важным, чем каждое из упомянутых состояний. Да, Христос в конечном счете

воспринял не только человеческую жизнь, но и человеческую смерть. Но что это

значит? О какой солидарности это свидетельствует?

Если мы обратимся к Писанию, мы увидим, что смерть и грех, то есть смерть и

отделенность от Бога, смерть и потеря Бога— то, что можно этимологически

назвать атеизмом,— неразрывно связаны. Смерть коренится в потере

Бога, в отлученности от Него. Святой Максим Исповедник в одном из своих писаний

выражается об этом очень сильно: по поводу Воплощения он говорит, что в самый

момент зачатия Христос, даже в Своем человечестве, был бессмертен, так как

невозможно помыслить, что человеческая плоть, соединенная с Божеством,

подвержена смерти.

Далее, когда мы говорим о распятии, мы сознаем, что смерть Христа на кресте

была немыслимым разрыванием бессмертной души и бессмертного тела: это не было

угасанием жизни, это было драматическим, невозможным событием, которое по воле

Божией совершилось с Тем, Кто был равно совершенным Богом и совершенным

человеком. И тогда слова Христа на кресте приобретают значение более глубокое и

ужасающее, чем мы можем себе представить. Когда Господь произносит: Боже

Мой, Боже Мой! зачем Ты Меня оставил?(Мк15:34)— это

момент, в который метафизически, невыразимым образом, недоступным для

объяснения— потому что мы ничего не можем объяснить в тайне

Христа,— пригвожденный ко кресту Иисус теряет сознание Своего единства с

Богом. Он может умереть, потому что— свободный от греха— в этот

момент Он полностью соучаствует в судьбе человека, и Он тоже остается без Бога,

и, оставшись без Бога, Он умирает. Вот мера Божией солидарности с нами: не

только в пролитии крови, не только в смерти на кресте, но и в самом условии

этой смерти на кресте, смерти вообще— в потере Бога. И поэтому не

существует ни одного атеиста в мире: как идеологического, так и, если можно так

сказать, «желудочного», используя слова апостола Павла о том, что некоторые из