потерять способность быть верным: только вера, то есть уверенность в том, что

стало невидимым или еще не стало видимым (Евр11:1), может дать нам эту

прочность, устойчивость.

Если мы обратимся к области деятельности, если хотите— воли, как я уже

сказал, почти вся наша жизнь направлена вовне: вожделением, страхом,

ненавистью. И с другой стороны, в очень большой мере нас определяет все

внешнее— и это очень тревожное положение. Если вы подумаете об одном

прошедшем дне (я уж не беру дольше): сколько раз за день была акция вместо реакции?

Сколько раз за день вы действовали изнутри, свободно, без того чтобы вас

побуждали к действию, без того, чтобы само действие, его форма, его содержание

не определялись внешним побуждением, внешней причиной? Вы увидите, что это

бывает очень редко. Мы почти постоянно живем, реагируя, и почти никогда не

действуем сами. Действия нет, есть противодействие. Это указывает нам на

то, что наша жизнь— не самостоятельный свет, что мы живем отраженной

жизнью, мы живем, словно лужа воды, отражающая солнечный свет. Свет попадает на

нее— она полна блеска, но достаточно лучу переместиться, чтобы осталась

всего лишь темная лужа. Это важно отметить. Если мы не хотим терять состояние

внутреннего мира и устойчивости, мы должны научиться действовать изнутри

наружу, чтобы нас не определяли постоянно внешние события, будь то большие или

малые. До тех пор, пока мы будем лишь отражением того, что нас окружает, до тех

пор, пока мы будем лишь реакцией на то, что действует на нас извне, мы

не можем надеяться хоть в какой-то мере обладать устойчивостью. Мы будем в

состоянии постоянной и безнадежной зависимости.

Что касается вожделения, я уже цитировал Карреля, и, думаю, нет нужды к

этому возвращаться. Мы устремлены, выброшены вовне, нас определяет то, что вне

нас. И наше тело, и наше воображение, и все силы нашей души привязаны к тому,

что вне нас, и все внешнее гораздо чаще побуждает нас к действию и вызывает

реакцию, чем реагирует на нас. Страх… Страх тоже связывает нас с тем, что нас