Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

историческому существу, живущему в пространстве и во времени, оказывается, что

в нем поклоняться нечему. Он может быть большим, он может перерасти самого

себя. Он может стать одним из тех великолепных идолов, о которых мы знаем из

истории ранних цивилизаций, но он никогда не обретет величия, потому что величие

не определяется размером. Только в том случае, если человек имеет это третье

измерение, невидимое, неосязаемое— измерение глубины и содержания,

бесконечности и вечности,— только тогда человек больше, чем видимое, и

тогда даже в унижении своем он становится великим. Даже будучи побежденным, он

может быть больше, чем тот, кто его по видимости победил.

Откровение Бога во Христе, или абсолютное измерение вечности и безмерности

во Христе, связано с откровением о поражении и унижении. Для тех в языческом

мире и в еврейской традиции, кто представлял Бога облеченным во все мыслимое

человеком величие, кто видел в Боге все свои устремления в совокупности, все,

что их восхищало в творении,— для этих людей откровение Бога во Христе

было оскорбительным и кощунственным, оно было невыносимо, потому что великий,

пренебесный и победоносный Бог, Которого они представляли и Которого с такой

красотой и силой описывали, например, друзья Иова (Иов4—5, 11, 25), этот

Бог является им пораженным, беззащитным, уязвимым, побежденным и поэтому

достойным презрения. И вместе с тем в Нем мы обнаруживаем предельное величие,

потому что во всем этом— в Его видимом поражении— видим победу

любви: любви, которая, дойдя до предела— до последней возможности или

даже сверх всякой возможности, если мы имеем в виду себя самих,— остается

непобежденной и побеждающей. Никто не отнимает у Меня жизни— говорит

Христос— Я отдаю ее свободно (Ин10:18). Нет большей любви, как если

кто положит душу свою за друзей своих (Ин15:13). Видимое поражение, совершенная

победа любви, испытанная до последнего предела.

Этого человека— Иисуса Христа— мы тоже возносим на алтарь. Он

также является для нас мерой всех вещей. Но Он— совсем не тот жалкий