В случае с человеком положение иное, потому что мы верим, что все, что с ним

происходит, его постепенно готовит к встрече с Богом. И мы знаем, что некоторые

люди страдали очень тяжело, но принимали страдание и не отказались бы от него,

потому что знали, что они его несут с какой-то целью, что они созревают сами

или что они свидетельствуют о чем-то.

Не говорит ли это о том, что следует воспитывать человека, готовить его,

задолго до последнего заболевания, к тому, что каждого могут ожидать страдания?

Как готовить всех нас?

Видишь ли, я думаю, что не нужно говорить человеку, что может прийти момент

едва выносимого страдания. Если всю жизнь жить с мыслью о том, что завтра будет

катастрофа, то каждый день уже под тучей.

С другой стороны, меня и мое поколение воспитывали так: надо себя так

тренировать, так готовить, чтобы выносить боль, нужду, страх, любую форму

страдания до предела. Когда мы были мальчиками, нас в летних лагерях учили

выносить усталость, холод, голод, боль. Делали упражнения, которые тогда

назывались «воспитание характера»: физическое положение, которое вызывает боль,

выдержать до предела, пока не упадешь от нее. Меня так воспитывали: не

прибегать ни к каким облегчающим средствам, пока это выносимо. В современной

практике как раз наоборот: как только появляется боль, ее облегчают. Больше

того: часто люди принимают, скажем, аспирин на случай, что у них разболится

голова.

Насколько такое воспитание повлияло на тебя? Каково теперь твое отношение

к любым испытаниям?

Я остался при старом. То есть я не принимаю лекарств, пока не дошел до

какого-то предела. Принцип тот: пока я могу функционировать, я не принимаю

ничего. Я принимаю лекарство тогда, когда боль мне мешает делать свое дело. Я

думаю, что это очень удобный способ. Ты отлично знаешь, что эта боль выносима;

если перетерпеть немножко, она даже, вероятно, пройдет.

Вот случай времен войны. Я должен был донести до медпункта большую ношу

лекарств. Шел я километр за километром, дождь лил как из ведра, вся дорога была

сплошной лужей и слякотью. В какой-то момент, после шести-семи часов пути, я

подумал: я больше не могу! Никакого санитарного пункта, никакой больницы не

видно, лягу и отдохну или высплюсь… И тогда мне пришла мысль (мне кажется теперь,

лучше бы ей не приходить в такой форме; мне стыдно, что свое состояние я

поставил в такой контекст): «Христос нес крест. Он нигде не остановился и дошел