все это более или менее сопряглось в одну мысль, не знаю, как она родилась,

она, вероятно, складывалась из разных идей: что я могу принять тайный постриг,

стать врачом, уехать в какой-нибудь край Франции, где есть русские, слишком

бедные и малочисленные для того, чтобы иметь храм и священника, стать для них

священником и сделать это возможным тем, что, с одной стороны, я буду врачом,

то есть буду себя содержать, а может быть, и бедным помогать, и с другой

стороны, тем, что, будучи врачом, можно всю жизнь быть христианином, это легко

в таком контексте: забота, милосердие… Это началось с того, что я пошел на

естественный факультет Сорбонны, потом на медицинский— был очень трудный

период, когда надо было выбирать или книгу, или еду, и в этот год я дошел, в

общем, до изрядного истощения: я мог пройти какие-нибудь пятьдесят шагов по

улице (мне было тогда лет девятнадцать), затем садился на край тротуара,

отсиживался, потом шел до следующего угла. Но, в общем, выжил.

Одновременно я нашел духовника97,

и действительно «нашел», я его искал не больше, чем я искал Христа. Я пошел в

единственную нашу на всю Европу патриаршую церковь98— тогда, в 1931году, нас было

пятьдесят человек всего,— пришел к концу службы (долго искал церковь, она

была в подвальном помещении), мне встретился монах, священник, и меня поразило

в нем что-то. Знаете, есть присловье на Афоне, что нельзя бросить все на свете,

если не увидишь на лице хоть одного человека сияние вечной жизни. И вот он

поднимался из церкви, и я видел сияние вечной жизни. И я к нему подошел и

сказал: не знаю, кто вы, но вы согласны быть моим духовником? Я с ним связался

до самой его смерти, и он действительно был очень большим человеком: это

единственный человек, которого я встретил в жизни, в ком была такая мера

свободы— не произвола, а именно той евангельской свободы, царственной

свободы Евангелия. И он стал меня как-то обучать чему-то. Решив идти в

монашество, я стал готовиться к этому и делал все ошибки, какие только можно

сделать в этом смысле: постился до полусмерти, молился до того, что сводил всех