есть тем, что вне Церкви, что явно не принадлежит области церковной, и

Церковью. Хотя провести такое четкое разграничение не просто, потому что через

наш грех мир присутствует в Церкви, и Церковь присутствует в мире, и не только

через нас, но главным образом через действие Святого Духа. Но разница все-таки

есть.

У Церкви есть иное, чем с точки зрения мира, видение— видение Божие.

Если в пределах этого церковного видения у нас нет собственного, личного

видения— хотя бы верой, уверенностью нашей, коренящейся в Боге, то мы не

способны видеть больше, чем видит мир. Если мы видим только очевидное, то

каждая Евхаристия, которую мы совершаем, была бы чуть ли не кощунством,

богохульством, оскорблением всему страданию мира, всей трагедии мира, потому

что самое слово «евхаристия» с его двойственным значением в греческом

языке— самый чудесный дар и, одновременно, благодарение— было бы

невозможно в значении акта благодарения перед лицом того, что мы видим. Мне

кажется, Церковь может сказать: благодарим Тебя, Господи, за все, что Ты

творишь!— только если она совершенно реально, верой и внутренним опытом,

уже видит свершение, завершение всего, если уже теперь мы можем сказать вместе

с мучениками, которые восстанут из мертвых в день Суда, как это видно в книге

Откровения: Ты был прав, Господи, во всех путях Твоих (Откр15:3).

Если мы не видим уже теперь завершения всего в Боге, если мы видим только ряд

событий, страдание, ужас, зло настоящего времени, мы не можем принести акт

благодарения, совершить Евхаристию.

Мне кажется, очень важно нам понять, что мы можем сказать Богу: «Слава за

все, слава всему», только если у нас есть такое эсхатологическое отношение, то

есть если уже теперь мы видим в победе Христовой зачаток будущей

конечной победы— видим это не как общее умозаключение в свете веры, но

как внутреннюю уверенность. Можно— и это столь очевидно из опыта

мучеников, например первомученика диакона Стефана (Деян7:55—60), опыта