и он был замечательный человек для взрослых, но у него не было
никакого опыта с детьми, и он говорил, как говорят с маленькими зверятами,
доводя до нашего сознания все сладкое, что можно найти в Евангелии, от чего как
раз мы шарахнулись бы, и я шарахнулся: кротость, смирение, тихость— все
«рабские» свойства, в которых нас упрекают начиная с Ницше и дальше. Он меня
привел в такое состояние, что я решил не возвращаться на волейбольное поле,
несмотря на то что это была страсть моей жизни, а ехать домой, попробовать